Дождь — помеха для бойцов студенческих отрядов, вместе с кровельщиками работающих на крыше, помеха для транспортников, угроза даже для отделочников. Вот уже бьют струи в разбитое окно, только что зашпаклеванный откос может размокнуть, надо хоть рубероидом прикрыть — вон, кстати, внизу лежит целый рулон.
Тоня спрыгнула с подмостей. Сотни раз она спрыгивала вот так же бездумно, легко, по-гимнастически приседая — «соскок». Но теперь… Наверно, упала она лишь потому, что вспомнила о Сережке — не вовремя, уже на лету, когда робеть нельзя.
Бледная, не открывая глаз, прислушиваясь к себе, не сразу приподнялась на локте.
— Что с тобой? Как же ты так? Ах, Тоня! — склонилась над подругой встревоженная Марика.
В жилой будочке Бойцовых, пристроившейся на грани пляжа, обычно изо всех сил надрывался самодельный приемник. Но в этот вечер было тихо. Леонид вернулся домой хмурый и сердитый, а в таких случаях он всегда начинал что-нибудь перепаивать внутри своего могучего радиоагрегата.
Впрочем, сегодня даже это не успокоило его. Отодвинув приемник, занимающий чуть ли не половину столика, Леонид взялся ремонтировать электроплитку: скоро придут холода, Тоня будет мерзнуть. И вообще, плохо им будет зимой. И весь день сегодняшний — неудачный, плохой и трудный.
Если бы Лене сказали, что он суеверен, он страшно рассердился бы. Но в одно он верил: уж если что-нибудь портило ему настроение с самого утра, так и валилось все из рук до ночи.
Такой день выдался сегодня. Еще затемно, выкарабкиваясь из своей спальни, Леонид нечаянно разбудил Тоню, которая могла спокойно отсыпаться после вечерней смены. Потом, торопясь к автобусу, на опушке бора, где от сухих, еще не тронутых прелью палых листьев сладковато пахло свежим сеном, Леня увидел Строева, промчавшегося мимо не по возрасту быстрым и легким шагом. На строительстве Виктор Петрович всегда появлялся в свежем, словно только что отутюженном костюме, в белоснежной рубашке и при галстуке. Сейчас, в тренинге и кедах, он казался моложе и словно стройней.
Подбежав к приземистому дубку на самой грани леса, Строев перешел на шаг, широко разводя руки, сделал дыхательное упражнение, подпрыгнул, ухватился за корявый сук, подтянулся. Второй раз… Третий… И Леонид, как ни душил в себе досаду, не мог отделаться от злых мыслей: конечно, почему бы Строеву, правой руке генерального директора, не делать зарядку? Через час за ним придет машина, доставит его к подъезду здания дирекции. Ему не надо, как Лене, с боем втискиваться в переполненный автобус, а потом весь день, тяжело упираясь в дрожащую рукоять вибратора, уплотнять неподатливую каменистую массу бетона.
В тот день все обертывалось несравненно хуже обычного: вместо вибратора в руках у Бойцова оказался отбойный молоток, и тогда-то опять ощутилась острая неприязнь к Строеву.
— Ленька, — с утра сказал бригадир Тугров, — сегодня наш ударный труд пойдет в обратном направлении, бетона не будет.
— Монтаж? — обрадовался Леонид.
— Нет. Помнишь фундаменты под две автоматические линии? Ломать пойдем.
— Ломать? — голос у Бойцова дрогнул. — Что с ними?
— Что ты шире очков глаза разинул? Я в курсе событий в такой же малой степени, как и ты! Сказали, ломать, задание срочное, хорошо бы с другими посоревноваться, чтобы быстрее.
— Ты понимаешь, что говоришь? Это же наш труд, гордость! Соревновались, кто быстрее забетонирует, а теперь — кто скорее сломает?
— Значит, надо, Леня. Думал же кто-то!
— Плохо думали. Надо идти в народный контроль! Да за такие вещи…
Месяц назад фундаменты под автоматические линии понадобились срочно, и тогда не только строители принялись за них, но и монтажники, в том числе и бригада Тугрова, членом которой был Леонид. Когда их бригада опережала соседние, Ленька гордо рассказывал об этом своей Тоне: вот, мол, мы какие! На самом ответственном участке вперед вырвались!
Потом почти месяц бетон твердел, его поливали, укрывали, действовали во всем в соответствии с инструкциями, и серый камень становился все тверже, все прочнее срастался со стальной арматурой. Теперь, когда фундаменты стали массивными монолитами, чтобы разбить их, пришлось взяться за отбойные молотки. Гул стоял в ушах, и руки с непривычки болели.
Но что там руки! Еще сильнее у Леонида болела душа. Так ничего толком и не выяснив, он едва доработал до конца смены и помчался в партком, к Суворову. Хотя там шло какое-то совещание, Бойцов, взъерошенный и бледный от волнения, ворвался в кабинет, и все смолкли, повернулись к нему.
— Нас заставили ломать фундаменты, — срывающимся голосом выкрикнул Бойцов. — Бетонировали, соревновались, теперь соревнуемся, кто скорее сломает! Если мы все начнем…
— Стоп, стоп, стоп, — перебил его Суворов, — в этом мы уже разбирались.
А незнакомый Лене плотный мужчина, сидевший у стола и обернувшийся было к двери, добавил:
— Дирекция выдала нам наряд-заказ. Подписал сам Строев. Все в порядке. Будем продолжать, товарищи.
И никто больше не стал интересоваться Леонидом, все спокойно занялись своим делом, словно завороженные словами: «Подписал сам Строев». Недовольный всем белым светом, Бойцов под дождем прибрел домой, но и там поделиться горестями оказалось не с кем: Тони не было, уж такой выдался день!
Только около полуночи залаяла и сразу смолкла приблудыш Негри, раздался какой-то стук… Но вошла не Тоня, а Марика. Увидев ее, изумленный Леонид чуть не воскликнул: «Ты?..» Но удержался, просто сказал:
— Здравствуй.
Марика сняла косынку и тряхнула головой. По ее блестящему плащу стекали капли. И плащ, и мокрое лицо Марики в ореоле светлых волос, отражая лучи стоваттной лампочки, как будто сами светились. «Все-таки она очень славная!» — подумал Леня. И сказал:
— Раздевайся. Давай я помогу.
Он осторожно расстегнул мокрые пуговицы ее плаща, воду с него стряхнул за порог, в темноту. Усадив Марику на единственную табуретку, сам опустился у ее ног на краешек низенькой самодельной тахты.
На столе, рядом с приемником, алела раскаленная спираль электроплитки, погруженная в нечто керамико-асбестовое. «Фантазер», — подумала Марика. В будочке было тесно, тепло и уютно.
— А Тони все еще нет, где-то задержалась, — сказал Леня.
— Да, я потому и пришла к тебе, — объяснила Марика.
Он взглянул на нее удивленно, но очень спокойно, и Марика огорчилась: ну все-таки мог бы хоть вообразить, будто она пришла к нему именно потому, что Тоня задержалась. Правда, ей и самой раньше не приходило в голову, что ее приход можно истолковать так…
Сейчас это пришло ей в голову, и она смутилась, раздосадованная, недовольная собой, повторила:
— Я потому и пришла, Леня.
— Что случилось?
— Не беспокойся, я пришла, чтобы ты не беспокоился. Врачи сказали, что ничего страшного нет, совсем пустяки, ее оставили в больнице только на всякий случай. Тоня неудачно спрыгнула с лесов.
— Что ж ты не сказала сразу? Где она? — вскочил Леонид.
— Здесь, в Портпоселке. Я с ней ездила, дождалась ответа.
— Сейчас я к ней сбегаю.
Марика согласно кивнула головой. Бежать в больницу было совершенно нелепо, с Тоней не произошло ничего страшного, а дождь льет, не переставая. Скоро полночь, Леня помешает дежурной медсестре дремать за своим столиком, и она отчитает позднего посетителя. Но и оставаться здесь Леня не мог, он должен был что-то делать, раз Тоня в больнице. Это Марика тоже понимала.
Они вышли.
— Сильный дождь, — сказал Леня.
Они остановились под сосной, на сухом пятачке у ствола. Сосна роняла на них тяжелые капли, и они перебежали под соседнюю. Марике было холодно рядом с Леонидом, поглощенным заботой о Тоне. Она сказала:
— Пойдем? Хотя ты промокнешь.
— Ничего, пойдем.
Они дошли до больницы, и Марика дожидалась на крыльце, под навесом, пока дежурная медсестра сварливо отчитывала Леню за то, что он беспокоит людей по ночам, хотя единственная опасность заключается в том, чтобы его беременная супруга не вздумала в следующий раз прыгать откуда-нибудь повыше.
Только теперь, успокоенный, Леонид потеплел:
— Марика, и ты ради нас шла ночью, под дождем, в лес?..
— Ничего особенного. Ведь вы с Тоней все время ходите.
— Спасибо, Марика. Как же теперь быть? Автобусов уже нет, на попутку надежды мало.
— Подождем все-таки…
О том, как она доберется до общежития, Марика раньше не подумала. Они были такими хорошими, настоящими друзьями, что она могла бы заночевать и в бойцовской будочке. Но теперь об этом не могло быть и речи.
— Беги домой, Леня. Я доберусь.
— Что ты! Давай подождем попутки.
Она готова была идти в Автоград пешком. Лесной дорогой, вдоль берега, часа два ходу. Ну, ночью, под дождем, дольше, но не больше трех. Так ей и надо, если не умеет думать вовремя.
Но Леня довел ее до поворота, где принято было останавливать попутные машины. Придорожный тополь кое-как прикрыл их от дождя, и теперь, больше не беспокоясь о Тоне, Леонид заметил, что Марика дрожит от холода. Он обнял ее — и сразу начал рассказывать о том, какой страшный приказ отдал Строев:
— Что же он делает, Марика? Мы считаем дни до пуска завода, а он? Единым росчерком пера убить самое дорогое — веру в необходимость и срочность нашего труда, хладнокровно прикрыть чужое, а может быть, и свое головотяпство! И еще бегает по лесу! Ах, Марика, какой ужасный день у меня сегодня!
Даже не замечая, как крепко он обнимает Марику, Леонид твердил о своих фундаментах, пока вдали не сверкнули фары машины. Лучи, отраженные мокрым асфальтом, ширились и росли, и Марика подняла руку. Скрипнули тормоза.
— Может, и меня до пляжа подбросишь? — спросил Леня шофера.
— Садись, пока автоинспектор спит, — отозвался тот.
Несколько минут им было до смешного мокро и тесно. Потом Леня крепко пожал Марике руку и шепнул:
— Спасибо тебе! — И погромче шоферу: — Тормозни, друг, я доехал.
— Купаться пойдешь?
— Живу здесь. Доброго пути!