Мы посеем — они жнут,
И свобода
У народа
Силой бар задушена.
А что силой отнято,
Силой выручим мы то,
И в привольи.
На раздольи
Стариною заживем.
А теперь господа
Грабят нас без стыда,
И обманом
Их карманом
Стала наша мошна.
Вара с земским судом
И с приходским попом
Нас морочат
И волочат
По дорогам да судам.
А уж правды нигде
Не ищи, мужик, в суде,
Без синюхи
Судьи глухи,
Без вины ты виноват.
Чтоб в палату дойти,
Прежде сторожу плати,
За бумагу,
За отвагу
Ты за всё про всё давай!
Там же каждая душа
Покривится из гроша:
Заседатель,
Председатель
Заодно с секретарем.
Нас поборами царь
Иссушил, как сухарь:
То дороги,
То налоги
Разорили нас вконец.
А под царским орлом
Ядом потчуют с вином,
И народу
Лишь за воду
Велят вчетверо платить.
Уж так худо на Руси,
Что и боже упаси!
Всех затеев
Аракчеев
И всему тому виной.
Он царя подстрекнет,
Царь указ подмахнет,
Ему шутка,
А нам жутко.
Тошно так, что ой, ой, ой!
А до бога высоко,
До царя далеко,
Да мы сами
Ведь с усами,
Так мотай себе на ус.
«ТЫ СКАЖИ, ГОВОРИ...»
Ты скажи, говори.
Как в России цари
Правят.
Ты скажи поскорей,
Как в России царей
Давят.
Как капралы Петра
Провожали с двора
Тихо.
А жена пред дворцом
Разъезжала верхом
Лихо.
Как курносый злодей
Воцарился по ней.
Горе!
Но господь, русский бог.
Бедным людям помог
Вскоре.
Между 1822 и 1825
«ПОДГУЛЯЛА Я...»
Подгуляла я.
Нужды нет, друзья,
Это с радости.
Это с радости.
Я свободы дочь.
Со престолов прочь
Императоров,
Императоров.
На свободы крик
Развяжу язык
У сенаторов,
У сенаторов.
1824 или 1825 (?)
ПОДБЛЮДНЫЕ ПЕСНИ
Слава богу на небе, а свободе на сей земле!
Чтобы правде ее не измениваться,
Ее первым друзьям не состареться,
Их саблям, кинжалам не ржаветься,
Их добрым коням не изъезживаться.
Слава богу на небе, а свободе на сей земле!
Да и будет она православным дана. Слава!
Как идет мужик из Новагорода,
У того мужика обрита борода;
Он ни плут, ни вор, за спиной топор;
А к кому он придет, тому голову сорвет.
Кому вынется, тому сбудется;
А кому сбудется, не минуется. Слава!
Вдоль Фонтанки-реки квартируются полки,
Их и учат, их и мучат ни свет ни заря!
Что ни свет ни заря, для потехи царя!
Разве нет у них рук, чтоб избавиться мук?
Разве нет штыков на князьков-голяков?
Да Семеновский полк покажет им толк.
А кому сбудется, не минуется. Слава!
Сей, Маша, мучицу, пеки пироги:
К тебе будут гости, к тирану враги,
Не с иконами, не с поклонами,
Л с железом да с законами.
Что мы спели, не минуется ему,
И в последний раз крикнет: «Быть по сему!»
Уж как на небе две радуги,
А у добрых людей две радости:
Правда в суде да свобода везде,
Да и будут они россиянам даны. Слава!
Уж вы вейте веревки на барские головки.
Вы готовьте ножей на сиятельных князей,
И на место фонарей поразвешивать царей,
Тогда будет тепло, и умно, и светло. Слава!
Как идет кузнец из кузницы, слава!
Что несет кузнец? Да три ножика:
Вот уж первой-то нож на злодеев вельмож,
А другой-то нож — на судей на плутов,
А молитву сотвори, — третий нож на царя!
Кому вынется, тому сбудется,
Кому сбудется, не минуется. Слава!
1824 или 1825
В.К. КЮХЕЛЬБЕКЕР
Вильгельм Карлович Кюхельбекер вошел в историю русской культуры как поэт, драматург, переводчик, критик, теоретик литературы и искусства. Он родился в 1797 году, учился в Царскосельском лицее, где сблизился с Пушкиным, с которым его навсегда связала тесная дружба. В мае 1820 года, когда Пушкин был выслан из Петербурга, Кюхельбекер выступил в Вольном обществе любителей российской словесности со стихотворением «Поэты». Это выступление было расценено как смелая политическая демонстрация. Кюхельбекер славил поэтов-тираноборцев, которые «в дальний храм безвестной славы тернистою дорогой шли». Высокое назначение поэта и поэзии стало одной из тем, красной нитью прошедших через все творчество Кюхельбекера, и поэтическое («К Пушкину», «Участь поэтов», «Проклятие», «Жребий поэта», «Участь русских поэтов») и критико-публицистическое («Письмо к молодому поэту», «Отрывок из путешествия по полуденной Франции», «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие», «Поэзия и проза»).
В 1820 — 1821 годах Кюхельбекер путешествовал по Европе, выступал в Париже с лекциями, которые вызвали недовольство властей и упрочили за ним репутацию «отчаянного либерала». В стихах «Ницца», «На Рейне», «К Румью!» Кюхельбекер с присущей ему страстностью выразил характерную для декабристов солидарность с революционными силами Европы. Большое значение для Кюхельбекера имело его сближение с Грибоедовым, под влиянием которого он написал ряд тираноборческих произведений и энергично пропагандировал самобытность, народность, гражданственность литературы. Эта пропаганда занимала заметное место в альманахе «Мнемозина», который Кюхельбекер выпускал в 1824 году совместно с В. Ф. Одоевским. Незадолго до декабрьского восстания Кюхельбекер написал одно из самых сильных своих стихотворений-прокламаций — «На смерть Чернова». Принятый затем в Северное общество, он был 14 декабря на Сенатской площади, где с исключительным мужеством и самоотверженностью пытался содействовать успеху переворота. В ту же ночь он скрылся из Петербурга, надеясь уйти за границу. Его арестовали месяц спустя в Варшаве и в кандалах доставили в Петропавловскую крепость. Кюхельбекера присудили к смертной казни, которую позднее заменили каторгой. В заключении и ссылке, перенося тяжелейшие физические и моральные муки, он провел свыше 20 лет. Больной чахоткой, ослепший, он умер в Тобольске в 1846 году. До последних дней Кюхельбекер оставался непреклонным поборником высокой, гражданственной поэзии. Большая часть стихов, написанных им в Сибири, долго оставалась неизвестной и была опубликована лишь в советское время.
ПОЭТЫ
И им не разорвать венца,
Который взяло дарованье!
О Дельвиг, Дельвиг! что награда
И дел высоких, и стихов?
Таланту что и где отрада
Среди злодеев и глупцов?
Стадами смертных зависть правит;
Посредственность при ней стоит
И тяжкою пятою давит
Младых избранников харит.
Зачем читал я их скрижали?
Я отдыха своей печали
Нигде, нигде не находил!
Сычи орлов повсюду гнали;
Любимцев таинственных сил
Безумные всегда искали
Лишить парения и крил.
Вы, жертвы их остервененья,
Сыны огня и вдохновенья,
Мильтон, и Озеров, и Тасс!
Земная жизнь была для вас
Полна и скорбей, и отравы;
Вы в дальний храм безвестной славы
Тернистою дорогой шли;
Вы с жадностию в гроб легли.
Но ныне смолкло вероломство:
Пред вами падает во прах
Благоговейное потомство;
В священных, огненных стихах
Народы слышат прорицанья
Сокрытых для толпы судеб.
Открытых взору дарованья!
Что пользы? — Свой насущный хлеб
Слезами грусти вы кропили;
Вы мучились, пока не жили.
На небесах и для небес,
До бытия миров и века,
Всемощный, чистый бог Зевес
Создал счастливца человека.
Он землю сотворил потом
В странах, куда низринул гром
Свирепых, буйных великанов.
Детей Хаоса, злых Титанов.
Он бросил горы им на грудь,
Да не возмогут вновь тряхнуть
Олимпа твердыми столпами,
И их алмазными цепями
К ядру земному приковал,
Но, благостный, он им послал
В замену счастья, в утешенье
Мгновенный призрак, наслажденье,
И человек его узрел,
И в призрак суетный влюбился;
Бессмертный вдруг отяжелел.
Забыл свой сладостный удел
И смертным на землю спустился:
И ныне рвется он, бежит,
И наслажденья вечно жаждет,
И в наслажденьи вечно страждет,
И в пресыщении грустит!
Но скорбию его смягченный,
Сам Кронион, отец вселенны,
Низводит на него свой взор,
Зовет духов — высокий хор,
Зовет сынов своих небесных,
Поющих звук нектарных чаш