Ленка еще что-то кричала ему. А Славка взял пустую коробку, стал пересаживать туда ящериц. Одна из них упала в траву и, вильнув хвостиком, скрылась.
— Ладно, все равно четыре не поместились бы! — сказал он без сожаления.
— Ты осторожнее, осторожнее, а то хвост прищемишь вот этой, — суетилась рядом Ленка.
— Ничего ей не сделается, она и без хвоста может жить.
Ленка вопросительно смотрела на Славку, и он пояснил, что ящерица, спасаясь от преследователя, обрывает собственный хвост, а потом он отрастает снова.
— Нам бы так! — сказал Петро, вылезая из речушки. — Кто-то схватил тебя за ногу, а ты р-раз, оборвал ее. А через неделю вырастает новая нога. Здорово?
— Без всякой боли? — спросила Ленка.
Все рассмеялись.
О театре и артистке Оксане не было сказано пока ни слова.
Более часа Славка и Петро прохаживались возле здания. Сегодня спектакля нет: выходной.
Двери театра раскрыты, и прямо на тротуар выставлены какие-то кресла, диваны. Седоватый старичок в зеленой фланелевой куртке палкой стучал по облезшим плюшевым сиденьям — выбивал пыль.
Славка вполголоса сказал Петру:
— Чистоту соблюдает.
— А может, он клопов будет морить, а, Славка?
— Ты что! В театре клопов не бывает.
— Кто их знает…
Мальчики еще ни разу в жизни не бывали в театре. От Ленки им все же удалось узнать необходимое. Оказалось, что среди артистов есть две женщины с одинаковым именем Оксана. Но одну из них, Оксану Петровну Тронь-Скопидомскую, можно было сразу исключить: по словам Ленки, она уже старуха. А ведь дед Никифор, вспоминая о своем приключении на хуторе, не раз говорил о Буряке: «Молодой еще, а нахальный!..» Значит, оставалась вторая женщина, — которая помоложе, Оксана Ивченко. Более того, через Ленку удалось узнать, что Ивченко когда-то учительствовала в деревне.
Ленка подробно описала ее внешность, и теперь Петро, заранее хвастаясь, говорил, что сразу же узнает ее, с первого взгляда.
— Это ничего, что выходной. Артисты могут прийти и сегодня: жалованье получать или репетировать чего…
— Ладно, походим, — соглашался Славка.
Он остановился у высокой афиши и стал перечитывать названия пьес. Оглянулся на Петра, но тот куда-то исчез. «Где же это он?» — поискал глазами Славка и внезапно увидел, что Петро выходит из здания театра с каким-то усатым дядькой. В руках у Петра была рулетка для измерения. Усатый с его помощью стал измерять длину стенки и дверей, что-то записывал в блокнот. А Петро с важным видом стоял рядом. Через минуту он подошел к Славке и шепнул:
— Я внутри был. Ей-богу!
— Ну?!
— Там репетиция. На сцене артисты поют, а какой-то мужчина кричит на них и руками размахивает.
— Это самый главный у них.
— Ну да! Рижестером называется.
— Режиссером, — поправил Славка.
Еще долго ходили мальчишки вокруг, не отводя глаз от театрального подъезда. Наконец-то показались и артисты. Целой группой вышли они, щурясь на ярком солнце.
Ребята пошли вслед за тремя женщинами. «Кто же из них Оксана Ивченко?» — мучительно думал Славка. У нее рыжеватые волосы, говорила Ленка. Но такие волосы были сразу у двух. Есть еще одна примета: среднего роста. Но по росту все три женщины были примерно одинаковы. Иногда ходит в красных сапожках. Опять не то: ни одна из артисток не была сейчас в сапожках.
— Вон та, в центре, и есть Оксана Ивченко, — шумно выдохнул Петро.
— Тише ты, — дернул его за рукав Славка.
— Убей меня, если не она.
— Откуда ты можешь знать?
— Очень просто, она самая красивая из всех.
— Тоже мне красивая! Шпионка она, вот кто!
— Ну и что, что шпионка? Все равно красивая. Я бы на месте атамана только эту и выбрал, ничего ты не понимаешь!..
— Ты-то много понимаешь! — окончательно рассердился Славка.
Пока мальчишки спорили, артистки остановились на углу, у аптеки, и, коротко простившись, разошлись в разные стороны.
Ребята, решившие проследить за Оксаной Ивченко, сперва растерялись, а потом уже было поздно: женщины удалились.
На следующий день в театре давали пьесу Квитка-Основьяненко «Сватанье на Гончаривке».
Петро с утра вертелся у кассы, а в полдень прибежал сильно возбужденный.
— Все узнал… не веришь? Точно. Эта пьеса и музыкальная, и комедия, и Оксана Ивченко в ней выступает. Одно только плохо… — и он почесал выше уха.
Славка вопросительно смотрел на друга.
— Понимаешь, денег-то нам не хватает на билеты. Но не горюй, я придумал… мы у Ленки позычим, одолжим значит:
— А отдавать как?
— Продадим рыбу или что-нибудь другое. Наскребем как-то.
— Да ну ее, эту Ленку, не надо связываться. На один билет нам хватит, так? На одно отделение я пойду, на другое ты. Ведь нам главное ЕЕ в лицо увидеть.
— Но в пьесе не два действия, а три. Кто же пойдет на третье?
— Разгадаем: кому повезет, тот и пойдет.
— И почему это ты пойдешь на первое? Может, я хочу…
— Ох и занудливый же ты! Пожалуйста, иди на первое, а потом вынесешь контрамарку.
Таким образом друзья пришли к согласию.
Семь часов вечера для июля — время не позднее: еще светло и солнечно. К театру двигались люди, по одному, парами. С песней подошла колонна красноармейцев, остановилась.
Петро вошел в здание в числе первых, и теперь Славка, скучая, раздумывал: куда уйти минут на сорок? Он, прежде всего, хотел купить мороженого, денег как раз хватало на маленькую вафлю. Продавец, одетый в белый фартук и потому похожий на дворника, стоял со своим возком в двух шагах от входа.
Но Славка решил пока не покупать, а пойти по улице — куда глаза глядят. Таких мороженщиков почти на каждом углу встретишь, купить вафлю можно и позже.
Когда закончилось первое действие, Славка, как было условлено, уже сидел на скамейке в садике — напротив театра. Беря контрамарку из рук товарища, он спросил:
— Ну как?
— Видел эту самую Ивченку, ее замуж выдают.
— Как замуж? За атамана Буряка?
Петро рассмеялся. Славка и сам понял, что сказал что-то не то.
— Чудак ты, ее же замуж выдают понарошку, только в пьесе. Там за нее одного дурака сватают, Стецька.
— Подожди, давай по порядку, — попросил Славка.
— Ладно, слушай. Стоит, значит, на окраине Харькова маленькая деревня…
— Как наша Гусаровка?
— Может, как наша… не перебивай. Ну, и живет там Оксана Ивченко, в пьесе она Ульяной называется. Вот ее и хотят просватать.
— Опять ты о свадьбе! Неужели там чего-нибудь поинтереснее нет, про войну, например?
— Разве ж я виноват? Там все про женитьбу, а о войне ни слова.
Славка произнес про себя название пьесы, подумал о нем и решил, что Петро, наверное, правду говорит: все там про сватовство и ничего другого.
— Пусть так, рассказывай дальше.
— Значит, навязывают ей дурня Стецька, а она любит хорошего парня Алексея. Давай беги, там уже звонок дают.
Славка убежал, а Петро сел на скамейку, весьма довольный самим собой. Ведь главного он так и не сказал другу: Оксаной Ивченко оказалась именно та женщина, о которой он, Петро, подумал еще вчера. Пускай Славка сам увидит и удивится, и поймет, какой у него друг — настоящий следователь, во!
И Славка действительно оценил проницательность Петра, — сперва в театре, затем, когда вышел. Он даже хлопнул друга по плечу: «Молодчина!».
Петро улыбнулся самодовольно, но в то же время его лицо продолжало оставаться озабоченным:
— Кто же пойдет на третье действие? Давай скорей разгадывать.
Славка вынул из кармана гайку и зажал ее в кулаке.
— Если угадаешь, в какой руке, пойдешь ты.
Петро долго не решался, какую руку выбрать, сопел носом, потом сказал:
— Хитрый! Не держи кулаки за спиной, а то я угадаю — а ты гаечку переложишь.
Славка пожал плечами: «Вот чудак» — и поднес кулаки к лицу товарища, давай, мол, выбирай любой.
— Нет, дай-ка уж лучше я гайку буду держать.
— Пожалуйста.
Петро долго прятал, перепрятывал, затем поднял руки — и Славка сразу же выкрикнул:
— Правая.
Удачно. Гайка была в правой.
— Нечестно, ты подглядывал, — вскипятился Петро. — Давай переиграем.
— Не буду. Я не подглядывал.
— Знаешь, что я придумал? Давай на палке гадать.
Возле скамейки валялась ветка, Петро поднял ее, оборвал листья, обрезал ножиком концы и обхватил ее кулаком у нижнего среза. Славка нехотя сжал ветку кулаком повыше. Петро — еще выше, потом снова Славка.
Выигрывает тот, чей кулак последним обхватит палку…
На этот раз повезло Петру.
— Пожалуйста, можешь идти, — чуть насмешливо сказал Славка.
Петро взял контрамарку и пошел. Потом остановился.
— Не пойду. Ты ведь обижаешься, иди лучше ты.
— Я? Нисколечко не обижаюсь. Больно надо.
— Ну иди же, я тебя прошу.
— Что-то не хочется, иди сам, — гордо сказал Славка.
Пререкаясь, они дошли до входа. И тут у Петра от изумления глаза на лоб полезли:
— Смотри, в дверях никого нет, можно так входить, без всякого!
Видимо, контролеры посчитали, что на последнее действие никто из безбилетников не пойдет: какой смысл? Публика спокойно входила в театр, мужчины привычным движением бросали папиросы в урну. Мальчишки, слегка испуганные, вошли тоже — контрамарка была у Петра, а билет с оторванным контролем у Славки. На галерке оказалось немало свободных мест и, они, почти не дыша, забились в угол.
Поднялся занавес, заиграл оркестр. Но внезапно погас свет — и музыка оборвалась. Кое-кто из публики зашумел, даже засвистел пронзительно. Послышались голоса: «Сапожники! Опять движок у них сел!» Петро тоже приготовился свистеть, уже вставил два пальца в рот. Славка вовремя потянул его за рукав:
— Брось! А то выведут.
В это время стали зажигать керосиновые лампы, они у билетеров были наготове — электродвижок, видимо, барахлил не впервые. Внизу в проходе раздался чей-то звонкий голос:
— Подразделение комвзвода Василькова, на выход! — и тотчас же послышался стук сапог. Красноармейцы покидали театр.