– Веточка была с вами откровенной?
– Иногда даже очень. Она понимала, что ей требовался совет. Кроме того, она росла без отца и не умела регулировать отношениями со взрослыми мужчинами… Но это была очень благодарная работа, она была талантлива. Только ее талант чуть портила излишняя целеустремленность, даже, пожалуй, жесткость. – Она была жесткой? У меня не сложилось такого мнения.
– Я опять понимаю. – Он покачал головой. – Вы не читали ее репортажи. Не статьи, где поработал редактор, а репортажи, которые обычно почти никто никогда не правит. Там это заметно – она не всегда видела людей, их горе или радость. Она работала от идеи и на идею.
Мы помолчали.
– Сейчас бы у нее были трудности с этим. Сейчас принята другая стилистика, большая раскованность и внешняя проникновенность. Впрочем, она была умной, научилась бы, когда поняла бы, в чем ее ошибка.
Все, что он говорил, было важно. Я вдруг ощутил за его словами живого человека, а не фотографию. Может быть, потому, что он легко мог представить себе Веточку, живую и живущую среди нас. Или он слишком долго практиковался в разговорах с родными тенями, умершими родственниками и знакомыми.
– После смерти Веточки ко мне приходила ее сестра.
– Аркадия? И приходила сама, на ногах?
– Да, так ее звали. И конечно, на ногах. На руках еще, молодой человек, даже в этой стране не ходят.
– На Аркадию был совершен наезд, ее парализовало, так что теперь она не вылезает из каталки.
Он налил себе еще вина, выпил.
– Извините, я не знал. – Он помолчал. – Я ей высказал то, что только что услышали вы. Хотите еще кофе?
Нужно было закругляться.
– Нет. Один вопрос. Аркадия сама не о чем конкретном, помимо Веточки, тогда не спрашивала?
– Спрашивала, конечно. О значении информации. И я ей сказал все, что думаю по этому поводу.
Я поднялся. За сегодняшний день я слышал это слово чаще, чем за весь предыдущий год.
– А у вас какое об Аркадии сложилось впечатление? О чем бы вы ее спросили?
– Понимаю, – он тоже поднялся, чтобы проводить меня до двери. – Мне показалось, она знала о смерти своей сестры такое, чего не знал даже я.
Глава 15
Я рассматривал синяк на груди, когда зазвонил телефон. Я вытащил антеннку и приготовился слушать. Это был Шеф. Голос у него был усталым до такой степени, что некоторые слова он произносил как пьяный. Да, как ни странно, на том конце провода тоже работали. И даже не работали, а вкалывали. Что вообще не очень-то вязалось со всей этой операцией, которая по всем формальным признакам ждала два года, могла подождать и еще. А тут такая спешка!
– Ты почему в больницу не обратился?
– Ну, я… – так как дальше я не знал, что сказать, я просто стал кашлять.
Шеф повторил свой вопрос.
– Я так и не понял, почему ты не заявился в больницу?
– А что бы я им сказал? Что меня боднул самосвал? Или я сцепился с Тунгусским метеоритом? Шеф, мне нужно поменьше светиться, такова моя легенда.
– Ты знаешь, куда нужно обращаться в экстренных случаях.
В самом деле, был у нас один адресок, по виду частная оперативная зубная помощь, да еще с нехорошим привкусом подпольного абортария. На самом деле там могли сделать все, чтобы клиента моего профиля практически в любом виде дотащить по крайней мере до операционной.
– Ну, мне не так уж и досталось. Всего-то синяк…
– Ты думаешь, я не знаю, что у тебя там? Ты думаешь, только в тебя попадали из пушки?
Он почти орал, это было хорошим признаком, значит, нагоняй подходил к концу.
– Я опаздывал на встречу с Запашной. Не до больниц как-то было.
– Значит, так, прими мое суровое порицание. Вполне мог с ней кто-то другой встретиться на те полчаса, которые ты потратил бы, заскочив к медикам. Подмену организовать – проще не бывает.
Я постарался как можно более красноречиво промолчать. В самом деле, о таком я не подумал. А мог бы, вероятно. Или не нужно было? Да, пожалуй, не нужно, просто следовало выдержать все эти пируэты и спокойно, с достоинством перейти к конструктивной части беседы.
– Ладно, с тобой еще потом Основной поговорит. – Это уже хуже, но у Основного полно дел, если выдержать хоть неделю, то все может окончиться даже без упреков. – Дальше. Тех двоих, конечно, определить по-настоящему не удалось. По следам эксперты подтвердили вот что. Первому, лет около тридцати, рост метр девяносто два-четыре, вес около ста сорока.
– Это качок, конечно, – ловко вставил я, показывая, что не сержусь больше.
– Скорее всего. Но если ты его сразу же уделал, какой-то гнилой качок.
– Да нет, нормальный, просто удачно попал, – отозвался я.
Тут было не до самолюбий. Нужно было определять, кто против, кто на той стороне. И любая небрежность, пусть и продиктованная ложным самолюбием, могла сослужить дурную службу.
– Второму было тяжелее. При росте около ста семидесяти пяти, а весе чуть за семьдесят, он волок на себе качка, значит, кореша. И к тому же прятал «пушку» очень успешно, она нигде не попала в снег, не поцарапала деревьев.
– Подмышечная петля, наверное. Отпечатки?
– Везде следы хлопчатобумажных перчаток, разумеется, пальчиков нет.
Я не мог в это поверить.
– Шеф, не может быть. Я сам видел палец легковеса, когда он нажимал на курок. Он был без…
– В темноте, плюс свидетельский синдром.
Да, была такая штука. Когда даже очень развитой, наблюдательный человек видит в состоянии психологического спазма, как это иногда определяют, то, чего не только не было, но и быть не могло. Я про это не раз читал, а от живых оперативников пару раз слышал такие истории, что летающие тарелочки по сравнению с этим – детский лепет. Но что сам дойду до такой жизни – не верил. И вот – нате вам, как говорится.
– А отпечатки машины?
– Никаких. С машиной все получилось плохо, они ее оставили на кучке гравия, но снега было много, мы должны были получить след, но менты ошиблись. За след нужной машины приняли след какого-то местного папаши, который приезжал проведать собак, у него там что-то вроде левого питомника. А когда разобрались, нужный след уже засыпало.
– Ну хоть что-то известно?
Он попыхтел в трубку.
– Известно, что за рулем сидел легковес. И что они, хоть и не ждали, что их накроют, выбрали для парковки удачное место, без грязи и свидетелей. То есть для любителей думают совсем неплохо.
Ну это я и сам уже понял.
– Слушай, Шеф, мне показалось, менты вообще тут как-то не играют. Плохо проведено расследование наезда на Аркадию, потом машину не нашли… Может, там кто-то притормаживает?
– Нет, пока на это не рассчитывай. Просто они так работают, и скорее всего работать лучше научатся нескоро. Кстати, по их меркам так быстро получить результат – прямо реактивные сроки.
– Про сроки я оценил. Но вот экспертов!..
– Эксперты? Ты знаешь, сколько они получают? Вот и думай, может действительно эксперт столько получать? Ладно, я сказал – не рассчитывай. Целее будешь. – Он отчетливо отхлебнул чай или кофе. – Что у тебя?
Я рассказал. Кончил быстро, рассказывать особенно было нечего. Для поднятия собственного престижа выложил кое-какие соображения, хотя строить гипотезы было еще рано. Шеф хохотнул пару раз, но я не понял, с одобрением или я очень уж здорово мазал. Наконец, переварив и частично даже записав услышанное, он промямлил:
– Ты вот что, пока поменьше трать силы на домыслы. Просто копай, это сейчас главное. Хотя, – он задумался, мне показалось, он скребет подбородок, – времени у нас с тобой, конечно, нет. И когда потребуются идеи, все должно быть тоже готово.
Тут уже я мог и вопросы позадавать.
– Что-то рановато ты заговорил о сроках, ты не находишь? Я всего день как приступил…
– Формально ты приступил вчера. Так что больше суток работаешь. Во-вторых, дело может оказаться очень скореньким. Судя по тому, как нажимают на меня…
– Шеф, вопрос из числа личных – что-то тут не понятно. Красной ртутью никто не торгует, подписания высоких документов не ожидается, а ты готов уже собственную кружку вместе с чаем проглотить. В чем дело? – Он молчал, просто прихлебывал. – Где угроза государству? Почему мы?
– Ну, так, продолжим. – Голос его стал чуть крепче, трезвее. – Запоминай адрес Жалымника Петра Фомича.
Я включил специальное запоминательное устройство в мозгу и лишь потом вдруг понял, что могу все это даже записать. Подхватил бумагу, карандаш и записал.
Получилось, что Жалымник, помимо «Ауди», украденной на заказ, жил в довольно привилегированном районе, где была устроена Олимпийская деревня для приснопамятной брежневской Олимпиады. Район до сих пор считался престижным, хотя сводки милиции говорили об обратном – шпанистый был район. И неспокойный. Если бы я хотел жить с Галей где-нибудь в Москве, я бы его никогда не выбрал.
Но он там жил. Метр жилой площади его квартиры, вероятно, стоил гораздо больше, чем в Нью-Йорке или Лондоне, и уступал лишь метру в пределах Садового кольца. С доходами у этого Жалымника было все в порядке, даже жирно, решил я. Надо бы проверить.
«Или поневоле все проверится», – подумал я. Вот съезжу к нему завтра, поговорю и выяснится, что он держит фишку на птичке и дает она ему зелеными деньгами тысяч десять ежемесячно, что тогда скажешь? Ерунда, решил я, не тот тип. И не та у нас контора, чтобы птичками заниматься, хотя бывает, что и на птичьем рынке тоже что-нибудь интересное проявится.
– Ну, все, – подытожил Шеф.
– Нет, подожди. – Я не знал еще как спросить, чтобы он хоть как-то помог мне понять, что в этом деле важно, а что нет. Поэтому сказал так: – Ты не ответил на мои вопросы.
Он вздохнул. Потом молчал почти полминуты. Я ждал с надеждой. Наконец он произнес:
– В общем, продолжай. В конце, если мы его увидим, поймешь.
– Стой, тогда еще один вопрос. – Я лихорадочно соображал. – Ты не хочешь мне говорить, чтобы не было навязанного мнения? Или тебе нужно, чтобы я в конце что-то такое отчебучил, чему только одно и может быть оправданием – недостаточное информирование?