Передние уже подбежали близко, их хорошо можно было рассмотреть. Почти все были с дубинками в руках, у многих были фанерные щиты, пару раз мелькнул и милицейский, металлический. Вот один, замотанный по последней майдановской моде, в жовто-блакитный плащ, приостановился. Зажмурив на мгновенье глаза и даже слегка присев в коленках, он выкинул вперёд-вверх правую руку с кулаком и истошно, изо всех сил заорал:
– Слава Украине!
От него, как от эпицентра взрыва, пошла волна:
– Героям слава!..
Уже можно было и лица разглядеть. Игоря поразило, что они все, буквально все, были искажены злобной яростью.
«Боже! Как же на орков похожи! Орда! Тяжело нам будет», – подумалось Игорю. И ещё другая мысль вертелась: «Вдруг там, в этой толпе, Артём?! Только не это!..»
Он гнал её от себя, но мысль упорно стучалась. Наконец он решительно от неё отмахнулся: «Нет! Не может этого быть. Что бы там не произошло, но я его не таким воспитал…»
Из холла донеслись возбуждённые крики и какие-то непонятные звуки, а из «недорогого» офиса раздался звон разбиваемого стекла.
– Понеслась душа в рай! Да, други? – Игорь, не оглядываясь на друзей, помчался в комнату, ожидая увидеть там мерзкие оркские морды, лезущие в окно. Сзади раздался Колин голос: «Миша, окно контролируй!»
Однако в окна никто не ломился. Никто, ни один из нападающих, на них не обращал внимания. Из офиса было видно, как между нападающими и защитниками Куликова поля, стоящим за баррикадой у входа, возникла «артиллерийская дуэль» камнями. Вообще-то и это окно было разбито отскочившим камнем. Было видно, что нападавшие имели явное преимущество. С их стороны камни летели гуще. Чувствовалась выучка и опыт Майдана. Все «артиллеристы» с их стороны были хорошо экипированы – шлемы, щиты, наколенники. Действовали они слаженно и организованно. Камни бросали залпами, прикрываясь щитами. Ведь от нескольких летящих камней увернуться сложнее, чем от одного. У куликовцев на баррикаде дела обстояли хуже. Каски были далеко не у всех. Щитов было всего-то штук пять. Долго продержаться здесь они не могли.
Одна из палаток дрогнула, брезентовая крыша опала одной стороной. Тут же взметнулось пламя. Его языки были высокими и несколько секунд прозрачными и почти невидимыми. А потом как-то сразу вдруг вся палатка вспыхнула огромным оранжевым чадящим костром. Быстренько за ней заполыхали и все остальные. На Куликово поле словно опустилось Средневековье с кострами аутодафе[6]. Никогда не пылало на этой земле в кострах инакомыслие, а вот в веке двадцать первом, глянь-ка, полыхнуло!
Игорь побежал по коридору обратно, заглядывая в каждую дверь, готовый бить тревогу и биться с нападавшими. Однако нападавшие не нападали! Через окна не нападали!
Они орали, носились по площади, бросали камни и бутылки с бензином в баррикаду. Даже стреляли из пистолетов по окнам. Но в окна никто не лез! Вот один из них, маленький, худой, с лицом, хотя и закрытым балаклавой, но почему-то показавшимся Игорю крысиным, подбежал почти вплотную к торцевому окну и, широко размахнувшись, метнул бутылку вверх, на второй этаж. Видать промазал, потому что там зазвенело и вниз каплями полился огонь. Крысёнок отскочил, пригнувшись. Игорь в бессильной досаде стукнул кончиком дубинки по подоконнику. Враг был, словно в телевизоре, близко, метрах в семи от него и в то же время далеко. Что он мог сделать этому крысёнку в балаклаве?! Или вон тому, лет сорока, с щитом, что-то по-командирски показывающему рукой, посылающему куда-то двух других – одного в армейском стальном шлеме, другого тоже в балаклаве?!.. Или этому толстяку в чёрном бронежилете поверх рубашки, целящемуся из пистолета куда-то на второй этаж?.. Что он мог им сделать своей дубинкой или сапёрной лопаткой, отгороженный от них решёткой?
Даже камень или горшок цветочный метнуть не мог. Было бы оружие, автомат или пистолет. Даже хорошая, серьёзная рогатка сейчас не помешала бы. С каким удовольствием он всадил бы стальной шарик в ощерившийся рот крысёныша. Или пулю под мышку стрелявшему. Но не было ничего!
Приходилось только метаться по коридору, из двери в дверь, из офиса в офис. Заглядывать в каждую комнату, проверять завалы в окнах, ожидать, что вот-вот полезут, что вот сейчас начнётся, вот сейчас наконец-то и ты дотянешься до врага! Что будет бой и что от тебя будет наконец что-то зависеть! Но боя не было. Враг в ближний бой не лез, враг бил их с безопасного для себя расстояния.
«Чёрт! Как же я сразу-то не увидел?!» – бегая, как зверь в клетке, Игорь вдруг заметил, что окна, выходящие во внутренний дворик Дома профсоюзов, не зарешечены. Он с неприятным холодком в груди представил, как орда правосеков хлынет через них внутрь здания. Ведь преграда из стекла и сваленных в кучу стульев их практически не задержит. Решётки на окнах, конечно, тоже непреодолимой фортецией не являлись, но зато их треск при выламывании, служил бы хорошим сигналом тревоги и давал бы защитникам пару минут на организацию контратаки.
– Коля! Смотри, решёток нет! – решение пришло сразу. – Ставь в каждую комнату по человеку, чтобы орал при шухере. А я к Иванычу, за подмогой.
Иваныча в холле было не видно. Там вообще тяжело было что-либо увидеть. Холл, ещё полчаса назад такой гулкий и пустынный, переменился. Теперь он был под завязку, как мешок зерном, заполнен людьми, шумом, голосами, криками, какими-то ударами и громкими то ли взрывами, то ли хлопками. И дымом. Дым был серым, как сумерки. В нём, как в сумерках, среди завалов перемещались силуэты людей. Сквозь него смутными оранжевыми пятнами просвечивали сполохи огня у самых дверей.
А ещё у него был незнакомый вкус. Это не был дым от сгоревшего дерева, резины или пластика. «Взрывчатка, что ли, так воняет? В горле першит, зараза!» – мысль мелькнула и тут же пропала. Игорь увидел Маратовича, кидающего из мегафона команды в серую муть.
– Юрий Маратович, нам сюда подмога нужна. – Игорь махнул рукой в сторону коридорных дверей. – Человек десять. А то, если правосеки ломанутся через окна, мы их долго не удержим.
– Десять человек в левый коридор! – рявкнул Маратыч в мегафон и, подождав пару секунд, повторил, растягивая гласные. – Десять человек в левый коридор!
Десять не десять, но силуэтов шесть вынырнуло из сумерек и, как привидения, прошмыгнули мимо Игоря в коридор.
Пришли и тут же смешались среди сортируемых Колей бойцов, как горсть зерна, брошенная в кузов зерновоза. Убедившись, что здесь какое-то время можно не беспокоиться, Игорь побежал в конец коридора – до Миши и «его» окна.
Миши он здесь не нашёл, зато убедился, что обстановка за окном не изменилась. Там по-прежнему бесновались правосеки, метая в Дом профсоюзов камни, коктейли Молотова и заклинания «Слава Украине!» да «Смерть ворогам!» И ещё изредка постреливая из пистолетов по окнам. Две молоденькие девчушки сбежали вниз и с криком: «Вода пропала!», юркнули в туалет первого этажа, оставив дверь открытой. Игорь, заглянув, увидел, как в подставленное под кран ведро сбегала, иссякая и утончаясь, струя воды.
– Воду, сволочи, отключили! Остатки из труб собираем, – пояснила, глянув на Игоря и растирая по лицу то ли сажу, то ли косметику, невысокая и симпатичная блондинка.
– Огонь тушить нечем, – добавила вторая.
– Понятно, – покачал головой Игорь и, оставив девчат с этой печалью, метнулся на второй этаж посмотреть, что там происходит. Оттуда доносились крики, больше женские, и потянуло дымком. Взбегая по лестнице, он, не замедляясь, едва не влетел в коридор, но его схватили за руку и резко остановили.
– Ты куда разогнался?! Под пули? Или как? – Серёжа Разведчик из их группы, в таком же, как на Игоре, камуфляже, весело скалил зубы, крепко вцепившись в его рукав. – У нас тут только пригнувшись да в присядку.
Словно подтверждая его слова, слева от окна тоненько дзенькнуло стекло и одновременно щёлкнуло справа на потолке.
– Ух ты! Во как! – Игорь присел, послушный такой убедительной демонстрации. – Это боевой или травмат?
– Да хрен его знает! – Серёга отпустил Игорев рукав и закричал кому-то, бегущему из глубины коридора: «Пригнись, пригнись! Стреляют!»
С улицы тёмной тенью мелькнула бутылка, разбилась снаружи об гранитный откос окна. Полыхнуло пламя, большей частью стекая вниз снаружи, однако и внутрь залетели брызги, рассыпавшись дымными огоньками по подоконнику и мокрому паркету. К ним тут же засеменили, присев, мужчина и женщина и принялись их хлестать мокрыми тряпками. Игорь, видя, что здесь он не нужен, вернулся на первый этаж.
Здесь продолжались всё та же беготня и суета. А потом как-то резко коридор опустел, все скопились на лестнице. По коридору, и без того тёмному, потянуло дымом, всё сильнее и сильнее. Он густой, тёмной лавиной клубился и бежал под потолком, занимая примерно треть высоты коридора. Словно гигантская анаконда из фильма ужасов, он нёсся от центрального входа, тёк по коридору на лестничный пролёт и устремлялся вверх.
Коридор недалеко от своего торца был перегорожен пластиковой перегородкой с дверью, чтобы по ночам закрывать его от проникновения со стороны лестницы. Сейчас дверь была распахнута и из неё текла и текла эта анаконда. Игорь, присев к полу, кашляя и протирая слезящиеся глаза, просеменил к этой двери и, безуспешно вглядываясь в дымную муть, крикнул: «Есть кто живой? Эй, кто-нибудь! Отзовись!»
Коридор молчал и всё изрыгал и изрыгал клубы удушающего дыма. Игорь захлопнул дверь, перекрыв дыму путь. Обрубленная этой дверью анаконда, словно гидра, проросла десятком дымных змеек, заструившихся из всевозможных щелей.
На лестничном пролёте, между первым и вторым этажом, сгрудилось человек тридцать. Мужчин и женщин, совсем молодых и не очень. Тут было широкое окно, выходящее во внутренний дворик Дома профсоюзов. Оно словно привязало всех к себе. Никто не хотел уходить. Они кашляли, топтались на ступенях, кто-то звонил близким, кто-то пожарным, громко, на грани истерики, доказывая, что те должны немедленно приехать для спасения людей. В открытое окно врывался свежий воздух и беспрерывный, давящий гул беснующейся за стенами толпы.