— Откройте, пожалуйста!
— Александр… как его?
— Алексей, Алексей Александрович.
— Откройте, Алексей Александрович!
— А точно не Александр?
— Да ломайте уже…
И Бероев с братьями Дроновыми легко сняли сухую деревянную дверь с петель. Посветили внутрь дачи фонариками — и остановились. На веранду невозможно было войти. Она была от пола до потолка забита припасами: мятыми дарами огорода, корешками и шишками, травяными вениками, объедками и великим множеством упаковок крупы, муки, сахара, макарон, соды, кошачьих сухариков и рыбьей прикормки.
— Разбирайте, — велел Бероев и первым ухватил здоровенный мешок.
Внезапно груда припасов зашевелилась, брызнула в стороны крупа, и на непрошеных гостей бросился сам Кожебаткин. Он опрокинул Бероева и ловко отскочил, прячась среди своих трофеев. Бероев схватил палку и ткнул ею в полумрак. Пенсионер снова выпрыгнул и укусил Бероева. На обоих, пыхтя, навалились опомнившиеся дачники, выкрутили Кожебаткину руки и надавали тумаков. Кожебаткин отчаянно извивался, выбрасывая в воздух жилистые ноги.
— Стойте! — Катя ринулась к экзекуторам, но тут же провалилась в очередную кожебаткинскую нору. Щиколотка моментально налилась болью. Катя неуклюже осела и зажмурилась, пытаясь склеить воедино раздвоившуюся реальность. В одной темные силуэты, окруженные световыми всполохами, деловито скручивали Кожебаткина, а в другой — бился в руках огромных людей растянутый за лапки серый бархатный мышонок…
Вдруг мышь выскользнула из грубых пальцев, взвилась в воздух и, еще не успев коснуться изрытого суглинка, изо всех сил заработала лапками, надеясь уйти в землю. Тут дачники и узнали, что со Светкой что-то не так. Она подскочила к уже закопавшемуся наполовину в свою нору Кожебаткину и воткнула ему в поясницу огородную тяпку. Кожебаткин тонко, глухо запищал. Подоспевший Бероев сунул руки в нору и выдернул оттуда барахтающегося пенсионера. Света размахнулась и с энергичным спортивным выдохом всадила тяпку в припорошенный пигментными пятнами череп.
— Не на-а-адо! — закричала Катя.
Оцепеневшие вьюрковцы смотрели, как дергается и оглушительно пищит Кожебаткин, а Света, сосредоточенно сдвинув бровки, бьет его куда придется, взрыхляя беззащитную плоть железными зубьями, вырывая из нее кишки и жилы, точно корни одуванчиков из грядки… Когда Никита, Валерыч, Пашка и даже сам Бероев бросились к ней, вырвали тяпку, было уже поздно. Кожебаткин лежал неподвижной грудой, и кровь смешивалась с потревоженной землей.
— Он на меня напал! — выкрикнула Света Бероева. — Это же маньяк! Что, пусть дальше за детьми охотится?!
Катя посмотрела на ее окаменевшее, рябое от брызг крови личико и поняла, что во Вьюрках остался навечно не только несчастный Кожебаткин. Света Бероева тоже никогда не выберется отсюда, даже если завтра вернется на прежнее место выезд. Вместо нее выберется что-то другое. И Катю вдруг охватило чувство собственной непоправимой вины…
Никита Павлов, чтобы не смотреть ни на Свету, ни на Кожебаткина, смотрел на Катю.
— Ты ко мне потом заходи, — внезапно и бесцеремонно предложил он. — У меня коньяк есть. Нехорошо сейчас одному.
И Катя молча кивнула.
А дачники тем временем вышли из оцепенения и загалдели, пытаясь хотя бы на словах примириться с тем, что только что произошло. Бывший фельдшер Гена засвидетельствовал смерть Кожебаткина, и люди торопливо отхлынули от тела и от застывшей над ним Светки. Даже Бероев стоял с непроницаемым лицом поодаль. Толпа разбилась на группы и суетливыми ручейками потекла к калитке, никто не хотел здесь оставаться, и все верили, что со случившимся разберутся другие, более подготовленные люди. Или все рассосется само собой, и о смерти сумасшедшего Кожебаткина можно будет с облегчением забыть: мир жесток и странен, а жить как-то надо…
Удивительно, но спешившие покинуть участок дачники на все лады оправдывали Светку. И очень быстро решили, что дело было так: новопреставленный маньяк Кожебаткин напал на беззащитную Свету, а она, спасая себя и детей, практически случайно его зашибла. Бероевских мальчиков давно никто не видел, но сейчас они вдруг синхронно возникли в воображении дачников и попрятались в сныти, а за ними хищным бледным червем погнался Кожебаткин. Каким-то непостижимым образом вьюрковцы поверили в то, чего не было и быть не могло. Они кивали, охали и соглашались, ведь непонятно уже, что это за существо-то было, ведь убил бы, ведь мать, ведь дети…
Катя ушла с участка последней — Никите пришлось еще постоять под фонарем, дожидаясь. Теперь, прихрамывая, она брела за соседом. У обоих бились в голове нехорошие мысли: о том, что прямо у них на глазах так нелепо завершилась человеческая жизнь, и о том, что вовсе не опасен был Кожебаткин, точнее, опасен был не он. Но никто не вмешался, не спас его — беспомощную мышку, растерзанную за крупу. Побоялись бабы с тяпкой, думал Никита. А Катя гадала, что теперь вылупится, вызверится из Светы Бероевой.
Из серой пелены возникла Юлька-Юки и торопливо затараторила, что слышала шум и крики, у Кожебаткина что-то случилось, срочно надо посмотреть… Никита велел ей возвращаться, Катя молча покачала головой. Юки скользнула к калитке.
— Стой, не смотри! — всполошилась Катя.
Никита побежал за Юки, но она, увернувшись от его длинных рук, ловко пробралась к тому самому месту, где совсем недавно…
Никита, догнав ее в два прыжка, остановился. Возле крыльца ничего не было. Только взбитая множеством ног грязь с пятнами загустевшей крови.
— А где… — начала Катя и умолкла. Слишком диким да и ненужным казался вопрос: «Где труп?»
— Что случилось-то? — недоумевала Юки.
— Не знаю, — честно ответила Катя и повернулась к Никите. — Ты вроде про коньяк говорил…
Война котов и помидоров
Старушки-соседки Тамара Яковлевна и Зинаида Ивановна были известны во Вьюрках своей долгой дружбой. Они вместе копались в огородах, бродили по лесу, выковыривая из лиственной падали грибы, пили чай у Тамары Яковлевны перед телевизором, деликатно отламывая хлеб — есть сразу целиком им, детям тощих времен, казалось неприличным. Вместе предвкушали, как приедет Саша-Лёша и выкосит крапиву, поправит забор. Саши и Леши приезжали, грызли шашлыки, надувались пивом, как ночные комары, до звонкого натяжения — и уезжали, пообещав в следующий раз уж точно починить, покосить.
Тамара Яковлевна увлекалась телевизором и кошками (кошек на тот момент было три). Зинаида Ивановна любила те же передачи — про тайные знаки судьбы, божьи чудеса и прихоти гороскопов, а вместо кошек у нее были сад с огородом. По зеленым, невозделанным угодьям Тамары Яковлевны лениво прогуливались коты, а у Зинаиды Ивановны каждый клочок был приспособлен под грядку или клумбу. Таким образом, граница между участками была видна отчетливо, несмотря на отсутствие забора.
Из-за этого забора все и случилось.
Однажды Тамара Яковлевна обнаружила на своем участке, у самой границы, кучку травы, присыпанную увядшими цветами. Как раз накануне Зинаида Ивановна говорила, что надо найти место под новую компостную кучу. Вот, значит, нашла. Скорее всего, в чужие владения она вторглась случайно, но Тамаре Яковлевне все равно стало неприятно. Ведь обе знали, где проходит граница, и даже в гости не ходили напролом, а только через калитку… Тамара Яковлевна вернулась с лопатой и аккуратно перекинула чужие сорняки обратно.
Вечером Зинаида Ивановна заглянула в гости с вареньем из ревеня со стевией, не всякому известной сахарозаменяющей травкой. Вьюрки успешно осваивали подножный корм — дачники уже задумывались, что будет, когда иссякнут запасы сахара, масла и прочих продуктов. Варенье было кислое и странное. Старушки макали в него баранки, которых у запасливой Тамары Яковлевны было еще пять упаковок, обсасывали замшевыми губами, обсуждали давление, укроп и жару. Разговор сочился скудно, несмотря на взаимные улыбки. О компостной куче не было сказано ни слова.
На следующее утро, едва рассвет разлился по старым яблоням, Тамара Яковлевна вышла из своей дачки. Ее прямо тянуло к воображаемому забору. Не то чтобы она внезапно утратила доверие к соседке, просто надо было на всякий случай посмотреть. Заготовка под компост, увеличившаяся в объеме и присыпанная землей, вновь оказалась на территории Тамары Яковлевны. Зинаида Ивановна уже ее обустроила, подперев по бокам кусками шифера и битыми кирпичами.
Тамара Яковлевна постояла немного, шумно дыша и покрываясь красными пятнами, и отправилась за лопатой. Растительный мусор был возвращен владелице, а сверху для пущей внятности припечатан шифером. Кирпичи Тамара Яковлевна воткнула в землю, обозначив фрагмент отсутствующего забора.
Зинаида Ивановна сжала губы в сизую ниточку, когда увидела, что ее многолетняя приятельница не только разрушила компостную заготовку, которую вчера, как она наивно полагала, раскидали кошки, но и устроила нелепую оградку из кирпичей, присвоив себе метровую полосу чужой земли. Зинаида Ивановна прекрасно помнила, где проходит воображаемый забор. Трепеща от обиды, она отправилась к Тамаре Яковлевне. По дороге споткнулась об какую-то из кошек и обиделась еще больше. У Зинаиды Ивановны на кошек была аллергия, а соседка считала, что это не болезнь, а модная блажь.
Скандал вспыхнул молниеносно, хотя со стороны это было не очень заметно.
— Извините, Тамара Яковлевна, но компост…
— Нет-нет, это вы извините. Я уж решила сама все убрать, вас разбудить боялась.
А ведь вчера, за кислым вареньем, они обсуждали, как раньше все на заре вставали, трудились, а сейчас молодежь спит до полудня. Намекает, мегера, в долгом сне обвиняет…
— Да, умаялась вчера, — процедила Зинаида Ивановна. — Вот у вас, я понимаю, тишь да гладь — сиди отдыхай.
— Вы, я надеюсь, не обиделись? — засвистела, как готовая выметнуться из травы змея, Тамара Яковлевна.
— Глупости какие, это вы простите за беспокойство. — Побелевшие глаза Зинаиды Ивановны дрожали за стеклами очков. — Всего вам доброго.