еворачивается то вверх, то вниз. Рыба покачивается, ее белый живот поднимается почти до поверхности воды. Бенжамин пальцем подталкивает рыбу, пытаясь развернуть ее правильно. Она какое-то время лежит на боку, он видит, как колышутся ее жабры, рыба жива, но у нее не получается поймать баланс, она все время вертится то вверх, то вниз. Еще с детства Бенжамин боится рыб. Он любил рыбачить, но ненавидел, когда клевало. Рывки, когда рыба тянула удочку. Ощущение, что на той стороне есть кто-то живой, кто-то, обладающий сознанием. А когда рыба показывалась на поверхности, билась так, что вода вокруг нее вскипала, боролась за свою жизнь, Бенжамин чувствовал почти экзистенциальный ужас. Папа помогал убить и разделать рыбу. Этот процесс, когда отец клал рыбу животом вверх на скамью и делал разрез ножом.
– Это просто рефлексы, дети, – говорил он, пока рыба билась у него в руках, а она продолжала биться, и он вонзал нож глубже, сильнее, продолжая повторять детям: «Она ничего не чувствует. Она уже умерла». Пару раз рыба билась так долго, что даже папа занервничал, у него забегали глаза, он не знал, что делать.
Эта удивительная перемена от варварства к мастерству в том, как отец обращался с рыбой. Как грубо он вышвыривал внутренности в озеро и как осторожно, при полнейшей тишине, вычищал желчный пузырь, чтобы желчь не испортила вкус рыбы.
Бенжамин сидит на корточках у воды, подталкивает рыбу еще раз. И еще раз.
– Ну давай, рыбешка, – шепчет он. – Я буду бороться за тебя!
Она лежит уже почти правильно, колышется на воде, но вот ей удается проплыть немного, она на мгновение замирает. И вот она уже в озере. Внезапно рыба всплескивает и исчезает в глубине.
Бенжамин смотрит на брата.
– Ага, – говорит Бенжамин. – Вот так-то.
– Да, так-то вот, – отвечает Нильс.
И они плывут, плывут рядышком, всего несколько движений ногами, и они поднимаются из воды, три брата, вместе.
– Ну что, еще разок зайдем в баню? – спрашивает Нильс.
– Конечно, – говорит Пьер. – Кишочки только в озеро опустошу.
– Твою мать, – бормочет Нильс и торопится выйти на берег.
Пьер хохочет.
– Да черт побери, шучу я!
Все вместе они заходят в баню, смотрят в маленькое окошко на воду.
– А не здесь ли мы закопали нашу капсулу времени? – спрашивает Пьер.
Бенжамин поднимается и смотрит.
– Да. Прямо под деревом, мне кажется.
Он вспоминает старую металлическую хлебницу, которую дал им отец, они с Пьером набили ее артефактами и закопали глубоко в землю. Это был научный проект, смысл которого в том, чтобы оставить потомкам важную информацию о жизни людей в XX веке.
– Надо ее достать, – говорит Пьер.
– Это будет непросто, – отвечает Бенжамин.
– Почему это? Просто надо копать!
– Но мы же не знаем точно, где ее закопали.
– Да ну! – говорит Пьер. – Я достану!
Он выскакивает из бани, братья видят, как он проходит по лужайке под окном. Он встает на колени и начинает яростно копать голыми руками. Ему удается достать немного земли, он отбрасывает ее в сторону и пробует снова, но получается плохо, это сразу понятно, он копает, но не продвигается глубже верхнего слоя. Какое-то время он сидит в задумчивости, а потом встает и бежит в сторону сарая.
– Что он делает? – спрашивает Нильс.
– Да он с ума сошел! – отвечает Бенжамин.
Нильс тянется за ведром и выливает на камни воду, поднимается пар, и Бенжамин видит, как у него на груди выступают капельки пота.
– Как тебе здесь? – спрашивает Нильс.
– Не знаю, – отвечает Бенжамин. – Одна часть меня говорит мне, что я вернулся домой. А другая часть кричит мне, чтобы я убирался отсюда подальше.
Нильс смеется.
– У меня так же.
– Удивительно снова видеть это место, – говорит Бенжамин. – Я мысленно был здесь столько раз. Прокручивал случившееся в голове снова и снова. И вот…
Он смотрит в окно.
– Это было странно, – говорит Бенжамин.
– Бенжамин, – говорит Нильс. – Мне очень жаль.
Они смотрят друг на друга, но сразу же отводят глаза. Нильс снова выливает воду на камни, они шипят, Нильс просит их умолкнуть.
Пьер снова появляется под окном. В сабо и с лопатой в руках. Он всматривается в окошко бани и машет руками над головой. Он всаживает лопату в землю так мощно, что пенис подпрыгивает и опускается ему на бедро. И он начинает копать. Он потный и плохо понимает, что делает, с каждым движением он издает утробный звук, усиливающийся до громкого стона.
– Он никогда ее не достанет, – бормочет Бенжамин.
Звук лопаты, ударившейся о металл, слышен даже в бане. Бенжамин и Нильс бросаются к окну, чтобы посмотреть. Пьер падает на землю и продолжает копать руками. Он достает что-то из ямы, и Бенжамин сразу же узнает эту вещь. Она вся в земле, но сквозь землю виднеется поржавевший металл – это хлебница. Пьер широко расставляет ноги, поднимает хлебницу над головой и кричит, как дикарь, добывший огонь. Бенжамин и Нильс выскакивают из бани. Пьер кладет хлебницу на маленький столик в беседке у бани, и все трое собираются вокруг него.
– Готовы? – спрашивает Пьер. – Сейчас произойдет встреча с нашим детством.
Он открывает хлебницу. Наверху лежит номер утренней газеты. На первой странице заголовок: НАТО бомбит Сараево. Под ней маленький конверт. Бенжамин открывает его, сначала ему кажется, что тот пуст, но потом он замечает, что на дне конверта что-то есть. Он вытряхивает содержимое на стол, что-то очень похожее на маленькие пластмассовые полумесяцы. Бенжамин сначала не понимает, что это такое.
– Боже мой! – говорит он чуть позже.
– Это еще что такое? – спрашивает Нильс.
Бенжамин наклоняется, шебуршит желто-белую маленькую кучку, лежащую перед ним.
– Это наши ногти.
– Что? – спрашивает Нильс.
– Мы стригли ногти, – объясняет Бенжамин. – Помнишь, Пьер?
Пьер кивает, он садится за стол. Осторожно трогает маленькие мальчишечьи ногти.
– Мы состригли ногти с твоей левой руки и с моей правой руки. Десять ногтей, чтобы люди будущего поняли, какими мы были.
Бенжамин пытается разложить ногти по порядку, два широких ногтя с больших пальцев посредине, а остальные за ними. Он прикладывает свою руку к маленьким ноготкам и видит себя ребенком.
Пьер достает из хлебницы купюру в десять крон.
– Вы только взгляните, – говорит Пьер.
– Я утащил ее у мамы, – говорит Бенжамин.
– Я помню, – говорит Нильс. – Мы смотрели в окно и видели, как мама тебя поймала.
Бенжамин переглядывается с братьями. Кладет купюру на место. На дне хлебницы лежит букет лютиков, они высохли и хорошо сохранились. Желтые цветочки поблескивают в заходящем солнце. Бенжамин протягивает Пьеру букет. Тот осторожно держит его, рассматривая. Затем смотрит в сторону, закрывает глаза рукой.
– Ну что, попытаемся еще раз подарить их маме? – спрашивает Бенжамин.
Они кое-как вытираются, натягивают костюмы на влажные тела. Идут друг за другом по лужайке вниз к воде.
Бенжамин с букетом засохших лютиков в руке стоит у воды. Рядом стоят его братья. В руках у Нильса урна. Она тяжелая, так что он все время перекладывает ее из руки в руку, у него озадаченное выражение лица, словно мама застала его в постели.
Глава 8Погреб
– Фу, противно! – сказал Нильс, проходя мимо братьев. – Смотреть на вас не могу!
– Что вы делаете? – спросил отец, который сидел неподалеку и читал газету.
– Мы стрижем ногти! – сказал Пьер. – Мы положим их в капсулу времени.
– Зачем вам ногти в капсуле?
– А вдруг через тысячу лет люди будут выглядеть совсем иначе. И тогда они смогут узнать, как выглядели наши ногти.
– Умно, – ответил отец.
Было раннее утро, солнце стояло еще низко и светило неярко, на траве еще была роса, в тарелках в подогретом солнцем молоке тонули кукурузные хлопья. Дуло сильнее, чем обычно в это время дня, и каждый раз при резком порыве ветра папа крепко вцеплялся в утреннюю газету и смотрел на небо, проверяя, что происходит. Он пил кофе из чашки, оставляя на газете коричневые кружки, потом встал, пошел на кухню, отрезал толстый ломоть хлеба и положил столько масла, что, когда он укусил его, на масле остались следы от зубов. На Бенжамине и Пьере были поношенные пижамы, они сосредоточенно состригали ногти и собирали их в кучку на столе. Закончив, они сложили их в конверт и положили в железную хлебницу, которую им дал отец. Первый артефакт был готов.
– Папа, а можно положить в капсулу газету?
– Конечно, – ответил отец. – Только дочитаю.
Бенжамин разглядывал отца. Тот уже съел два яйца, и Бенжамин очень надеялся, что он успеет доесть до того, как проснется мама, ведь она терпеть не могла, когда он ел яйца.
– У тебя есть деньги? – спросил Бенжамин. – Я хочу положить туда какую-нибудь денежку.
– Возьмите один из тех пятаков, которые вы вчера заработали.
– Нет, нужны бумажные деньги, я напишу на них приветственные слова.
Папа порыскал в карманах брюк, встал, пошел в дом, чтобы посмотреть в кошельке.
– У меня нет денег, – крикнул он. – Спросите у мамы, когда она проснется.
– Что же нам делать сейчас? – спросил Пьер. Неугомонный, как всегда.
– Поищите что-нибудь еще, чтобы положить в хлебницу, – ответил папа.
– Ничего другого нет, – сказал Пьер.
– Тогда поиграйте с Молли, – ответил отец.
Но такой вариант Пьера не устроил, да и никто в семье с ним бы не согласился. Молли не любила играть. Она была беспокойной, нервной и пугливой. Сначала все думали, что это пройдет, что она привыкнет, но потом поняли, что такова ее натура. Казалось, она боялась всего мира, не хотела никакой свободы, предпочитала, чтобы ее носили на руках. Она убегала от папы и держалась от него подальше, несмотря на все его попытки приласкать ее. Ни Нильс, ни Пьер совершенно не интересовались ею и даже, возможно, немного ревновали, потому что мама была с собакой нежнее, чем с сыновьями. Мамина любовь к Молли была сильной, но непостоянной, от этого собака нервничала еще больше. Мама часто хотела, чтобы Молли была только ее, отказывалась делить ее с кем-нибудь еще, но иногда не обращала на собаку никакого внимания. Иногда Бенжамин видел, что Молли чувствовала себя покинутой и одинокой, потому что Пьер и Нильс не занимались ею, папа отчаялся приласкать ее, а мама внезапно охладела к ней.