"Кому захочется так жить? — спросил себя Бас. — Кому захочется тут остаться?"
Второй раз за этот день он ощутил отчаянное желание развернуться кругом и бежать куда угодно, лишь бы не быть здесь. Но ему просто-напросто некуда было идти. Он был семилетним мальчонкой, у которого не было никого во всём Империуме, не считая человека рядом с ним, с которым его связывало лишь кровное родство и ничего более.
— Приветствую в Трёхречье, — буркнул дед.
Никакой приветливости Бас тут совершенно не ощущал.
По иронии судьбы, Трёхречье могло похвастаться лишь одной рекой. Две другие высохли в результате строительства ГЭС, затеянного Муниторумом где-то в двух сотнях километров к западу, и некогда процветавший городок потерпел экономический крах. Сельское хозяйство, за счёт которого он существовал, лезло из шкуры вон, просто чтобы уцелеть. Работные дома начали наполняться детьми, чьи родители уже не могли их содержать. Многие обратились к алкоголю, другие подались в криминал. На улицах стало небезопасно, и не только по ночам.
В этой обстановке такой человек, как дед Баса — бывший Имперский Гвардеец, закалённый и отшлифованный десятилетиями войны, смог найти работу там, где это не удавалось остальным, даже невзирая на свой возраст. Как Бас узнает позже из обрывков разговоров шушукающихся на улицах людей, старик время от времени занимался посреднической работой, решая насилием проблемы всех тех, кто имел желание заплатить надлежащую цену. Также он получал деньги в местном кабаке за то, чтобы держать баламутов по ту сторону дверей, хотя, если верить слухам, он сам порождал как минимум столько же проблем, сколько решал. Но в ту первую ночь Бас ни о чём этом не ведал. Он знал лишь то, что его прежняя жизнь закончилась и что его забросило в беспросветный мрак, в сущий ад. Тогда он и помыслить не мог, насколько плохо дела пойдут дальше.
Старик обитал в мрачном подвале под чёрным доходным домом, все окна которого были защищены проволочной сеткой. Ступени, которые вели вниз к его входу, были скользкими от мочи и помоев. Всю первую неделю, если не дольше, Баса мутило от вони. Внутри было получше, но ненамного. Единственная газоразрядная сфера как могла озаряла комнату, отродясь не знавшую естественного освещения.
Басу было показано место, где он будет спать: старый матрас, затолканный в угол возле обогревателя, который так и не будет включён ни разу за все те три года, что он здесь проживёт. Ему была показана крохотная кухонька и сказано, что в обмен на еду и кров от него ожидается, что он будет готовить пищу для них двоих наряду с исполнением пары десятков прочих обязанностей по дому. Бас даже не мог представить, с какого бока подступиться к стряпне. Прежде, когда он жил в поместье, его отец держал двух собственных поваров, и Бас никогда не задумывался о том, сколько сил уходит на приготовление пищи.
Ещё одним шоком стала уборная, представлявшая собой всего лишь тридцатисантиметровую дыру в кафельном полу с водяным насосом над ней, который требовалось качать рукой. Чтобы обмыться, можно было наполнить стальную раковину, но вода всегда была ледяной. В тот первый день Бас часами сдерживал нужду, лишь бы не пользоваться той мерзкой комнатушкой, пока ему в конце концов не стало казаться, что он сейчас лопнет. Необходимость заставила его переступить через первоначальное нежелание. Он притерпелся.
Через час после прибытия они пообедали вместе, если это вообще можно было назвать обедом. Еду приготовил дед. Это было безвкусное рагу из консервированного мяса грокса и картофеля, и хотя пахло оно отвратно, Бас к тому моменту отчаянно проголодался и подчистил всё из своей миски. Дед одобрительно кивнул, хотя его взгляд так и не смягчился. Когда они закончили, старик велел Басу убрать со стола. Это тоже было ему впервой. Так оно и пошло, день за днём, пока Бас не научился делать всё то, что от него ожидалось. Когда он совершал ошибки или осмеливался выразить недовольство, его наказывали: рука, мелькнув со стремительностью атакующей змеи, стукала ему по уху. Слёзы не находили сочувствия, вызывая лишь презрение.
По мере того, как часы становились днями, а дни — неделями, Бас обнаружил, что он учится кое-чему ещё, неведомому ему прежде.
Он учился ненавидеть.
Площадь Спасения не видала такого шума со времени своего сооружения. А может даже и тогда. Разрушенные здания сотрясались от гвалта зеленокожей орды и рёва их боевых машин.
Бас сидел на корточках за единственной уцелевшей статуей на чёрной черепичной крыше имперской церкви, которая господствовала на западной стороне площади. Небо наверху очищалось от туч, и лучи яркого солнечного света пробивались через них, как сотня пылающих мечей.
Бас добрался сюда как раз вовремя, чтобы увидеть, как пустеют рабские грузовики, а их пассажиров, нагруженных бочками и мешками, пинками и ударами кнутов гонят к сломанным двойным дверями здания Администратума. Мальчик из последней машины проплёлся, никак не выбиваясь из ряда остальных. Он не поднимал головы и не встречался взглядом со злобными глазами кошмаров во плоти, которые гнали его вместе с толпой, но Бас всё равно чувствовал излучаемую им непокорную ненависть, пока тот не пропал из виду.
Новоприбывшие зеленокожие начали смешиваться с орками, уже оккупировавшими городок, оценивающе глядя на старожилов и рассматривая их багги, байки и танки. Вспыхнуло несколько драк, вызвавших взрывы хохота и ободряющих выкриков, которые могли посоперничать громкостью с рёвом и стуком их машин. С проигравшими расправлялись без жалости и сожалений к удовольствию обеих группировок. Однако несмотря на увлекательность этих драк, толпы ксеносов быстренько расступились, когда на площадь с рёвом вкатился огромный красный грузовик, скосив при этом дюжину зеленокожих зазубренными лезвиями, которые были приделаны к его радиаторной решётке. Здесь он остановился с торчащими из-под его грязного красного шасси руками и ногами убитых.
С задней стороны грузовика спрыгнула группа ревущих громил, каждый здоровее предыдущего. Они начали свирепо таращиться на всех окружающих, бросая безмолвный вызов, но никто не отважился его принять. Их размеры и то, как они держались, заставили остальных отступить, образуя круг свободного пространства вокруг грузовика. С задней части машины сошёл их вожак. Бас мог бы поручиться, что статуя, к которой он прижимался, сотряслась, когда железные ботинки гигантской твари добавили свежих трещин разрушенному покрытию площади.
Не приходилось сомневаться, что этот орк занимал особое положение. Даже если отвлечься от его габаритов, его броня сияла свежей краской и несла на себе больше символики, чем у любого из остальных зеленокожих. Шест, который торчал из железной пластины на его спине, возвышался на два метра над его головой, придавая ему видимость ещё большего роста, чем его и так уже грозные три метра. Эта палка была увешана шлемами и человеческими черепами, на некоторых из которых ещё имелась иссохшая плоть. Свисавшее с шеста знамя с изображением двух перекрещенных одноручных топориков, выкрашенных в красный цвет, полоскалось на тёплом ветерке.
Босс потопал к центру площади, где когда-то находился фонтан Святой Эфиопы, ревя и вопя во всю глотку на том, что можно было счесть их варварским языком. Бас бросил взгляд через площадь на купол административного комплекса. Тот сильно пострадал во время вторжения зеленокожих. С него сорвало бо́льшую часть его кобальтово-синей облицовочной плитки, обнажив расколотый голый камень под ней. Взрывы пробили гигантские дыры в его поверхности, делая его похожим на обломки массивного разбитого яйца, которое уже произвело на свет какое-то невообразимое животное.
Бас должен был заглянуть внутрь. Он должен был разыскать мальчика. Он должен был найти способ его спасти.
Он знал, что в жизни не подвергался большему риску, чем сейчас, когда улицы внизу заполонило целое полчище орков. На дворе стоял белый день. Если он двинется с места, кто-нибудь из чудовищ может его заметить, и всего одного из них будет достаточно, чтобы предупредить остальных. Ещё никогда он не чувствовал так сильно, что балансирует на острие ножа. Но сейчас он уже никак не мог отступить. Его ум был занят мыслями о товариществе. Впервые с того момента, как он вышел из укрытия в городок, находящийся во власти ужасных инопланетных тварей, он понимал свою цель, и, что было ещё важнее и, возможно, ещё опаснее, он вспомнил, что значит надеяться.
Ему требовалось ждать. Ему требовалось, чтобы орда внизу чем-нибудь увлеклась.
Ему не пришлось дожидаться долго.
Из дверного проёма здания Администратума показался зеленокожий, уже успевший утвердиться в роли местного вожака, ревя на своих подчинённых и лупя по ним с размаху, чтобы те убирались с его пути. Сам по себе он был чудовищем ужасающих размеров, но, на взгляд Баса, новоприбывший выглядел крупнее, а его броня была лучше.
Два босса скрестили взгляды. Ни один не желал опускать глаза в знак подчинения. Орда расступилась между ними, чуя грядущий взрыв насилия. Новоприбывший запрокинул голову и испустил оглушительный боевой клич, полный леденящего кровь вызова. Второй босс, завывая и исходя пеной от бешенства, вскинул над головой двуручный цепной топор и ринулся вниз по лестнице навстречу сопернику. Толпа зеленокожих заревела от удовольствия и жажды крови.
Бас получил свой шанс.
Он не колебался. Пригибаясь пониже, он скользнул прочь от статуи и направился к зияющей ране в боку купола. Он перебирался с крыши на крышу, следя за тем, чтобы держаться на расстоянии от их краёв, дабы не быть выданным своим силуэтом.
Ему не стоило беспокоиться. Все красные бусины глаз в этом районе были прикованы к битве зеленокожих вожаков.
В конце первой недели Баса в Трёхречье дед записал его в маленькую схолу, находившуюся в собственности и ведении Экклезиархии, и кошмарная жизнь Баса стала гораздо, гораздо хуже. Другие ходившие в неё мальчишки были безжалостны к нему с самого начала. Бас