– Да, конечно, – тихо сказала Ольга. – Сейчас вы скажете, что мы обязательно увидимся, но мне слишком часто приходилось прощаться с людьми и никогда не встречать их вновь… Господи, когда же это закончится?
– Не знаю, – честно ответил Николай и пожал холодную тонкую руку девушки.
Валерий позвонил на следующий день. Лунин, не называя имени, велел бородачу встречать девушку послезавтра. Оставалось достать билет до Симферополя, но тут помог отец Лиды, и к следующему вечеру к отъезду было все готово.
Келюс и Ольга простились наскоро в квартире у художницы: Лида и ее родители настояли, чтобы Николай на вокзал не ехал. Проводить девушку взялся отец Лиды, который, услыхав несколько случайных фраз дочери, рассудил, что безопаснее лично проводить свою странную гостью.
– Счастливо, Ольга, – пожелал Келюс, когда девушка, выслушав все возможные советы и инструкции и собрав нехитрый багаж, присела «на дорожку» в гостиной – Если что – звоните… В общем, думаю, все будет нормально…
– Спасибо вам, Николай, – кивнула девушка. – Знаете, я почему-то верю, что мы с вами увидимся. Странно, правда? Мне уже казалось, что в этом мире ни во что нельзя верить. Я буду молиться за вас…
– Не забудьте молитву вашей няни, – усмехнулся Лунин, – тогда со мною точно ничего не случится… Ведь после того, что было, мы можем считать себя почти бессмертными, правда?
– Да, правда, – согласилась девушка и тоже улыбнулась…
Ольга уехала благополучно. На следующий день позвонил Валерий и, как и Келюс, не называя имен, сообщил, что все в порядке и они через час уезжают туда, куда договаривались. Николай мысленно поблагодарил приятеля за конспирацию и, повесив трубку, разыскал в библиотеке большую карту Крыма. Порыскав по ней, он нашел Чабан-Кермен и успокоился. Место оказалось действительно глухим, и возможность какой-либо случайной встречи была минимальна…
Только после этого Келюс по-настоящему перевел дух. Правда, его немного удивил странный отъезд Фрола, но Лунину почему-то казалось, что с дхаром ничего не случится. Николай передохнул денек, а затем как ни в чем не бывало появился в редакции. Начальство вновь сделало вид, что происходящее вполне укладывается в редакционные планы. Келюс пожал плечами и сел за рукопись.
Впрочем, уже через несколько часов он отчасти понял, в чем дело: во время обеденного перерыва на его стол подложили карикатуру. Николай был изображен в шинели а-ля Дзержинский с маузером в одной руке и топором в другой. Подпись не оставляла сомнений, сотрудником какого ведомства здесь считают Лунина. В другое время это, наверное, здорово бы разозлило Келюса, считавшего себя демократом с немалым стажем, но теперь он лишь усмехнулся, рассудив, что в такой момент эта репутация может быть даже небесполезной. Во всяком случае, объясняться он ни с кем не стал, а карикатуру приколол кнопкой над своим столом.
Дни шли за днями. Келюс стал постепенно вновь привыкать к одиночеству. Вечерами он садился за свои записи, пытаясь свести воедино то, что прочитал в старых папках и услыхал от тех, с кем общался последнее время, от странного сапожника до своего тезки из непопулярной конторы. Рана полностью зажила, и о странной болезни ничто уже не напоминало. То ли Фрол ошибся, и собака оказалась обыкновенным невежливым четвероногим, то ли помогал скантр. Впрочем, вскоре Келюс получил возможность убедиться, что успокоился слишком рано.
Это случилось через неделю после отъезда Ольги, когда Николай, освободившись пораньше и пробежавшись по магазинам, не торопясь шел домой по длинному пустынному в этот час бульвару. Внезапно глаза уловили что-то знакомое. Келюс автоматически сделал еще несколько шагов и понял: впереди, за высокими старыми деревьями, разбросавшими ветви над землей, мелькнула знакомая кожаная куртка.
Первым желанием было немедленно повернуть назад, но Келюс тут же одернул себя. Он почему-то не боялся этих странных типов, тем более теперь, когда Ольга в безопасности. К тому же, если это засада, пути к отступлению уже наверняка отрезаны.
Николай не ошибся. Оглянувшись, он увидел, что шагах в десяти за ним идет еще один парень, правда одетый вполне по-летнему, но с таким равнодушным ко всему видом, что Лунин понял все сразу.
Тип в черной куртке, еще раз выглянув из-за дерева, сделал кому-то знак рукой и не спеша вышел на аллею. Откуда-то с другой стороны появился еще один; тоже без куртки, но в странной солдатского покроя гимнастерке с высоким воротником и без погон. Идущий сзади ускорил шаг и поравнялся с Келюсом. Николай остановился.
Теперь уже парни были почти рядом с ним, загораживая дорогу. Келюс с каким-то непонятным интересом взглянул на них и убедился, что Фрол прав: преследователи ничуть не походили на яртов Волкова, да и вообще на преступников. Они были молоды, не старше восемнадцати, с одинаковыми короткими прическами, худые, немного нескладные. Обыкновенные переростки-тинейджеры, которых можно встретить повсюду в Столице; только несуразная одежда да еще неожиданно взрослые глаза отличали их от сотен сверстников.
Келюс молчал. Он не взял с собой пистолет, да и по тому, как начиналась встреча, понял: оружия эти ребята применять не будут.
Парни минуту-другую тоже рассматривали Келюса с каким-то недобрым, даже брезгливым интересом. Затем тот, что был в куртке, очевидно старший, кашлянул, словно прогоняя неуверенность, и посмотрел Лунину прямо в глаза.
– Ты предатель, Николай! – произнес он высоким ломким голосом.
– Что?! – Келюс ожидал чего угодно, но не этого.
– Ты предатель, – повторил парень. – Ты предал свой класс. Ты предал партию. Ты помогаешь врагу. Контре!
– А-а, – понял Лунин. – Слушайте, ребята, может, не надо политграмоты? Может, бином, просто подеремся?
Парни переглянулись.
– Он издевается, – по-петушиному крикнул тот, что был в гимнастерке, но старший, жестом осадив его, продолжил: – Здесь мы тебя не тронем, Николай, но учти: там, у нас, ты приговорен к смерти за пособничество лютому врагу пролетариата.
– Слушай, тебе бы в кино сниматься! – восхитился Келюс. – Где ты, бином, научился так формулировать? Кстати, какому такому врагу я помогал?
– Ты помогал ей! – крикнул парень в гимнастёрке. – Ты что, не понимаешь! Она же враг! Контра! Она…
Парень в куртке жестом велел ему молчать; – Учти, Лунин, нас было пятеро. Когда она бежала, вся наша ячейка поклялась найти ее и привести приговор в исполнение. Двое уже погибли – по твоей вине, Николай. Но мы здесь, и мы найдем ее. Ее ничто не спасет, даже твое предательство. Впрочем, – тут парень в кожанке усмехнулся, – может, у тебя еще осталась совесть, Николай?
– Поймите, – внезапно проговорил третий, молчавший до этой минуты, – из-за нее могут погибнуть тысячи людей! Тысячи честных, преданных делу партии пролетариев! Она – знамя, Николай! Мы должны вырвать это знамя из рук врага…
~ Ну хватит, – поморщился Келюс. – Будем драться, пацаны, или давайте расходиться. В «красных дьяволят» я играл где-то в классе втором…
Парень в гимнастерке вновь дернулся, но опять был остановлен старшим.
– Ей не уйти, товарищ Лунин. – Парень попытался произнести это как можно внушительнее, но в середине фразы голос его сорвался на фальцет. Железная рука партии уже раздавила все их змеиное гнездо! Ей не скрыться от возмездия… А ты еще пожалеешь, Николай…
– Уже пожалел! – разозлился Лунин. – Я напрасно пригласил тебя в кино. Тебе, бином, надо в спецшколу для дебилов. А ну-ка, с дороги!
Келюс ждал, что уж теперь парни не выдержат и полезут в драку, но никто даже не пошевелился.
– Мы сейчас уйдем, Николай, – сказал старший. – Но еще увидимся. А пока отдай скантр. Ты лишен пропуска в Убежище. Кстати, из-за тебя твоего дядю отдали под трибунал. Он оказался трусом.
Скантр отдавать не хотелось. Келюс помнил совет Фрола, но мысль о том, как пропуск достался ему, заставила задуматься. Где-то в глубине души Лунину стало жалко Петра Андреевича, да и быть вором в собственных глазах не хотелось.
– Отдай пропуск, товарищ Лунин, – поторопил его тот, что был в гимнастерке. – Все равно отберем!
Их взгляды встретились, и Николай понял, что скантр у него действительно заберут. Очевидно, зацикленные на классовой борьбе тинейджеры получили строгий приказ. Келюс, расстегнув ворот рубашки, достал ладанку и попытался разорвать нитки. Отдавать ладанку этим типам почему-то не хотелось. Нитки поддавались плохо, дело шло медленно, но парни не торопили. Наконец Келюс, разорвав ладанку, отдал значок с усатым профилем типу в комиссарской кожанке.
– Носи на здоровье, – пожелал он на прощание, – юный пионер, бином…
Парни промолчали и, повернувшись, зашагали в сторону ближайшего переулка. Келюс поглядел им вслед, пожал плечами и пошел дальше. Его не испугала эта встреча. Здесь, в центре Столицы, а не в заброшенном подземном коридоре, эти мальчишки с их классовыми заклинаниями смотрелись попросту по-дурацки. Николай, однако, понимал, что, если в руках у таких вновь окажутся револьверы, пощады ни ему, ни Ольге ждать не придется. Скантра Лунину было не жаль: в «Карман» он больше не собирался, а предупреждение Фрола теперь, после того как симптомы странной болезни исчезли без следа, воспринималось несколько скептически. Правда, Николай сразу же почувствовал слабость, но объяснил это неизбежной реакцией на исчезновение защитного поля…
Ночью Келюс проснулся, словно от сильного толчка. Встав, он машинально, не понимая даже, что делает, оделся и направился к выходу. Только у самой двери Николай остановился, сообразив, что творит нечто явно несуразное.
– Стоп! – пробормотал он, стараясь прийти в себя. – Я что, спятил?
Келюс постоял у двери, помотал головой, отгоняя наваждение, и медленно, словно на его ногах висели гири, пошел назад. Проходя мимо зеркала, Лунин бросил случайный взгляд и, увидев свое отражение, вздрогнул. Это было не его лицо! Николай испуганно всматривался в почти незнакомые заострившиеся черты. Белки глаз покрылись сеточкой взбухших сосудов, кожа покраснела, на лбу обозначились глубокие морщины. Келюс бросился в ванную и сунул голову под кран. Ему немного полегчало, и Лунин побрел обратно в спальню.