мечтает о таких же густых и блестящих волосах, как у меня. Но, несмотря на ее старания, я не могла перестать сравнивать себя с ней – и сравнение было отнюдь не в мою пользу.
– Я считаю, что твоя одежда ничего не говорит о твоем уме, доброте, остроумии и чувстве юмора, – тактично говорит мама. – Я считаю, что ты вправе носить то, в чем тебе удобно. Вместе с тем… если тебе некомфортно от того, как ты одеваешься, то, может быть, это повод к разговору со своим сердцем, а не гардеробом.
Что ж, один голос за бомжиху от мамы.
После расставания с мамой, по пути к квартире я решаю наступить на гордость и написать Конору.
Я:Ты дома?
Стоит мне только нажать на «отправить», как внутри все словно тугим узлом завязывается от волнения. После того как я два дня его игнорировала, у него есть полное право списать меня со счетов. Последнее время я вела себя как мразь, я прекрасно это осознаю. Несмотря на недостаток тактичности, Конор не хотел меня обидеть, и у меня не было веских причин так стремительно сбегать. Никаких, если не считать того, что я ощущала себя неуверенной, уязвимой и, в общем-то, меня тошнило от себя, поэтому я выместила все на нем, вместо того чтобы объяснить свои чувства.
Экран загорается.
КОНОР:Да.
Я:Я зайду, ладно?
КОНОР:Да.
Два «да» подряд – это не очень многообещающе, но он хотя бы ответил.
Когда десять минут спустя он открывает дверь, поспешно натягивая на голую грудь футболку, меня пронзает та же трепетная страсть, что и во время нашего поцелуя, – она точно разряды электричества, взбирающиеся по позвоночнику. Мои губы помнят его губы. Моя кожа вибрирует от воспоминаний о его руках, скользящих вверх по моим ребрам. О боже. Это будет намного труднее, чем я ожидала.
– Привет, – говорю я, потому что мое сознание до сих пор на парковке у бара «У Малоуна».
– Привет. – Конор придерживает дверь и кивает, чтобы я вошла. Его соседи либо не дома, либо прячутся, пока он отводит меня наверх в свою спальню.
Мать твою. Я даже соскучилась по тому, как пахнет его комната. Его шампунем с запахом океана и одеколоном, который был на нем вечером во вторник.
– Тейлор, я хочу…
– Нет. – Я останавливаю его, вытягивая вперед руку, чтобы между нами оставалось пространство. Я не могу ясно мыслить, когда он так близко. – Сначала я.
– Ну ладно. – Пожимая плечами, он садится на маленький диванчик, пока я собираюсь с духом.
– Я хреново с тобой поступила, – с сожалением говорю я. – Прости. Ты был прав: мне было стыдно. Я не люблю внимание – и позитивное, и негативное. Поэтому, когда полный зал людей таращится на меня, – это худшее, что может со мной произойти. Ты начал исполнять тот дурацкий танец только потому, что подумал, что спасаешь меня от худшей участи, а я даже не поблагодарила тебя за попытку. Это было несправедливо. А что касается… – почему-то мне кажется, что я не смогу произнести слово «поцелуй», не застонав, – того, что было на улице, то я просто запаниковала. Твоей вины в этом нет.
– Ну, если не считать того, что я начал давать тебе модные советы, – замечает он с самоуничижительной ухмылкой.
– Да, тут виноват только ты, идиот. Ты уж должен был понимать.
– Поверь мне, я знаю. Я уже получил взбучку от Деми и Саммер. Это девушки моих друзей, – поясняет он, когда замечает мой озадаченный взгляд.
– Ты говорил с девушками своих друзей по поводу нашей ссоры? – Почему-то меня это трогает.
– Да. – Он очаровательно пожимает плечами. – Мне нужно было, чтобы кто-то сказал, где я облажался. По всей видимости, критика наряда – это преступление против женского пола.
Я фыркаю.
Конор поднимает руки в примирительном жесте.
– И я даже не это имел в виду. Просто в моем мозгу произошло короткое замыкание после… – слегка меня передразнивая, он подмигивает и говорит: – того, что было на улице, и я напрочь потерял здравомыслие, или как называется то, что мешает мне выставлять себя ослом. – Он улыбается той дерзкой улыбкой, от которой сердце у меня в груди так и колотится. – Ты простишь меня?
– Прощаю. – Я замолкаю. – А ты простишь меня за то, что я вела себя с тобой, как мразь?
– Прощаю. – Он осторожно приближается ко мне и теперь возвышается надо мной своей накачанной фигурой. – Ну что, опять друзья?
– Друзья.
Конор заключает меня в объятия, и я не могу отделаться от чувства, будто никогда их и не покидала. И мне даже не хочется, чтобы они заканчивались. Не знаю, как он это делает, как заставляет чувствовать себя комфортно от одних объятий или улыбки. – Хочешь поехать со мной в кампус? У меня занятие через час. Можем взять кофе.
– Звучит здорово. – Я сижу на его кровати, пока он одевается и ходит между комнатой и ванной, собираясь. – Я кое-что хотела спросить.
– Да? – Он останавливается в дверях с зубной щеткой во рту.
– Не хочешь потусить на этих выходных? Может, вместе пройдемся по магазинам в Бостоне?
Конор поднимает вверх палец и исчезает. Несколько секунд спустя он возвращается, вытирая полотенцем рот.
– Не могу, детка. У меня полуфинал в Буффало.
– А, блин, точно. Я же знала. Не страшно. В другой…
– Возьми мой джип. – Конор бросает полотенце в корзину для белья.
– Что?
– Да, приезжай на игру, – говорит он, и у него загораются глаза. – Приедешь в Буффало на моем джипе, а я спрошу у тренера разрешение не ехать обратно на автобусе. Можем остаться там на ночь и заняться шопингом, потусить, все что угодно.
– Уверен? Дело-то нешуточное.
Он вновь пускает в ход свою дерзкую ухмылку. Пользуемся тяжелой артиллерией, я смотрю.
– Если мы выиграем, я хочу, чтобы ты отпраздновала с нами. Если проиграем, составишь мне компанию, когда я буду пить с горя, и поднимешь настроение.
– Да? Не знаю, готова ли я тешить твое самолюбие в тех объемах, в которых это потребуется.
Он смеется. Приятно снова иметь возможность с ним шутить. Все, что нужно, – притворяться, что того дурацкого поцелуя не было и в помине, и все запросто вернется на круги своя.
Если только не обращать внимания на то, что мы вместе проведем выходные за городом.
– Ну что, план такой? – спрашивает он.
– Я «за», – соглашаюсь я.
– Класс. – Он берет свой рюкзак, и мы спускаемся в прихожую. Конор открывает дверь и пропускает меня вперед. – Кстати, не то чтобы я не был благодарен за приглашение, но зачем нам шопинг?
Я оборачиваюсь и подмигиваю ему.
– Хочу устроить себе преображение.
14. Конор
Полуфинал против Миннесоты обещает быть жарким с самых первых минут игры. Болтовня в соцсетях не на шутку нас разозлила, и когда мы с парнями в пятницу вечером вступаем в игру, мы уже на взводе и готовы порвать в клочья этих уродов. Но мы стараемся придерживаться нашего плана игры – давить на соперника, не расслабляться. Миннесота – техничная команда, но они не смогут выдержать наше давление в течение шестидесяти минут. Мы не дадим им даже прикоснуться к шайбе и на каждом шагу будем дышать им в затылок. Каждая передача ясно даст им понять: сдавайтесь, а то будет больно. Первый период мы заканчиваем без голов. А во втором, прямо с порога, Хантер завладевает шайбой в выходе один на один и бьет прямо в ворота, выводя нашу команду в лидеры.
– Молодец! – гремит тренер со скамьи, хлопая своей папкой по ограде из плексигласа.
Он объявляет замену, и мы с Хантером откидываемся на ограду и льем себе в рот воду из бутылок с логотипами производителя спортивного питания. Остаток нашей линии садится на скамью, приклеившись взглядами ко льду. Защитники Брайара с трудом удерживают Миннесоту вне зоны, и тренер рявкает на них, чтобы они собрались.
– Чувак, ты должен повторить тот трюк, – говорит Баки Хантеру. – Трахни этого рыжего Дика и просто лети вперед – ему не хватит скорости за тобой успеть.
Баки прав. Хантер сегодня на льду самый быстрый. Никто не может его остановить.
Мы меняемся на лету, выходя с капитаном вместо Алека и Гэвина. Мы чуть ли не плавим лед, готовые увеличить отрыв еще одним голом. Но у Миннесоты, похоже, вся жизнь проносится перед глазами, потому что, когда Хантер в следующий раз принимает пас, номер девятнадцать из Миннесоты вбивает его в борт. Глаза мне заволакивает красная пелена, когда я вижу, как мой капитан ударяется о лед, и не успевает еще прозвучать свисток, как я вдавливаю засранца в стекло.
– Слезь с меня, красавчик, – рычит он.
– Еще чего.
Мы мутузим друг друга кулаками и локтями. В какой-то момент обе скамьи пустеют – игроки занимают кто мою, кто другую сторону в этой драке – и я чувствую град ударов по ребрам. В итоге мы с девятнадцатым оба садимся на свои штрафные скамьи. Оно того стоило, мать твою.
Миннесота уравнивает счет броском одного из нападающих прямо под конец второго периода. Мы тащимся в нашу раздевалку, чувствуя на себе давящую тяжесть этого счета – 1:1.
– Неприемлемо! – Тренер Дженсен набрасывается на наших защитников в ту же секунду, как распахивает дверь. – Мы им поддались в последние три минуты. Где была наша защита, а? Дрочила в углу?
Мэтт, который весь сезон был лидером по очкам в защите, стыдливо опускает голову.
– Простите, тренер. Это я виноват. Не смог перехватить тот пас.
– Мы все поняли, тренер, – говорит Хантер со стальным блеском в глазах. – В третьем мы с ними покончим.
Но в третьем периоде все идет не по плану.
Гэвин внезапно падает на лед – видимо, потянул бедро, – и ему приходится выйти из игры. Потом Мэтта отсылают на скамью за большой штраф [12]. У нас отлично получается играть, но время заканчивается, и кажется, что Миннесота раздирает нас на части. У них появляется второе дыхание, в то время как половина из нас уже еле дышит. Поддерживать высокое напряжение становится все сложнее, и в нашей защите появляются пробоины. Нападающие не могут найти открытых мест, чтобы перехватить шайбу или выйти один на один.