мели такой поддержки? Не сомневаюсь, что кто-то другой заслуживал это больше меня, кто-то, кто не выпрашивает подачки у друзей, чтобы откупиться от парня, шантажирующего его из-за того, что он когда-то ограбил собственную семью.
Вот что значит бежать от себя – ты всегда бежишь прямиком к проблеме.
После того как я ухожу от Хантера, я просто еду. В мыслях у меня нет никакого маршрута, и в итоге я оказываюсь на берегу, сидя на песке и смотря на волны. Я закрываю глаза, пока солнце садится за спиной, и слушаю звук, который меня однажды спас. Звук, который обычно успокаивает меня, связывает меня с тем, что мы называем душой, сознанием. Но сегодня океан мне не помогает.
Я еду обратно в Гастингс и жду, чтобы внутренний голос предложил мне лучший вариант, правильный вариант, но он молчит.
Каким-то образом я оказываюсь у квартиры Тейлор. Я паркую джип и сижу почти час, наблюдая за тем, как экран заполняют сообщения.
ТЕЙЛОР:Заказываю ужин.
ТЕЙЛОР:Лягу спать пораньше.
ТЕЙЛОР:Увидимся завтра в обед?
Я наклоняюсь к бардачку и, открыв его, копаюсь там, пока не нахожу маленький контейнер, который Фостер закинул туда на днях. Вытаскиваю свернутый косяк, нахожу зажигалку в центральной консоли. Делаю затяжку и выдыхаю струю дыма в открытое окно. Учитывая мое везение, именно в этот момент мимо наверняка проедет коп, но мне все равно. Моим нервам нужно расслабиться.
КАЙ:Достал?
КАЙ:Свяжись со мной.
Я делаю еще одну глубокую затяжку, выдыхаю новое облако дыма. Мои мысли начинают ускользать от меня, почти формируя свой собственный разум. Я так глубоко погряз в мыслях, что не знаю, как себя откопать. Люди, пережившие клиническую смерть, говорят, что вся жизнь пронеслась у них перед глазами, а я живу и дышу, но со мной происходит то же сюрреалистичное явление.
Или, может быть, ты просто под гребаным кайфом, чувак. Да, может быть, дело в этом.
Появляется еще одно сообщение.
КАЙ:Не испытывай меня.
Это даже забавно, да? Ты видишь ребенка на другой стороне улицы. Сидишь с ним за одной партой в школе. Злишь соседей, выполняя трюки на скейтборде посреди дороги. Разбиваешь в кровь нос и царапаешь локти. Потом ты узнаешь, как держать косяк, как затягиваться. На спор разговариваешь с симпатичной девчонкой с фальшивым пирсингом на губе. Вы делаете друг другу пирсинг булавкой на лестничной клетке за школьной аудиторией. Суете бутылки с пивом себе в штаны в супермаркете. Пролезаете через заборы из проволочной сетки и лезете в заколоченные окна. Исследуете катакомбы гниющего города, тридцатилетние потемневшие торговые центры, где фонтаны сухие, но всегда протекают крыши. Катаетесь на скейтборде мимо обшарпанных каркасов фасадов магазинов электроники и одежды. Учитесь рисовать граффити. Учитесь еще лучше рисовать граффити. Получаете взбучку за алкогольным магазином. Угоняете машины. Убегаете от копов и перепрыгиваете через заборы.
Подношу косяк к губам и делаю еще одну затяжку, а потом и еще одну, пока в мыслях проносится мое детство. Ничто не формирует нас так, как наши друзья. Да, семьи. Семьи порядочно нас портят. Но друзья – мы собираем их как кирпичи, гвозди и гипсокартон. Они точки на плане, но этот план всегда меняется. Мы все принимаем решения в зависимости от того, кем всегда должны были быть, выбираем, мутируем, вырастаем в самих себя. Друзья – это те качества, которые мы хотим иметь. Кем мы хотим быть.
Я выдыхаю облако дыма. Дело в том, что мы забываем, что у наших друзей есть свои планы. Что мы просто точки на их плане. Мы постоянно действуем в разрез друг с другом. У них есть свои семьи. Свои масштабы разрушений. Братья, которые дали им их первый косяк, первый глоток пива.
Я вспоминаю прошлое, и становится очевидно, что мы с Каем должны были оказаться в итоге здесь. Потому что часть меня нуждалась в нем, хотела быть как он. Но потом проснулась интуиция – тот инстинкт самосохранения, который заставляет некоторых из нас бояться высоты или выпрыгивать из самолетов. Меня точно током шибануло, как это бывает, когда включается реакция «бей или беги». Животное инстинктивное чувство пробудилось внутри: мне казалось, что Кай станет моей смертью, если я ему не помешаю.
Поэтому я сбежал и изменил свою жизнь – на время. Но, возможно, люди не способны меняться, если их основа уже заложена. Возможно, мы с Каем всегда будем друг для друга погибелью. Сейчас я боюсь высоты, а он больше не носит парашют. Он высовывается из самолета, а я держу его рукой за футболку, и, как только я отпущу, он полетит. Вот только он потянет меня за собой, и мы оба разобьемся.
Я выбрасываю косяк из окна и беру телефон.
Я:Вечером в пятницу. Я тебя найду.
КАЙ:До встречи.
Не знаю, что случится после этого и каким я стану. Изменится ли все между мной и Хантером. Что произойдет, когда я поеду в Калифорнию, буду спать в том доме и смотреть в глаза своей матери.
Но в прошлый раз я нашел способ, так что мне, наверное, стоит перестать обманывать себя, что у меня не получается врать и я всегда буду испытывать чувство вины. Возможно, мне надо перестать притворяться, что если мне стыдно, то я не совсем потерян. Черт, может быть, мне надо вообще перестать чувствовать стыд и стать безразличным. Признать, что я не хороший человек и никогда им не был.
Когда приезжаю домой, я иду в свою спальню и пишу Тейлор, что завтра обед отменяется.
И послезавтра.
Потому что избегать легче.
29. Тейлор
Я уже и забыла, какая нервотрепка каждый год этот Весенний бал. В пятницу утром я просыпаюсь поздно и еле выползаю из квартиры. С этого момента день проходит как в ускоренной перемотке.
Проливаю на себя кофе, мчась на пару. Обнаруживаю, что взяла не ту тетрадь. Пишу тест. Несусь на другую пару. Торговый автомат съедает мой доллар. Умираю с голода. Тороплюсь в Каппу, чтобы встретиться с Сашей. Бежим в салон; они задерживаются на час. Обедаем, пока ждем. Нам укладывают волосы. Возвращаемся в особняк Каппы. Она делает мне макияж, пока я делаю ей маникюр. Она делает себе макияж, пока я отпариваю наши платья. И наконец – валимся на пол, пока Абигейл не начинает топать по всему особняку, крича, что работникам нужна помощь на месте.
Теперь мы с Сашей в банкетном зале соединяем арендованную звуковую систему с ее ноутбуком. С наших голов осыпаются шпильки, пока мы ползаем по полу в спортивных штанах, прежде чем сможем побежать обратно в особняк Каппы, чтобы обтереться влажными салфетками и надеть платья.
– Разве этим не должны заниматься новички? – ворчит Саша, пока мы вносим внутрь очередную тяжелую колонку с погрузочной площадки, потому что у тележки спустило колесо.
– По-моему, первокурсницы складывают на кухне салфетки.
– Серьезно? – говорит она. Мы водружаем колонку на место и переводим дыхание. – Блин, пойду посижу и поскладываю гребаное оригами. Позови сюда эту лакроссную телку, пусть она принесет на своей спине парочку этих штук.
– Кажется, ты сама говорила Шарлотте, что не хочешь, чтобы какие-то плебеи трогали своими грязными руками твою технику.
– Да, но я не имела в виду всякие тяжести.
Я усмехаюсь.
– Давай. Еще одна. А потом я разберусь с остатком кабелей, пока ты будешь делать саунд-чек.
Саша делает глубокий вдох и промакивает потный лоб свитером.
– Ты хорошая подруга, Марш.
Пока мы вносим колонку, на нашем пути появляется знакомое лицо. Это Эрик, баскетболист из «У Малоуна», с шестью большими коробками пончиков в руках. Мы ставим колонку на место и встречаем его у Сашиного диджейского пульта с дикими голодными глазами.
– Угощайтесь, – говорит он.
– О боже, ты лучший. – Саша засовывает пончик себе в рот и берет еще два. – Спасибо, – мямлит она с полным ртом.
Будто рой саранчи, другие сестры набрасываются на пончики. Все неделю или больше жили на зеленом соке и моркови, чтобы влезть сегодня в платье на размер меньше.
– Мне надо было поехать в город, чтобы взять костюм, – говорит Эрик Саше, пока она слизывает глазурь с пальцев. – Просто подумал, что вам может понадобиться сахарный заряд.
– Спасибо. Мы очень благодарны.
– Правда, – соглашаюсь я.
Так же быстро, как они и появились, девочки вычищают коробки. Не остается ни крошки, ни капли желе, когда они возвращаются к своим задачам.
Я одобрительно оглядываю большой зал. Ха. Это место выглядит почти презентабельным. Столы расставлены. Баннеры и украшения развешаны. У нас может все получиться.
– Встретимся тут в восемь? – говорит Саша Эрику.
– Да, мэм. Увидимся. – Он целует ее в щеку и машет мне на прощание, уходя.
Я резко поворачиваюсь к ней.
– Не знала, что он будет твоим спутником, – с укором говорю я.
Она пожимает плечами.
– Я хотела опять пойти одна, но так у меня будет тот, кто сможет приносить мне напитки, пока я занимаюсь музыкой.
Мы впихиваем в мусорку пустые коробки от пончиков и направляемся на поиски холодильника, где должны быть бутылки с водой. Сначала мы заходим на кухню, где сидят в темноте посреди стопок белых тканевых салфеток восемь первокурсниц, сгорбившихся и уставших. Тут как будто гребаное потогонное производство. Мы тихо отступаем назад. Первокурсницы – это страшно.
– А что с Конором? – спрашивает она, пока мы идем по коридору.
Что с Конором… Кажется, что, с тех пор как я его встретила, этот вопрос с каждым днем забирает все большую часть моей жизни. Мы вдвоем застряли в переменчивой неопределенности.
– Не знаю, – честно отвечаю я. – Он последние два дня отменял наши планы.
Ее идеальные губы невесело изгибаются.
– Вы вообще разговаривали?
– Немного. В основном, в чате, и он особо не рассказывает, что стряслось. Он якобы занят, с чем-то разбирается, бла-бла-бла. И конечно, он всегда извиняется.