Согласно кивая, чтобы просто стерпеть этот ужасно несексуальный эпизод, чувствуя себя при этом парой тонущих кошек, мы с Ребеккой поворачиваемся друг к другу и начинаем целоваться.
– Нет, я сказала «соситесь». Как будто у вас все охрененно серьезно, салаги. Вылижи ей рот.
И мы повинуемся. Потому что неделя вступления больше всего ломает твой инстинкт самосохранения, твою силу воли. К этому моменту наша реакция стала почти автоматической. Они говорят «прыгайте» – мы учимся летать.
И вот теперь озабоченные чуваки могут дрочить на это по интернету: мы с Ребеккой, горячие и страстные, с промокшей насквозь и почти прозрачной одеждой. Сиськи и вагины выставлены на всеобщее обозрение.
И это продолжается гораздо дольше, чем я помню. Так долго, что мне сначала кажется, что это повтор, пока видео наконец-то не заканчивается и я не поднимаю взгляд на Ребекку, которая до сих пор всхлипывает. Уже не от злости, а от унижения. У ролика всего за несколько часов набрались тысячи просмотров. Он уже распространяется.
По Каппе.
По Грик-Роу.
По всему кампусу.
И единственный человек, который мог это выложить, находится в этом особняке.
38. Тейлор
Меня сейчас стошнит.
Эта мысль доходит до моего мозга намного позже, чем у меня сжимается желудок и к горлу поднимается рвота. Я бросаюсь в ванную Саши и еле успеваю добежать до унитаза, прежде чем давлюсь горячей жидкостью, заполняющей рот. Я слышу, что дверь ванной закрывается, пока я споласкиваю рот, и думаю, что это Саша заглянула, чтобы меня проверить. Но, повернувшись, я вижу Ребекку, сидящую на краю ванны.
Она пришла в себя. Лицо все еще красное, глаза опухшие. Слезы высохли. Их место заняло застывшее смиренное выражение.
– То есть это не ты, – тихо говорит она.
Я вытираю лицо, смазывая макияж, который только что нанесла Саша.
– Нет.
– Прости, что тебя обвинила.
Опустив крышку унитаза, я сажусь, все еще пытаясь взять под контроль собственный пульс. Рвота неплохо умерила мою панику, но чем дольше я сижу прямо, тем быстрее мои мысли лезут обратно на поверхность.
– Я понимаю, – говорю я.
Если бы я первой из нас увидела видео, я вряд ли бы среагировала лучше. Может, я бы не рванула с криками через весь дом, но точно бы что-то заподозрила. Правда в том, что мы с Ребеккой никогда не дружили. Среди вступающих в сестринство она была самой стеснительной, и после той недели мы почти не разговаривали. Не из-за отсутствия попыток с моей стороны – просто всегда казалось, что, когда я вхожу в комнату, она хочет от меня спрятаться.
А теперь что-то изменилось. Не считая очевидного, конечно. Она сидит, поверженно смотря на меня, как будто все это время она пыталась меня обогнать в забеге, но ее подвело колено.
– Мои родители меня убьют, – шепчет Ребекка, горестно повесив голову. Она глубоко и расслабленно вздыхает – как будто не столько боится последствий, сколько почти рада их принять.
– Они же не будут винить тебя в сливе видео, да? Они должны осознавать, что это не твоя вина.
– Ты не понимаешь. – Ее ногти вонзаются в чехол айпада, оставляя следы в форме полумесяца на искусственной коже. – Мои родители крайне консервативные, Тейлор. Они почти ни с кем не общаются за пределами своей церкви. Мой папа даже не хотел, чтобы я вступала в сестринство, но я убедила маму, что Каппа – это, по сути, кружок по изучению Библии. Она сказала, что они надеются, что тут я стану настоящей юной леди.
Я кривлю губы.
– Что это значит?
Сложно представить, чтобы моя мать когда-нибудь решила по-родительски на меня надавить, указать, что мне делать. Мне кажется, в последний раз она говорила мне убраться в своей комнате, когда я потеряла хорька в куче грязной одежды месячной давности.
– Первая девушка у меня появилась в восьмом классе, – говорит Ребекка, встречаясь со мной взглядом. – Мы были вместе только пару недель, а потом одна девочка увидела, как мы целуемся в комнате музыкальных занятий, и рассказала своей маме, которая ходила в церковь с моими родителями. Мой папа травил родителей моей девушки, пока они в итоге не заставили ее выйти из музыкальной группы и не перевели ее со всех уроков, которые мы вместе посещали. Нам запретили друг с другом видеться. – Она печально качает головой. – После этого каждое лето папа отправлял меня в библейский лагерь. Начал сводить меня с мальчиками из церкви. Обычно это был какой-то гей, который был в таком же ужасе и депрессии от того, что его заставляют целоваться с девочкой на болезненно инсценированных романтических фотографиях. Но к тому времени как я закончила старшую школу, я убедила их, что изменилась. Мне снова можно было верить. Я подумала, что, если буду жить в особняке сестринства, то родители хотя бы не смогут заявляться ко мне, когда захотят, чтобы обыскать мою комнату или спрятать в стенах камеры.
– Блин, Ребекка. Я понятия не имела. Мне жаль.
Она пожимает плечами. На ее лице появляется и исчезает мимолетная грустная ухмылка.
– Мне жаль, что мы не подружились.
– Нет, я понимаю. – Я кусаю губу. – Не буду делать вид, будто знаю, каково тебе, но я понимаю.
Многие из нас находятся в ловушке собственной жизни. Нам говорят, что мы родились неправильными, неполноценными. Как будто быть самим собой – оскорбление для общества. Некоторых из нас постоянно колотят дубинкой «соответствия стандартам», пока мы не начинаем любить боль или совсем не сдаемся. Я до сих пор не нашла выход из этой ловушки. Но нет ничего хуже, когда на другом конце дубинки находится твоя собственная семья. Что, по сути, делает Ребекку сильнейшим человеком из всех, кого я знаю, – и чертовски хорошей союзницей.
– Так что мы будем делать? – тихо говорит она.
Я закусываю губу.
– Выложить это видео могла только Каппа.
– Согласна.
– Я догадываюсь, кто именно.
Не помню, кто держал телефон. Наверное, одна из четверокурсниц. Не считая ритуалов, все, что делают новички на неделе вступления, записывается для «потомков».
Вопрос в том, у кого был доступ к видео. Я никогда не видела никакие записи с моей или любой другой недели вступления, кроме нарезки с лучшими моментами, которую всегда показывают на первом ужине после конфирмации. Логично, что человек, под контролем которого находится этот архив, – председательница.
И ее заместитель.
Внизу в гостиной мы с Ребеккой набрасываемся на Шарлотту. Она свернулась в кресле с высокой спинкой, открыв ноутбук и надев наушники. Учитывая суматоху несколько минут назад, я удивлена, что она не заняла оборонительную позицию.
– Нам надо поговорить, – сообщаю я ей.
Шарлотта сдвигает один наушник, раздраженно вскинув бровь и не отводя взгляд от экрана.
– Что?
– Нам надо поговорить, – повторяю я.
– Точно?
– Да, – настаивает Ребекка.
Шарлотта не отрывается от экрана ноутбука. В последнее время она полностью от всего абстрагировалась. Она выпускается, и ее преемницей назначена Абигейл, поэтому Шарлотте осталось только передать ключи и попозировать для фото, которое будет висеть на стене с другими бывшими председательницами. Мы все заметили перемены в ее поведении. Полная расслабуха.
– Шарлотта, – недовольно зову я.
Закатывая глаза, она снимает наушники и закрывает ноутбук.
– Ладно. В чем дело?
– В этом. – Ребекка тычет своим айпадом в лицо Шарлотте и нажимает на кнопку воспроизведения видео.
Сначала Шарлотта со скучающим и озадаченным видом бросает на нас вопросительные взгляды. Потом я вижу, как до нее доходит. Она пролистывает вниз, чтобы прочесть комментарии. Пролистывает вверх, чтобы посмотреть на название сайта вверху страницы. Взгляд ее ошарашенных глаз переключается на нас.
– Кто это выложил? – спрашивает она с негодованием в голосе. Шарлотта Кэгни – сила, с которой нужно считаться, поэтому ее изначально и выбрали председательницей. Все голосовали из страха перед тем, что случится с теми, кто пойдет против нее. Никто не посмел выдвинуть свою кандидатуру в противовес ей.
– Мы пришли, чтобы спросить тебя о том же, – многозначительно говорю я. – Хочешь сказать, что не знаешь?
– Я впервые это вижу. – Она откладывает ноутбук в сторону и встает. – Я только что пришла с репетиции выпускного и пыталась готовиться к экзаменам. Как вы это нашли?
Ребекка поджимает губы.
– Я пришла домой и увидела, как Нэнси и Робин смотрят это на кухне.
– Сигма тоже это видела, – добавляю я. – Так что можно быть уверенными, что видео уже распространилось по всему кампусу.
Я вижу внезапную перемену во взгляде Шарлотты. От маленького кухонного огня до пылающего пламени. Она сует айпад Ребекке и вылетает из комнаты, продолжая говорить, как будто не оставила нас далеко позади себя.
– Позовите всех в синюю комнату, – требует она, переходя на крик. – Общее собрание, засранки! – Шарлотта бежит на второй этаж и начинает барабанить в двери. – Все вниз сейчас же! – Потом спускается обратно и носится по всем комнатам. Бет и Оливия сидят вместе с другими перед телевизором, повернувшись спиной, когда Шарлотта запускает в их головы бананом. – Синяя комната. Вставайте.
Я понятия не имею, откуда она взяла этот банан-бумеранг.
Ребекка встает позади меня, как только мы собираемся в синей комнате. Все ждут несколько минут, при этом таращась друг на друга и готовясь к буре, пока последние отстающие тащатся в особняк. Абигейл проводит перекличку, чтобы удостовериться, что все здесь, и Шарлотта начинает.
Я встречаюсь взглядом с Абигейл на другом конце комнаты. Я пытаюсь увидеть в ней хоть какой-то намек на непредвзятость.
– Итак, до меня дошли сведения, что по кампусу распространяется одно видео. – Взгляд Шарлотты останавливается на Нэнси и Робин, которым хотя бы хватает приличия выглядеть раскаивающимися. – И похоже, никто из вас не посчитал нужным уведомить свою председательницу об этом грубом нарушении конфиденциальности и права на частную жизнь.