Аня не на шутку боялась за Люсю. За ней нужен глаз да глаз. Сколько раз немцы с шумом, гамом и угрозами выгоняли Люсю с работы из-за неуживчивого ее нрава. Хорошо еще, что частей на авиабазе много, что многие из них постоянно сменяются и каждый штаб самостоятельно нанимает работниц.
Раз на кухне стал шеф-повар приставать к девушкам, что картошку чистили. Рукам волю дает, щиплется. Одна, другая — хи-хи-хи! — и увернется, а Люська взяла фаянсовую миску да изо всех сил хвать немца по жирной его спине! Немец-ухажер ответил ударом громадного кулака в лицо. Лебеда сообразила, что дело может кончиться скверно, побежала в штаб жаловаться, крик там подняла. Кое-как сошла Люсе с рук эта история.
Люське пришлось, правда, на новую работу в другую часть устраиваться — уборщицей. Офицера по найму рабочей силы отговаривали: «Не берите эту кошечку с острыми коготками! Жалуется, скандалит, даже дерется». Однако Люсина обаятельная улыбка, ее уморительный немецкий язык, от которого все немцы животики надрывали, опять сделали свое дело. Но урок ей не пошел впрок — работая уборщицей в казарме летчиков, она утащила у одного из них письма, патроны, документы, шоколад из чемодана. Ее счастье, что летчик не вернулся в тот день с задания. Везучая она. Как знать, может, и справится Лебеда с новым заданием…
Паша Бакутина внимательно разглядывала растерявшуюся Люсю. Светловолосая, курносая, быстрая как ртуть, Люська вовсе не дурна собой…
— У тебя, Люсек, очень симпатичная улыбка, — сказала она авторитетно. — Ямочки на щеках. И смеешься ты так заразительно. Есть в тебе эта самая изюминка. В тебя вполне влюбиться можно.
— Сказала тоже! — пробормотала Люся, краснея до ушей. — Больно нужны мне они! И я им тоже!..
Аня строго сказала:
— Жребий, девочки, пал на Люсю. Пусть она докажет, что мы ей не зря доверяем, пусть выполнит это новое задание. В лесу довольны нами: хвалят за противогаз и разведсводки. Связь, кстати, держим и через твоего, Люся, двоюродного брата — Тима Позднякова.
Тогда еще Аня не понимала, что ей совсем не нужно было посвящать всех членов группы во все свои дела.
— А вот данные об аэродроме, девчата, у нас бедноваты. Знаем о нем мы очень мало. Мы не сможем сами составить план авиабазы. Поэтому «Центр» предлагает нам завязать знакомство с солдатами и рабочими аэродрома. Москва интересуется всем: организацией службы ВНОС на авиабазе…
— ВНОС? А что это за служба? — спросила Паша Бакутина, широко раскрывая глаза. Паша, осиротев, приехала в Сещу, к тетке, перед самой войной. В отличие от сещинских жителей, она плохо разбиралась в авиационных делах.
— Служба воздушного наблюдения, оповещения и связи, — ответила без запинки Аня. — Затем нам надо разведать систему ПВО.
— Это мы знаем, — вставила Люся, — противовоздушная оборона, да?
Люся, окончив в Гжатске восемь классов, мечтала стать летчицей и долго обивала пороги летных школ в Сеще и Бежице.
— Надо регулярно сообщать в лес, какие самолеты базируются у нас в Сеще и сколько их, какая у них бомбовая нагрузка, сколько самолетовылетов сделали они за сутки, сколько самолетов улетело и сколько вернулось. Расположение укрытий, каждой щели — все, каждая деталь должна нас интересовать. Надо засечь зенитные батареи, узнать калибр зениток. Узнать, где спрятаны склады горючего и боеприпасов…
— И все это я должна узнать? — шепотом спросила ошарашенная Люся. — Ой, девочки, да я и не упомню всего.
— Ничего, Люся! — храбро заявила Паша. — Я буду тебе помогать. Мне что — я ведь одна, а у вас обеих большие семьи — чуть что, всех расстреляют.
Молодец, Паша! Для начала надо узнать номера прибывших недавно авиачастей. На это нам дают всего неделю. Мало? На войне дорог каждый час. Знаю — это трудно, почти невозможно. Но мы обязаны помочь нашим. Так что придется начать сегодня же.
— Прямо сейчас? — проговорила Люся упавшим голосом.
— Да, сейчас! — твердо ответила Аня. — Темнеет уже. Только вам надо сначала приодеться, расфуфыриться, красоту навести.
Люся и Паша, не теряя времени, сели перед зеркалом, стали «наводить красоту» — примеряли серьги и бусы Люсиной мамы, какую-то пропахшую нафталином косынку…
В эту минуту на бреющем полете, словно над самой крышей, с ревом и грохотом пролетел бомбардировщик «Хейнкель-111». От гула моторов затряслись стены, зазвенели стекла окон. Девчата переглянулись — это было похоже на грозное предупреждение…
— Чудаки они там в лесу, — проворчала Люся. — Может, они думают, что я окончила Военно-Воздушную академию имени Жуковского? Как это можно быть разведчицей среди немцев без всякой подготовки?
— Вот я и журнальчик ихний модный прихватила, — сказала Аня. — Надо знать, какие у них иностранные моды…
Аня достала из кармана жакета вчетверо сложенный немецкий журнал мод. Девчата вскочили, обступили Аню, стали рассматривать фотографии полуголых красоток с затейливыми прическами, в вечерних платьях, разных немок в костюмах с подбитыми ватой плечами.
— Ну чисто принцессы все! — упавшим голосом проговорила Паша. — Куда нам до них!..
— Что?! — возмутилась Люся. — Подумаешь! Плевала я на этих фашисток! Да я себе такую прическу отчебучу! С чел-чой! Прима! Люкс! Сам комендант втюрится! Честное пионерское.
— Ой ли! — вздохнула Паша. — Пойди завлеки иностранного мужчину в таком тряпье. Ну, кто на нас таких посмотрит?
— У нас ведь все хорошее закопано, — пожаловалась Люся. — В яме у меня совсем новый белый костюмчик имеется и даже немножко довоенной губной помады.
— Вот еще! — всплеснула руками Паша Бакутина. — Знаешь, кто сейчас красится? Только «немецкие овчарки»! Я нарочно замарашкой хожу, чтобы не лезли черти немые!..
— Это нас не касается, — возразила Аня. — У нас особое задание! А может, тебе, Люсек, завивку сделать? Щипцы-то у тебя есть.
— Щипцы где-то валялись. Щипцы-то я вмиг разогрею — в печке жар еще есть. А что, если эту вышитую кофточку надеть? Нет, девочки, как хотите, а я не пойду на позор…
— Брось, Люсек! Ты же жребий вытянула.
— Ведь весь поселок презирать будет!..
— Правильно, Люська! — неожиданно поддержала ее Паша. — Я тоже честная дезушка, а не «немецкая овчарка» и ни за какие коврижки…
— Да не за коврижки, девчата, а за наше дело!.. — рассердилась Аня. — Нашим в лесу и там, за фронтом, надо до зарезу знать, какая тут зенитная оборона, сколько самолетов, где склады бомб — словом, все. Чтобы наши летчики не летали вслепую, не гибли понапрасну. А ну, доставай, девчата, свеклу и уголь! Подмазаться надо.
Люся и Паша снова сели к зеркалу.
— А нам с тобой, Лида, — сказала Аня, поворачиваясь к Корнеевой, — вот какое задание: как стемнеет, мы разойдемся в разные стороны и будем отклеивать, как можно осторожнее, немецкие приказы со стен штабов и казарм около аэродрома. Они очень нужны нашей разведке. Только смотри, Лидочка, не попадись! Хорошо, если расстреляют на месте, а то в гестапо потащут…
Дверь скрипнула, приоткрылась. В горенку заглянула низенькая и шустрая Люсина мама:
— Ну, сороки-балаболки, скоро вы секретничать кончите? Долго мне на стреме за дверью стоять? И зачем это вы расфуфыриваетесь? Чего еще надумали? А белье кто стирать будет? Второй день хлеба в дом ни крохи не принесли!..
3. Трофейный патефон
Черезполчаса Аня проводила взглядом Люсю и Пашу — девушки, разодетые точно на свадьбу, будто прогуливаясь, пошли к дому в бывшем Первомайском переулке, на крыльца которого сидели, покуривая, молодые солдаты в форме люфтваффе. Лида Корнеева направилась с тазом к военному городку.
Поглядев подругам вслед, Аня заспешила в противоположную сторону. Дом, в котором жила Аня, стоял напротив мрачного здания гестапо, обнесенного колючей проволокой. Сначала Аня зашла в домик, стоявший недалеко от железной дороги, к члену своей подпольной группы Варваре Афанасьевне Киршиной, тетке Люси Сенчилиной. Ей шел только тридцать второй год, но все звали ее тетей Варей, а многие сещинцы, знавшие ее до войны, когда она работала сначала браковщицей в авиамастерских, а потом продавщицей и счетоводом сещинского сельпо, с трудом узнавали ее теперь, так исхудала она и почернела лицом. Аня знала, что Варваре Киршиной пришлось очень много пережить.
Война для нее, жены капитана Арсения Киршина, секретаря партбюро 106-й авиабазы, расположенной под Белостоком, началась на рассвете 22 июня 1941 года. Потеряв мужа, бросив все имущество, она пустилась в долгий и трудный дуть с малолетними Толей и Галей на руках и еще одним ребенком под сердцем. Так она и шла под пулями «мессеров» и бомбами «юнкерсов», то и дело прикрывая своим телом ребят. Потом она обессилела и несла только трехлетнюю Галю, а четырехлетнего Толю вела за руку. Когда им пришлось идти через большой железнодорожный мост, она боялась, что Толя упадет в реку, и так крепко ухватила его повыше кисти, что у мальчика вся рука посинела. В лесу под Слонимом она видела, как грудной малыш, исходя криком, пытался сосать грудь своей убитой матери. Она не могла спасти его и тоже прошла мимо, но крик его она будет слышать по ночам до самой смерти. Под Негорелом ее, контуженную взрывом немецкой авиабомбы, едва успели откопать добрые люди. И она шла все дальше с детьми, свершая несравненный и обычный в те горькие дни материнский подвиг.
Когда она пришла к отцу и матери в Сещу, поселок бомбили немцы. Вскоре, 8 августа, Сеща стала немецкой, а в сентябре эсэсовцы расстреляли ее сестру — председателя сельсовета Прасковью Бульгину. В такое время родила она Нину.
Жила Киршина с тремя детьми впроголодь, сменяв на хлеб все, что у нее оставалось в Сеще. Мать ее побиралась по окрестным деревням, и все же Аня знала, что, если у тети Вари остался кусок хлеба, половину его она отдаст пленному красноармейцу, когда выбегала она, надеясь и страшась увидеть в колонне военнопленных и своего Арсения… Тетя Варя ненавидела фашистов люто и непримиримо. Поэтому к ней первой обратилась Аня, когда в лесу ей поручили сколотить подпольную группу. А уж тетя Варя свела Аню со своей племянницей Люсей Сенчилиной, которую Аня до того знала только как девчонку отчаянную, но уж очень языкастую и взбалмошную. Она приметила и как Люська неосторожно совала хлеб пленным, и как громко она сокрушалась, когда немцы сбили советскую «чайку» на подступах к Сеще…