Хотя уже полтораста лет назад иностранные путешественники предупреждали: ресурс не бесконечен и рано или поздно Петербург придется обогревать бумагами из бесчисленных канцелярий. Правда, они недооценивали вклад Тимофея Ермака в нашу энергетику.
А теперь вот и линии, соединяющие дело Петра с делом Ермака, прерываются. Хозяйство - так называемое жилищно-коммунальное - поражено склерозом. И вся надежда - на раскаленный кирпич.
Судя по всему, и в умах начальников происходит то же самое, что с этими несчастными трубами и проволокой в зыбкой глубине, у нас под ногами. Все проржавело и перепуталось. И, поспешая по грязным улицам из холодного темного жилья в холодную темную контору, бедный петербуржец, пешеход поневоле (потому что неуловим и почти несовместим с жизнью так называемый общественный транспорт), Маленький Человек-2003 то и дело упирается глазами в огромную цветную открытку: яркощекий такой жизнелюб в ярмарочном халате, имея в одной руке бокал, кажет населению три пальца другой руки. И эта шарада обозначает, по-видимому, что все обстоит отлично.
Зима! Начальство торжествует! И мы тоже должны быть особенно счастливы в этом году: потому что ровно три столетия назад одному человеку пришла в голову одна безумная мысль. Сама по себе, впрочем, красивая - даже слишком красивая для России - "страны, - писал Белинский, - где, наконец, нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей".
Петр Великий, похоже, не умел мерзнуть. Бывают такие люди. Пушкин вот тоже совершенно не чувствовал холода. Знай ликовал: как жарко поцелуй пылает на морозе! как дева юная свежа в пыли снегов!
Гоголь был устроен - да и одет! - совсем по-другому; не выдержал, сбежал в Италию, оттуда рифмовал: Петербург - снега - подлецы - департамент; вполне современный, не так ли, пейзаж?
Но первым, кто сказал вслух, что Петербург - синоним холода и что холод - почитай, синоним смерти, - был Некрасов. В нищей юности как-то случилось ему провести на петербургской улице - в одном пиджаке или там сюртуке - чуть не всю ноябрьскую ночь напролет. При слове "Петербург" его стихи стучат зубами.
Помнишь ли день, как больной и голодный
Я унывал, выбивался из сил?
В комнате нашей, пустой и холодной,
Пар от дыханья волнами ходил.
Помнишь ли труб заунывные звуки,
Брызги дождя, полусвет, полутьму?
Плакал твой сын, и холодные руки
Ты согревала дыханьем ему?
Став богачом и знаменитостью, Некрасов не утратил чувства реальности - главного петербургского чувства: как бы ни блистали в театральной, допустим, зале хрустальные люстры и дамские декольте, не забывай - снаружи, на улице, смертельно холодно, и не всем пешеходам суждено воротиться домой. Ночь и зима со всех сторон обступают сияющую столицу - и жаждут ее поглотить. Лови, лови световой день, беги, беги среди сугробов, горожанин!
Двадцать градусов! Щеки и уши
Не беда, - как-нибудь ототрем!
Целиком христианские души
Часто гибнут теперь...
И далее - все, как теперь, как в сегодняшней газете...
Что ж! Раскалим кирпич, запалим свечу и, пока телевизор, обесточенный, не лжет, будем читать Некрасова. Новые смыслы открываются, ей-богу. Вот, например, все думают, что труб заунывные звуки - это какой-нибудь духовой оркестр проходит под окном. Ничего подобного! Дело происходит в петербургской мансарде - и слышно, как завывает в дымоходах ветер. Прислушайтесь: органная сюита. Юбилейная. Исполняют петербургские дома под управлением Зимы.
3/2/2003Сопротивление птиц
Как выяснилось, единственное, чего нам сейчас по-настоящему не хватает, - это памятника поэту Иосифу Бродскому.
Говорят, что в здешний зоопарк приезжал на этих днях инспектор из Евро-Азиатской ассоциации зоопарков - посмотреть, как чувствуют себя на новом месте какие-то редкостные птицы, этапированные сюда в прошлом, что ли, году для пополнения нашей коллекции.
Птички, представьте, нашлись, причем среди живых. И это, по-моему, прекрасное достижение. Нам всем следует их поздравить и брать с них пример.
Но инспектор (гражданин Эстонии, между прочим) остался, говорят, не совсем доволен состоянием упомянутых пернатых. Ему, видите ли, не понравилось, что за отчетный период они не отложили ни яйца, не высидели ни единого птенца и вроде бы вообще не нарушали седьмой заповеди ("не прелюбы сотвори", - напоминаю на всякий случай) - освоили, так сказать, технику фиктивного брака.
Инспектора, даром что эстонец, это удивило, поскольку и у него в Таллинне, и в других местах временного проживания, типа Стокгольма какого-нибудь, не говоря уже об исторической родине, существа данного вида плодятся с дорогой душой. Он провел расследование - то есть оторвался от созерцания испытуемых и огляделся вокруг, навострив при этом уши.
Вокруг, естественно, свирепствовало стихийное бедствие - так называемый зимний ремонт. Не стану рассказывать вам, что это такое, а жителям других планет поясню в самых общих чертах: в наше время и в нашей местности так называлась техногенная катастрофа с очень сильным человеческим фактором.
И вот наш орнитолог предположил, что птичья добродетель - или, если угодно, саботаж - в общем, что нежелание подопытных совершать развратные действия даже во имя продолжения рода - каким-то образом обусловлено обстановкой. Недостаточно, дескать, интимная. Скорей - цеховая. Моторы рычат, сверла дрелей визжат, пол вздрагивает, работники физического труда подают друг другу производственные советы, - действительно, тут не то что птичка, тут и крокодил смутится. Какие, к черту, скажет, прелюбы, ишь чего захотели; во-первых, неудобно; и потом - ради кратковременного наслаждения обрекать собственных потомков на такую жизнь - в холоде, злобном шуме и грязи? Не дождетесь!
В общем, ученый все понял. Вздохнув, сделал своим подопечным ручкой и отбыл восвояси. Пожалуй, прославится теперь - как-никак набрел на новую научную тему типа: Смольный - рычаг эволюции.
Тема, и точно, перспективная. По интересному совпадению, как раз на этой же неделе ассоциация избирательниц опубликовала результаты исследования человеческой рождаемости: в Петербурге - кто бы мог подумать? - она, оказывается, самая низкая. То есть наш человек отнюдь не глупей заморской птицы и тоже адекватно реагирует на перманентный... скажем, ремонт.
Но зато в сферах, окружающих половую, - в административной, например, да и в художественной - жизнь, наоборот, бьет ключом.
Как выяснилось, единственное, чего нам сейчас по-настоящему не хватает, - это памятника поэту Иосифу Бродскому. И чуткий "Альфа-банк" выделил сколько нужно денег, и объявил конкурс, и сто двадцать скульпторов в разных странах засели за работу, и двадцать четыре избранных проекта вот только что представлены публике. Бродский на чемоданах, Бродский за столиком кафе, еще один Бродский на чемоданах и так далее.
Есть, впрочем, и вполне приличные предложения; одно мне даже понравилось: без фигур, без вещей - памятник из невской воды, набережного гранита и стихов... Красиво и даже величественно, а значит - никаких шансов. Победит, конечно, кто поплоще. И, само собой, дружба.
Знаменитый г-н Церетели (как же без него?) своего Бродского одел частично в бушлат, частично во фрак под докторской мантией (кстати: как раз такую в четверг набросили на плечи бургомистру: за вклад в петербургскую архитектуру), - короче, вылепил символ удачи... Вот такой и поставят (если до этого вообще дойдет), причем поставят в двух шагах от Преображенского Спаса и, по европейской моде, прямо на траву, чтобы удобней было обливать бедного поэта всякой дрянью и царапать на бронзе мерзости.
Самое грустное во всем этом - что действительно Иосиф Бродский умер. Вот уже семь лет назад, 28 января. А насколько лучше было бы этот мой текст адресовать ему - рассказать про зоопарк, а насчет памятника просто пошутить - и чтобы он ответил едкой остротой.
Нынче ночью я читал книгу под названием "Как работает стихотворение Бродского". Научный сборник. Каждая статья - об одном каком-нибудь стихотворении. Схемы, разные таблицы лично мне вообще-то не по уму. Все же я понял достаточно, чтобы еще раз удивиться: по всему выходит, что настоящий поэт даже не догадывается об истинном объеме создаваемого им смысла.
Простыми, кажется, словами записывает поближе к внутренней музыке нехитрую, кажется, мысль. Но вот ученый приставляет рентгеновскую, допустим, трубку или, не знаю, томограф - и обнаруживает, что песенка - бездонна. Что она живет чудом, нечаянно воплотившим неизвестно чью премудрость. Устроена, как растение. Или как птица.
- Что ты делаешь, птичка, на черной ветке,
оглядываясь тревожно?
Хочешь сказать, что рогатки метки,
но жизнь возможна?
Бродский охотно воображал себя птицей. Чаще - вороной. Которая, предположим, влюблена в луну, точней - в месяц на ущербе, столь похожий на кусок сыра. Которой лиса после басни перегрызает горло, не разбирая, где кровь, где тенор.
11/3/2003Рукописи рвутся
В хранилище рукописей Пушкинского Дома сработали - как будто ни с того ни с сего - газовые огнетушители.
Причем два огромных баллона рухнули на стеллаж - как назло, на тот самый, где находились коробки и папки, подлежавшие спасению в первую очередь: стеллаж этот располагается поближе к двери. Струи газа ударили в бумагу - образовался смерч, комнатный такой торнадо - и часть русской литературы превратилась в конфетти.
На устилающих пол обрывках (величиной примерно с ноготь) - опознаны каракули Ивана Крылова. Что с автографами других классиков - Григоровича, Лермонтова, Чехова, - пока неизвестно: расследуются причины происшествия, к оценке ущерба еще не приступали.