Когда моя служба в 22-м полку SAS закончилась, у властей возникли некоторые трудности с решением, что со мной делать: я так много времени провел в спецназе, что многие люди считали меня непригодным для какой-либо другой службы. Когда Джон Симпсон порекомендовал меня для командования бронетанковой бригадой, военный министр (который принимает решения о назначениях на руководящие должности) посоветовал ему не быть смешным; однако это было серьезное предложение - и, как оказалось, как ни странно, пророческое, поскольку во время войны в Персидском заливе 1990-91 годов я был командующим британскими войсками, в моем подчинении действительно были две бронетанковые бригады. Не добившись успеха в этом направлении, Джон порекомендовал мне стать военным помощником Манки Блэкера, к тому времени уже генерал-адъютанта. Блэкер, который всегда поддерживал меня, устно сказал, что, по его мнению, это была бы отличная идея; поэтому Джон был слегка удивлен, получив письмо, составленное в выражениях, которые он охарактеризовал как "почти язвительные", и, вероятно, написанное кем-то из штаба генерала, в котором он спрашивал, как кто-то мог порекомендовать меня на эту работу, поскольку у меня не было никакого опыта работы за пределами спецназа.
В конце концов - также благодаря заступнической деятельности Джона - я был направлен в Штабной колледж в Кэмберли в качестве инструктора в так называемую Зарубежную группу, занимавшуюся борьбой с повстанцами. Я был рад узнать, что комендантом был Хью Бич: чрезвычайно умный, но скромный человек, которого все любили за его невозмутимость, за высокое качество интеллектуального вклада, который он привносил в курс обучения в штабном колледже, и за его умение с симпатией развивать идеи других людей.
Возвращение в Кэмберли вызвало у меня неприятное ощущение дежавю, но на этот раз я, по крайней мере, работал в своей области, которую хорошо знал, и был частью отличной команды. Когда я приехал, моим руководителем был подполковник Джон Макмиллан (позже генерал-лейтенант, командующий вооруженными силами в Шотландии), чей острый аналитический ум и исключительное знание английского языка сотворили чудеса с моей собственной вымученной прозой. С нами также были Джон Уолтерс (ныне генерал сэр Джон Уолтерс) и энергичный австралийский офицер Питер Бэдман.
Вскоре я решил, что наша работа в основном связана с революционной войной, и внес предложение, которое Хью Бич принял, о переименовании нашего подразделения в Группу революционной войны. Очевидно, это было слишком сложно для моих преемников, и после моего ухода название было снова изменено на Группу контрреволюционной войны. Нашей главной задачей было разработать и провести учения, в ходе которых должны были произойти или уже произошли воображаемые террористические и партизанские нападения. В типичном сценарии различные группы курсантов, каждая в своей комнате с набором телефонов, представляли бы террористов, армию и центр управления, из которой организовывались бы контрмеры. Учение было чрезвычайно сложным, но именно это делало его реалистичным - даже в той мере, в какой некоторые курсанты выступали в роли журналистов, которые приходили брать интервью у других участников и писать репортажи.
Другие учения заходили чуть дальше. Например, "Семь служанок", как предполагалось, проходили в Омане - стране, которую я довольно хорошо знал и о которой я мог бы рассказать много реалистичных подробностей. Другой сценарий касался беспорядков в Китае в Гонконге и реакции на них сил безопасности.
Жизнь в собрании протекала по традиционному военному образцу, и однажды вечером, чтобы оживить ужин, я договорился с официантами наполнить два графина не портвейном, а черносмородиновой наливкой, слегка разбавленной водой, чтобы придать ей приемлемый цвет. В положенный момент графины были почтительно поставлены на стол и переданы по кругу по часовой стрелке, каждый наполнял свой бокал, готовясь к тосту за честь королевы; затем председательствующий поднялся на ноги и провозгласил:
- Джентльмены, за королеву!- мы все встали и выпили, и лица у нас были задумчивые.
Когда люди садились, они самым экстравагантным образом глотали и облизывали губы, и выглядели как громом пораженные; но никто не хотел первым осудить портвейн. И вдруг кто-то крикнул:
- Чертова "Рибена"32! - и секрет раскрылся.
Графины были унесены и тщательно вымыты, прежде чем их вернули наполненными, как того и ожидали посетители, после чего я взял на себя ответственность и с помощью умелых аргументов сумел избежать необходимости угощать всю компанию выпивкой.
Чтобы сохранить стабильность нашей семьи, Бриджит осталась в нашем собственном доме, дети теперь ходили в дневную школу, а я в течение недели жил в Штабном колледже, приезжая домой на выходные. Владение несколькими акрами земли и несколькими полуразрушенными зданиями наконец-то дало выход моему скрытому энтузиазму к ведению сельского хозяйства. Здания остро нуждались в ремонте, но поскольку я не мог позволить себе сделать это на свое армейское жалованье, я занялся разведением свиней, чтобы получать дополнительный доход. Вместо того чтобы начать с малого и учиться по ходу дела, я проигнорировал совет Бриджит и взялся за дело с размахом, совершив несколько серьезных ошибок. Например, мы начали закупать поросят-отъемышей в возрасте около восьми недель, которые, вероятно, являются переносчиками заболеваний, и, несмотря на наши усилия изолировать каждую новую партию, в одном грузовике из сорока поросят обнаружили атрофический ринит (воспаление ноздрей). Пока меня не было в Штабном колледже, Бриджит заметила это заболевание и совершенно справедливо отказалась принимать их поставку, после чего у нее произошел грандиозный скандал с поставщиками, после чего ветеринары подтвердили ее диагноз, и свиней забрали.
В освоении этого нового ремесла нам неоценимо помогли добрые соседи: Фил и Пол, местные фермеры, научили нас стричь хвосты и кастрировать поросят; Джон и Сандра помогали Бриджит выполнять тяжелую работу по кормлению и уборке в течение недели, и несколько раз еще одна замечательная пара, Бэзил и Рут, приходил к нам на помощь в трудную минуту. Когда наше стадо свиней на откорме выросло до пятисот голов, мы поняли, насколько это сложная операция: размер прибыли был настолько мал, что для получения хоть какой-то прибыли нам приходилось играть на рынке с предельной осторожностью. Каждую пятницу вечером, возвращаясь домой, я звонил местному дилеру, который знал все тонкости торговли, и узнавал цены. Тогда нам пришлось бы решать, продавать ли партию или оставить ее еще на неделю, с двойным риском того, что спрос может упасть и свиньи станут слишком крупными, чтобы их можно было продать по лучшей цене.
За три года мы приобрели хорошие знания в области свиноводства, а также многое узнали о ведении бизнеса - маркетинге, управлении денежными потоками и так далее. Но мы также причиняли огромное беспокойство самим себе, поскольку, как правило, теряли деньги, и я просыпался посреди ночи в холодном поту при мысли о том, что у нас во дворе живут животные стоимостью 16 000 фунтов стерлингов, которые не застрахованы и, вполне возможно, вот-вот заболеют какой-нибудь ужасной болезнью. Одним жарким летом никто не хотел есть свинину, в результате чего рынок рухнул; однако у Бриджит, Джона и Сандры не было иного выбора, кроме как продолжать заталкивать огромных свиней в грузовик дилера, зная, что на каждой из них мы потеряем по 5 фунтов стерлингов. Чтобы помочь с маркетингом, я начал продавать свинину друзьям из Штабного колледжа, а также выращивал картофель, который забирал с собой в воскресенье вечером, а в понедельник утром развозил по офисам заранее заказанные мешки.
Безусловно, самым печальным эпизодом за все время моей учебы в колледже персонала была болезнь и смерть моей матери. Появление внуков придало ей сил и новую цель в жизни. К тому времени ее выздоровление было настолько полным, что она осуществила свою мечту - возобновила свои первоначальные водительские права и приобрела автомобиль; посторонним она казалась совершенно нормальной шестидесятилетней женщиной с довольно плохой памятью. Детям нравилось, что у них гостит "собачья бабушка": она была бесконечно терпелива, играя с ними в игры, а для нас, взрослых, ее присутствие создавало приятную ауру спокойствия в суете, которая, казалось, всегда наполняла дом.
Потом у нее обнаружили рак. После всех перенесенных ею лишений, после того, как половина ее жизни была разрушена, казалось невероятно тяжелым, что она умрет долгой и мучительной смертью, но так было предопределено. К тому времени мой брат Майкл женился на Су Хипвелл, милой, жизнерадостной девушке, которая почти (но не совсем) могла контролировать его, и родила ему двух замечательных сыновей, Саймона и Джеймса. Когда моя мать заболела, Су по-ангельски взяла ее к себе в дом в Тидворте и ухаживала за ней. На несколько месяцев мою мать перевезли через дорогу в военный госпиталь для лечения; но затем, когда болезнь взяла верх, она провела последние несколько недель в стационаре. Я никогда не забуду, как она выглядела, когда я в последний раз видел ее в отделении интенсивной терапии: она была почти без сознания под действием лекарств, которые снимали боль, и ужасно исхудала. Я видел, как она умирает у меня на глазах.
Я объяснил ей финансовый план, который мы разработали в последнюю минуту, согласно которому перед ее смертью мы должны были передать значительную часть ее имущества в трастовый фонд для образования наших детей и таким образом сэкономить на выплатах после смерти. Хотя ее дела в течение многих лет находились в ведении Суда по защите интересов, и она не контролировала свой собственный капитал, она была очень практичной и понимала и одобряла то, что я делал: по ее мнению, семья была на первом месте, и она не могла придумать лучшего применения за деньги, чем помочь своим внукам получить хорошее образование. Так что нам удалось создать трастовый фонд как раз вовремя. Вскоре после этого она умерла в возрасте шестидесяти шести лет, и мы похоронили ее на церковном кладбище в Тидворте. Я не мог отделаться от ощущения, что она пострадала несправедливо: конечно, она выросла в условиях достатка, но никогда не делала ничего, что могло бы злоупотребить ее привилегиями. Ее жизнерадостный и общительны