Окольцованное кольцо
Пожалуй, с того времени, когда все попытки гитлеровцев захватить город силой провалились и фронт вокруг Ленинграда стабилизировался, «Редуты» наиболее ярко проявили себя, став для защитников надежным и е д и н с т в е н н ы м средством воздушного наблюдения и оповещения о вражеских налетах. Теперь Веденеева на лекциях порой спрашивают молодые люди: «Действительно ли бомбежки Ленинграда в блокаду были настолько жестокими и беспрерывными, как об этом пишется в книгах?» А наиболее дотошные студенты пытаются даже полемизировать: мол, взять, к примеру, Сталинград или другие наши города, у стен которых шла битва с фашистами, — как правило, они оказывались разрушенными до основания, застраивались после войны заново! А в Ленинграде, дескать, и не чувствуется сегодня, что рвались на его улицах бомбы и снаряды — большинство исторических памятников осталось невредимыми, здания тоже целы, только таблички на них напоминают об обстрелах. Как же так?..
«Ох и племя нынешнее младое, беспокойное — наивное в своем счастье! — думает в таких случаях профессор Веденеев, — А что, это действительно с ч а с т ь е — расти и жить, не ведая голода, не зная, как свистят и рвутся бомбы, рушатся дома, хороня все живое под руинами. Может, сейчас вот взять и рассказать им?.. Жаль, не уложусь в отведенное на лекцию время».
И тогда он отвечает:
— Верьте, друзья мои, коварных налетов врага на блокадный Ленинград было больше, чем где-либо. Особенно в первую зиму, когда лютовал еще и чудовищный голод. Судите хотя бы по тому, что только с первого октября по тридцать первое декабря сорок первого года в Ленинграде объявлялось триста тридцать воздушных тревог! Тогда как за всю войну штабы МПВО города их насчитали чуть больше шестисот сорока.
Но доходят ли до юных умов и сердец голые цифры?..
…В тот день старшина Веденеев, бледный, с впалыми щеками — Кощей Бессмертный да и только! — самовольно ушел из медпункта. «Хватит залеживаться, не то помру», — решил он и двинул прямо к инженеру батальона. Плечо еще побаливало, от слабости охватил озноб, подташнивало. А тут еще нос к носу столкнулся с Бобреневым, который, впрягшись в скрипучую тележку, тащил на ней наваленные доверху хвойные ветви.
— Ну, здорово, гер-рой! Жив еще? — с ухмылкой сказал Бобренев, оглядывая Веденеева с головы до ног. — Хотя что, под крылом медицины загорать — лафа. Вот и эту муру, — кивнул он на хвою, — для вас по заказу врачихи доставляю. Экстракт какой-то варит из нее, говорит, от цинги. Полакомился, небось?.. Но по тебе не скажешь, видок — вот-вот ноги протянешь.
— А тебе, я вижу, без кубарей в петлицах только на руку — и думать, и в фургоне париться да канифоль вдыхать не надо — таскай себе елки-палки на свежем воздухе. Ишь как пышешь от такой житухи.
Но Бобренева колкость старшины, казалось, не смутила. Только глаза его сузились и губы поджались в тонкую линию. С прежней бравадой он проговорил:
— Физический труд всегда облагораживал, даже из обезьяны человека сделал. А зуб точить не ты на меня должен, а, наоборот, я на тебя. Но нет во мне зла, — опять с улыбочкой развел Бобренев руками. Неожиданно предложил: — Хочешь хлеба? Ведь, правда, отощал ты на лекарствах.
Он достал из телогрейки сверток, развернул тряпицу и протянул Николаю кусок чернухи, от вида которого у того помутилось сознание. Веденееву очень захотелось взять хлеб, у него даже рука потянулась вперед с раскрытой ладонью. В последний миг его словно током пронзило, он отступил от Бобренева на шаг. «Откуда, откуда у него столько хлеба? Где он его взял?! — лихорадочно застучало в голове Николая. — Мы же только по ломтику его получаем, да еще сухарь в придачу. А тут — такой кусман!»
От Бобренева не ускользнуло изумление старшины, он поспешно завернул хлеб и спрятал его за пазухой, суетливо сказав при этом:
— Знал, что ты не возьмешь. Го-ордый. И я, хорош гусь, чужим добром чуть не распорядился — на отделение ведь порцию получил. А все потому, что на нервах твоих захотелось поиграть, курва. В печенках ты у меня сидишь! — уже с нескрываемой злобой выкрикнул, брызгая слюной, Бобренев.
— Врезал бы я тебе, но руки марать не хочется, — усмехнулся Веденеев. Открытая ненависть к нему Бобренева подействовала почему-то успокаивающе. Он обошел Бобренева, брезгливо бросив ему через плечо на прощанье: — Да и слабаков я не бью. А ты каким был червяком, таким и остался…
В штабе сержант с повязкой решительно остановил Веденеева:
— К кому вы, товарищ старшина? Предъявите документы.
Красноармейская книжка Николая осталась в медпункте, а строгого дежурного он видел впервые.
— Придется вас задержать до выяснения личности. — Дежурный вызвал по телефону первого помощника начштаба лейтенанта Юрьева (тот выполнял обязанности военного дознавателя), представившись:
— Докладывает сержант Добреньков!
«Вот и влип, оправдывайся теперь сколько угодно, а факт налицо: дал деру. Попробуй доказать, что из благих побуждений!» — вконец расстроился Веденеев и начал уговаривать сержанта пропустить его к воентехнику Осинину или хотя бы сообщить о нем по телефону. Откуда же ему было знать, что Осинин в это время находился у комбата, отчитываясь вместе с ним перед полковником Соловьевым и представителями радиозавода — уполномоченными Военного совета фронта, направленными в батальон для проверки работы «Редутов»!..
— У вас теперь семь спецустановок. Семь! — гремел бас начальника службы ВНОС. — А вы толком не знаете, как их правильно поставить, чтобы радиоволнами окольцевать блокадное кольцо. Неужели до вас еще не дошло, что визуальное наблюдение и оповещение в данном положении бессильно?! Подсчитано: от передовых позиций в районе Лигово до центра города фашистам лету меньше двух минут, а от Невской Дубровки, до которой дальше всего, — пять с половиной минут. Разве можно предупредить их налеты за такое мизерное время обычными средствами? Только создав с помощью «Редутов» сплошное радиополе за линией фронта, мы сможем своевременно встречать огнем всех калибров самолеты люфтваффе на подступах к Ленинграду! Вот какая катавасия, товарищи, получается, — озабоченно закончил полковник Соловьев.
— От токсовского «Редута» надо плясать. Он стационарный, его быстро не перебросишь, — подал голос Осинин. — Я уже прикинул, как могут в этом случае распространяться диаграммы направленности антенн, чтобы перекрывать «мертвые зоны» установок.
— Вот как! Что ж, давай показывай, чему в академии учили, — оживился Соловьев.
Инженер батальона разложил карту, на которой карандашами были расчерчены овальные лепестки, пересекающиеся друг с другом и образующие своеобразный цветок.
— При таком расположении «Редутов» создается четыре сектора наблюдения, — повел рукой Осинин. — Дальние, ближние подступы к городу, Ладога и Финский залив с Кронштадтом.
— Что ж, неплохо, неплохо задумано, — одобрительно заметил директор радиозавода, разглядывая карту. — Но только есть ошибочки… Мда-а-с, милостивый государь, есть, есть… — Он посмотрел на Осинина. — Как это вы мыслите двумя станциями, установленными в городе, обеспечивать обзор в ближнем секторе? Мне известно, что в районах, которые намечены под позиции, нет ни единого возвышения. Следовательно, излучение будет захватывать лишь высоко летящие цели. А те самолеты, которые полетят на малых и средних высотах?..
— Один «Редут» поставим на каком-нибудь кургане. Тогда можно будет наблюдать и нижнюю кромку неба, — парировал Осинин.
— Друг мой, но где же вы в Ленинграде найдете такой курган? — усмехнулся директор завода. — Или будете строить специальную возвышенность?
— Ничего строить не будем, — вмешался Бондаренко. — Затащим «Редут» на крышу какого-нибудь дома. И делу конец.
— Идея хорошая. Я даже знаю такую крышу — здание НИИ-9. На ней институт много испытаний провел. Только как громоздкую машину с фургоном на нее поставишь?
— А что, завод не поможет? — хитро прищурил глаза полковник Соловьев и улыбнулся.
— Друг мой, первые баржи с оборудованием и рабочими уже поплыли по Ладоге. Мне бы там сейчас находиться, эвакуацией руководить. Так вот-с… — Директор озабоченно потер свою лысину, как бы соображая, что к чему. — Придется по старой памяти к такелажникам завода «Большевик» обратиться. Не откажут. — И он рассмеялся неожиданно звонким, молодым смехом.
Натянутость исчезла, заводские инженеры высказали свои советы. Предусмотрели, чтобы питание «Редутов» на позициях осуществлялось от электрической сети: экономия бензина ставилась во главу угла. Значит, «дозоры» должны находиться вблизи линии электропередачи.
Когда все варианты были обговорены и наступило время разъезжаться по «точкам», поднялся Бондаренко:
— У меня есть заявление к уполномоченным Военного совета фронта, — официально, с металлом в голосе произнес он.
— Пожалуйста, пожалуйста, — суетливо закивал директор завода, — только к чему такие строгости, голубчик?
— Вопрос серьезный. Да и не голубчик я, а комбат. До каких пор в радиобатальоне, который полностью перешел на новую технику, будут оставаться старые штаты? Сколько можно говорить об этом?!
— Погоди, капитан, не расходись, они-то при чем? — недовольно поморщился Соловьев и, чтобы сгладить наступившую неловкость, пояснил: — Я не раз выходил с предложением поменять штатное расписание в батальоне. Неудобства из-за этого большие, неразбериха в подчиненности, людей не хватает…
— Радиомастерская нужна позарез! Автомастерская по штатам предусмотрена, а радио — нет! — взволнованно перебил Осинин полковника, чем вызвал его гнев.
— Забываетесь, товарищ воентехник!
Осинин стушевался, вскочил красный как рак.
— Садись. О радиомастерской еще рано думать. Сначала установки настрой должным образом, — пробурчал Соловьев.
— Ну нет-с, друг мой, позвольте здесь с вами не согласиться. Нужна радиомастерская, да-а-с! — поддержал инженера батальона директор завода. — Именно сегодня, чтобы, как вы, милостивый государь, говорите, настроить «Редуты» должным образом. У нас специально бригада таких «настройщиков» создана. Вот-с!.. — Он опять погладил свою голову, точно хотел убедиться в отсутствии шевелюры, и добавил уже спокойно: — Обязательно расскажем товарищам Кузнецову и Попкову о ваших заботах, а если удастся, и товарищу Жданову. — Смущаясь, обратился к Соловьеву и Бондаренко: — А за несоблюдение субординации простите, голубчики. Далек я от воинских правил и этикета, хотя и звание генеральское имею.
Он нахлобучил шапку, поднялся. Встали и остальные. На их лицах было написано изумление.
— Товарищ генерал, может быть, вам охрану выделить? — по-уставному щелкнул каблуками Бондаренко.
— Что вы, друг мой, я не знаю, как от этих железяк отделаться. — Директор завода взялся за оттянувшие ремень поверх телогрейки ручные гранаты. — У меня радикулит, старческая болезнь. Ну да шут с ними, положено, говорят.
— Ничего, я буду сопровождать генерала, — пробасил полковник Соловьев, а присутствующие с невольным уважением окинули взглядом его высокую, богатырского сложения фигуру.
Они вышли в коридор и гуськом направились к выходу из штаба. У тумбочки дежурного, вытянувшись по струнке, отдавая честь, стоял Добреньков. Когда Осинин, шагавший последним, с ним поравнялся, сержант тихонько остановил его:
— Разрешите обратиться, товарищ воентехник первого ранга. Тут мы неизвестного одного задержали, к вам пытался прорваться. Длиннющий такой и худой. Веденеевым себя назвал, а документов нет.
— Где он?! — воскликнул Осинин и тем самым невольно привлек к себе внимание Соловьева, Бондаренко и представителей радиозавода, которые остановились у двери, с любопытством поглядывая на инженера. Осинин пояснил им: — Как раз «настройщик», который нам нужен, объявился. Старшина Веденеев! Где он? — с нетерпением опять спросил он у дежурного.
— Его лейтенант Юрьев на гауптвахту отправил — до тех пор, пока не выяснит, тот ли он, за кого себя выдает, — громко выпалил Добреньков и добавил осуждающе: — Сопротивлялся…
— Вот тебе и «настройщик», к награде его, как героя представили, а он… — недовольно нахмурился Соловьев. — Вы же докладывали, что госпитализировали его после ранения. Как он здесь оказался, да еще без документов? — спросил полковник у комбата.
Бондаренко, краснея, пожал плечами: мол, не могу знать.
— Сбежал он из-под медконтроля, не долечившись, так и заявил здесь, — отчеканил Добреньков.
— Вот как? Это круто меняет дело. Молодец, старшина! — довольно пробасил Соловьев и приказал: — Немедленно Веденеева освободить! Возьмете его с собой, Осинин.
— Слушаюсь, товарищ полковник!..
В последующие трое суток погода резко ухудшилась, зарядил дождь, временами со снегом, и людей пробирало насквозь. Расчетам всех установок, за исключением «Редута-1» в Токсове, не прекращающего ни на минуту наблюдения за воздухом, пришлось свертывать «дозоры», переезжать по слякотным, вязким дорогам и даже, как «Редуту-3», переплывать в Кронштадт. Перебазировался из Песочной в Ленинград на Новосельцевскую улицу и штаб батальона.
…А совсем неподалеку на крышу дома № 9 в Яшумовом переулке поднимали «Захария», с темно-зеленым фургоном и демонтированными колесами. И никто — ни такелажники завода «Большевик», ни редкие прохожие — не знал и не догадывался, что за штуковина спрятана в машине, для чего нужно так надрываться, чтобы затащить ее на двадцатиметровую высоту. Визжали жалобно лебедки, тек пот по лицам.
Руководил подъемом капитан Бондаренко, с воспаленными от бессонницы глазами и сиплым, простуженным голосом. Со стороны могло показаться, что ему давно за сорок. Но движения его порывисты, в словах — подстегивающая уверенность, и тот, кто подчинялся им, мог невольно подумать: «Нет, он молод и крепок — ишь сколько энергии кипит!» Правда, когда подъем стопорился и казалось, что раскачивающаяся на тросах, словно маятник, машина вот-вот оборвется и рухнет наземь, комбат белел и сквозь сжатые зубы шептал:
— Черт меня дернул пойти в академию. Уж лучше бы, как отец: тачал бы себе спокойно сапоги.
Борис Бондаренко вырос в местечке Ямполь-Подольском на Винничине в бедной семье кустаря-одиночки. Познал он и труд, и плетку. В пятнадцать его спину изодрали в клочья петлюровцы в целях профилактики: кто-то подпустил «красного петуха» соседу-шкурнику, на которого он батрачил. Никто не думал, что «волчонок» Борька выживет, встанет на ноги. Но он выкарабкался, казалось, с того света и только настырнее и злее твердил: «Ничего, еще устрою кулачью ве-се-елу-ую жизнь». Тогда и посоветовал ему старый Бондаренко: «Плюнь ты на все, сынок. Учись-ка лучше моему ремеслу. Ведь почти готовый сапожник. Да и живи тихо, как на роду написано».
Не догадывался отец, что время уготовило сыну иную судьбу. И хотя не успел Борис повоевать в гражданскую, но лишь пришел срок — в армию пошел с радостью. Заметили в пареньке трудолюбие, настойчивость — направили в школу красных командиров.
Учиться ему пришлось много, за плечами было всего четыре класса церковно-приходской школы. Вечерами и в школу рабочей молодежи бегал. Благо начальники поддержали курсанта, разрешили пойти на такой эксперимент. Бондаренко спал по четыре часа в сутки, остальное время коротал за книжками. Помогли воля, напористость. Пришли успехи и в службе, когда уже стал командиром. Направили в академию…
Только вот излишне горяч и самолюбив был комбат. Резок. И ничего не мог поделать с собой.
С утра он сам повел колонну с другой установкой к Ладожскому озеру. Двигались медленно: в лобовые стекла машин била снежная крупа, и колеса скользили по вымощенной булыжником трассе. Однако до Ваганова добрались без приключений. Спустившись к озеру, комбат отмерил площадку слева от деревушки Коккорево, у самой воды. Отдавая распоряжение начальнику «Редута» лейтенанту Ульчеву развертывать станцию, Бондаренко был уверен, что позиция им выбрана удачная. Но тут подъехала эмка, из нее выбрались полковник Соловьев и директор радиозавода и давай комбата распекать чуть ли не на глазах у подчиненных.
— Что это за место?! Ведь нужна возвышенность, чтобы условия соответствовали техническим требованиям!.. — отчитывал Соловьев Бондаренко.
Директор радиозавода подлил масла в огонь:
— А как вы, милостивый государь, думаете питать «Редут»? От силовой машины? А где брать бензин? Электричества-то здесь нет!
— Есть электросеть… На ириновских торфоразработках, — возразил Бондаренко.
— Значит, и «Редут» нужно ставить в Ириновке.
В общем, пришлось свертываться. Колонна опять вышла на дорогу и медленно потянулась назад, от озера, к Ленинграду, мимо Ваганова, в шести километрах от которого приютилась на длинном узком косогоре деревенька Ириновка.
На самом холме у околицы в туманной дымке вырисовывались очертания церкви, каких-то построек…
«Тут, что ли, развернуть «дозор»? — подумал Бондаренко. — Э-эх, жаль, Осинин с другими станциями возится. Уж он бы подсказал, инженеру это куда сподручней». Он приказал водителю своей машины остановиться, выпрыгнул из нее и зашагал по лужам в хвост колонны.
— Что стряслось? — открыл дверцу эмки Соловьев.
— Думаю, товарищ полковник, здесь разбивать позицию «Редута», — показал Бондаренко на косогор. — В тот сарайчик у церкви загоним установку, антенну наружу, замаскируем — никто не догадается. И для землянок удобно, прямо в откосе выроем — получится вроде пещер.
— А где линия электропередачи? — спросил вышедший из машины директор завода.
— Если напрямую, то километра два-три будет.
— Не пойдет, — развел тот руками. — Место хорошее, а не пойдет. Так вот-с, друг мой. Не сможете вы подсоединиться к электросети, придется линию тянуть. А для этого не дни, месяцы потребуются.
— Надо будет, и в дни уложимся, — не сдавался Бондаренко.
Подошедший Ульчев поддержал комбата:
— Конечно, построим, чего там…
— Действуйте! — махнул рукой Соловьев. — Ты, лейтенант, затаскивай на гребень станцию и приступай к оборудованию позиции. А ты, комбат, коль уверен в своих людях, иди в контору торфоразработок и договаривайся о прокладке линии.
Но когда Бондаренко приехал в Рахья, где находилось управление ириновских «болот», и встретился там с техническим руководителем разработок, то упал духом. Нет, подключиться к линии можно было, никто не возражал. Только напряжение ее — три тысячи вольт! А значит, и к «Редуту» надо было вести высоковольтку, а потом монтировать еще и понижающую подстанцию. Тут действительно могло месяцем обернуться.
— Коль такое дело — поможем. Дам я тебе двух монтеров. Они хоть и бабы, но электрики высокой квалификации, — попытался успокоить техрук Бондаренко.
— Да разве нас два монтера выручат, тем более женщины?!
— У меня все они в юбках, а вкалывают похлеще иного мужика…
И теперь не выходило еще из головы Бондаренко, как идут дела в Ириновке. Не мог он остаться там с расчетом Ульчева из-за сложного подъема «Пятерки» по вертикальной стене. При этой мысли бросало то в жар, то в холод: не дай бог угробить станцию! «Надо бы быстрее послать в Ириновку Осинина. Вот только пусть расставит на «точках» остальные установки и сразу же мчится туда», — решил комбат.
…Осинин с Веденеевым, развернув и настроив возрожденный «Редут-4» в Ленинграде, у Волкова кладбища, а потом «Двойку» в Юкках, тряслись в это время по ухабам, ведя последнюю по счету установку — «Семерку» — в деревню Манушкино, к самому переднему краю. О многом успели переговорить они. Но больше всего о том, как лучше использовать радиоулавливатели, выжать из них все, на что они способны.
Осинина влекла в основном теория, отталкиваясь от которой, он уже сейчас представлял кое-какие конструктивные изменения в схемах блоков и дополнительные приставки к «Редуту», улучшающие его технические характеристики. К примеру, мечтал он о высотной приставке к антенне, чтобы была возможность определять еще одну координату — высоту полета цели.
Веденеев же — практик. Его пальцы, казалось, сами чувствовали, где нужно подкрутить, подстучать, подпаять, и сразу картинка на экране трубки становилась четче, ярче, словно источалась от рук старшины дополнительная энергия. Предложения инженера он воспринимал с постоянной готовностью:
— А вы чертежик мне дайте, товарищ воентехник. Уж я постараюсь исполнить точь-в-точь.
Осинин вздыхал:
— Да… Тебе бы, Николай, в радиомастерскую, но нет ее пока. А так бы не только от меня, от многих наших инженеров-добровольцев заказы посыпались, не успевал бы чертежи разгребать.
— А кому же за экраном «Редута» сидеть? Сами жалуетесь, что дежурные смены до сих пор не укомплектованы.
— Это точно. Но мы народ обучим, в лепешку расшибемся, а надежных операторов подготовим. Как считаешь, что нужно, чтобы ускорить этот процесс? Вот ты, старшина, как учился?
— Я?.. Поначалу форму импульсов с осциллографа в тетрадку зарисовывал и запоминал. Ночью разбуди — тут же мог воспроизвести. Так и пошло.
— Вот и нам, на «дозорах», нужно взять этот метод на вооружение. Заведем специальные тетрадки характерных импульсов, — загорелся Осинин, — пусть операторы свои наблюдения записывают и обмениваются между собой. Все их вместе сложить — книга получится!
— Золотая книга, товарищ воентехник…
В Манушкине они попали под минометный обстрел. Правда, обошлось без последствий. Но Осинин, памятуя о печальной участи расстрелянной установки в Пулкове, отвел «Семерку» за околицу деревни. Благо нашелся подходящий бугорок, поросший чапыжником, на котором и установили «Редут». Связавшись с приемным центром батальона, Осинин доложил о выполнении задания. Тут же получил новое — курс на Ириновку. А Веденеев, как и намечалось, поехал в Токсово, к Червову.
…На прокладку линии электропередачи вышел весь расчет. Осинин подключал к работе и дежурную смену, и часовых, которые, сменившись с постов, тоже шли на помощь. Бойцы валили лес, рубили, пилили его, рыли ямы, ставили столбы, монтеры тут же взбирались на них, вешали крючья, протягивали силовой кабель… Это был чудовищный, адский по тяжести, невыносимый труд войны, в котором было все: и надорванные жилы, и сбитые в кровь руки, и пот… Они протянули высоковольтку и установили понижающий трансформатор на позиции «Редута-6» за двое суток!
…А в Яшумовом переулке на плоской и забетонированной крыше НИИ-9, на которую накануне с грохотом и скрежетом выволокли демонтированный зеленый фургон, уже мерно крутилась антенна, не видимая с земли и смотрящая далеко вокруг.
В тот же вечер в кабинет Жданова вошли директор радиозавода и полковник Соловьев, которые доложили члену Военного совета фронта о том, что его указание о создании вокруг блокадного кольца сплошного радиопеленгаторного поля для обнаружения воздушных налетов противника выполнено. Установки РУС-2 на оборудованных «дозорах» работают надежно.
— Приятная новость, спасибо. — Андрей Александрович поднялся из-за стола и подошел к большой, во всю стену карте. — Так где расположены наши «Редуты»?
Соловьев перечислил. Жданов взял записную книжку и сделал пометки.
— Хорошо бы поставить пеленгатор и за Ладогу, к Волхову, и, может, не один, — размышлял он. — Очень важно оберегать нашу единственную связь со страной через озеро. Завод не даст нам еще парочку «Редутов»?
— Завод свернул производство и практически уже весь эвакуирован.
— Это плохо, что свернул. Но кто-то же остался в цехах? Наверное, и сырье, и детали, и оборудование тоже не все вывезли… Я вот о чем попрошу, прежде чем вы отправитесь в Новосибирск. Соберите рабочих, которые не уехали, организуйте из них бригаду. Может быть, подключить к ним специалистов из радиобатальона? Надо собрать хотя бы еще одну установку. Разъясните людям… Если ленинградский рабочий за дело возьмется, он обязательно доведет его до конца!
— Хорошо, товарищ Жданов, считайте, что я выполнил ваше поручение, — взволнованно заверил директор завода.
Если вам, читатель, доведется побывать в Музее истории Ленинградского военного округа, то обязательно обратите внимание на рукописный фолиант в бархатном переплете, на котором укреплены резные деревянные буквы — «ЗОЛОТАЯ КНИГА». Да, это та самая, написанная локаторщиками блокадного Ленинграда. Полистайте ее, и вы почувствуете не только уникальность ее содержания, но и услышите голос того далекого времени. Дрогнет сердце, ведь это н а ч а л о нашей радиолокации!
Есть в этой книге такие строки: «Сила плюс искусство — вот что решает исход вооруженной борьбы. Нашей силой в борьбе с врагом является передовая техника — «Редуты», а искусством — многочисленные приемы применения этой техники… Было бы неправильно считать, что из «Редутов» нельзя выжать больше отведенной ему максимальной дальности обнаружения целей в 120 км…
Творческая мысль инженеров, старших операторов, их постоянное стремление возможно дальше обнаружить противника привели в ряде случаев к засечке целей на расстоянии 220—230 км».
За день до праздника
Первым на большие расстояния стал бросать взгляды за линию фронта «Редут-1». Надо отдать должное военинженеру Червову, установку он довел до ума. Хотя единственным прибором для регулировки «Редута» ему служила обычная неоновая лампочка на эбонитовой ручке, по свечению которой определялась мощность излучения и длина волны. В руках военинженера эта «палочка-выручалочка» творила чудеса. Веденеев тоже попотел изрядно. О «ноль-иксах» больше никто не напоминал. Старший оператор четко определял количество самолетов в цели, их тип.
Теперь Червов сам поругивал себя за то, что никак не успевает заменить масштабную ленту на экране осциллографа километров на сто пятьдесят, но чтобы развертка не отражалась на определении характера импульса. Тогда Веденееву и другим операторам легче будет распознавать дальние цели. Засела у инженера в голове эта идея.
Старшина Веденеев, слушая все эти «охи», в сердцах восклицал: «Что вы так огорчаетесь, Георгий Николаевич! Радоваться надо: вы такое сделали! Та-а-ко-е!..» Но Червов в ответ лишь отмахивался и казнил себя.
Однако сейчас беспокойство у Червова вызвало другое: немцы начали мудрить. Он отложил свою масштабную ленту и засел в домике дежурной смены вместе с операторами, не сводя глаз с осциллографического отметчика.
Октябрь их научил: стервятники летают ночью, а днем — только когда пасмурно, облачность большая. Группы небольшие — два-четыре бомбардировщика, а то и вовсе одиночки. Следить за такими целями нетрудно, если нет «зон провалов». Червов вычертил маршруты ночных налетов и заставил расчет выучить их назубок: пошли самолеты со стороны Витина, значит, дальше они полетят на Ропшу, через Финский залив, и на город; полетели от Сиверской — потом пойдут на Красногвардейск, через Среднюю Рогатку, и на Ленинград; ну а если выходят от Тосна, то жди их над Колпином, вдоль Невы будут заходить к самому центру города… Только дудки, их же чопорный педантизм рушил черные замыслы. «Редут» ни разу не сплоховал, и летчики с зенитчиками отгоняли «ворон».
Но вот Веденеев обратил внимание на то, что большая группа взлетела с дальнего аэродрома и шла от Нарвы. И вдруг, когда подошла к Сиверской — он уж начал было выдавать донесение на главный пост, — исчезла! Больше не появлялась, как в воду канула. В чем дело? Неужели появилась новая «мертвая зона»?
— Может, вы ошиблись? — допытывался Червов у Николая.
— Никак нет, товарищ военинженер, была группа, а над Сиверской пропала, — уверенно ответил тот.
«Неужели она села на аэродром? — терялся в догадках Червов. — Но в Сиверской базируются фашистские истребители, а старшина утверждает, что вершина импульсов была пологая, значит, бомбардировщики. Надо проверить».
Через некоторое время Веденеев опять доложил:
— Вижу группу, самолетов двадцать, бомбардировщики, взлетели с Дно!
— Ведите, и, пожалуйста, повнимательней, — попросил его Червов и отдал распоряжение телефонисту: — Дублируйте донесение на главный пост!
Пошли цифры, цифры, началась обычная работа, а Червов внимательно наблюдал. Вот самолеты подошли к Сиверской. Что это? Количество импульсов уменьшилось! Осталось только два самолета, ошибки быть не может — изображение четкое. Они заходят на Ленинград уже знакомым маршрутом. А где же остальные бомбардировщики?!
— Этих двух проведите до конца, не снижайте внимания! — взволнованно приказал Червов Веденееву.
Самолеты подошли к городу и сравнялись с импульсами от «местных предметов».
— Следите, следите, Николай Ильич, они сейчас должны опять появиться…
— Если не собьют наши, — заметил Веденеев. — О! Нашел гад себе могилку!
— Молодцы зенитчики, четко сработали, — тоже обрадовался Червов, увидев, что теперь только один импульс появился на экране. (Потом они узнали, что это не зенитчики сбили бомбардировщик, а летчик Севастьянов впервые над ночным Ленинградом таранил врага.) Второй «юнкерс» ушел обратным курсом. Подойдя к Сиверской, импульс от него пропал.
— Совершил посадку. Не полетел обратно в Дно, а сел там же! — Червов совсем разволновался. — А почему же остальные бомбардировщики отказались от налета на город?.. Пожалели? Добренькими стали? Враки! Да, да, товарищи дорогие, враки все это! — как бы подключая к своим рассуждениям операторов, воскликнул Червов. — Они обязательно полетят на Ленинград. Они собирают армаду. Сиверская для них — аэродром подскока! Соедините меня с главным постом! — попросил он телефониста. — Наблюдение не прекращать!
Червов доложил о догадке оперативному дежурному на КП корпуса. Вскоре последовал его доклад о другой группе немецких бомбардировщиков, взлетевших с Луги, которые произвели посадку, но только теперь не в Сиверской, а на аэродроме в Гатчине…
В Смольном о донесениях «Редута-1» пока еще знали только два человека — полковник Соловьев и начальник разведывательного отдела фронта комбриг Евстигнеев, которого начальник службы ВНОС успел проинформировать. Но доложить об этом руководству обороной города они не успели. После короткого собрания партийного и советского актива в честь 7 Ноября Жданов пригласил к себе командование фронта. На повестке дня стоял один вопрос: как не допустить бомбардировки Ленинграда?
— Учтите, предполагаемый налет — не обычная акция, — начал совещание Жданов. — Нам нельзя позволить, чтобы в годовщину Великого Октября фашисты бомбили город. А они намереваются учинить такой разбой, какого свет не видывал. Что будем делать, товарищи?.. Видимо, нашей авиации что-то надо предпринимать.
— У меня в полках на исходе горючее, товарищ Жданов. Если я и отряжу на патрулирование эскадрилью, она не сможет быть долго в воздухе, — сказал командующий авиацией генерал Новиков.
— Да, лед на Ладоге еще не стал. Зато ледяной шуги столько, что озеро уже не судоходно, — огорченно вздохнул Андрей Александрович. — В Новой Ладоге скопилось и продовольствие и горючее, а как доставишь?..
— Товарищ Жданов, разрешите доложить, — поднялся полковник Соловьев. — Буквально перед тем как идти сюда, мне сообщили, что спецустановки обнаружили сосредоточение больших групп бомбардировщиков противника на аэродромах в Сиверской и Гатчине. Можно попробовать нанести упреждающий удар авиацией.
— Что значит «попробовать», полковник?! — вскочил Новиков. — Я же говорю, что у меня бензина едва на один полковой вылет хватит. А вдруг там нет никаких бомбардировщиков, а полетят они с другой стороны — что тогда прикажете делать?.. И как ваши наблюдатели могли все так точно определить?
— Подождите, товарищ Новиков, не горячитесь. Нужно разобраться, — остановил генерала командующий фронтом Хозин. — Товарищ полковник, кому вы еще докладывали об этом?
— Успел сказать только комбригу Евстигнееву, — ответил Соловьев.
— И каково мнение начальника разведотдела?
— Проверять надо…
— Сколько времени вам для этого нужно?
— Часов шесть, может, больше. Как повезет разведчикам…
— Нет, это много, нам медлить никак нельзя, — прервал диалог Жданов, который поднялся из-за стола и взволнованно начал прохаживаться по кабинету. Неожиданно звонким голосом он спросил Соловьева: — Ну, а верить-то вашим пеленгаторщикам можно? Вы твердо знаете, что они не ошибаются?!
— Уверен, товарищ Жданов, и не сомневаюсь, что сведения точные.
— Вы можете соединиться непосредственно с установкой и еще раз спросить того, кто это обнаружил, — уверен ли он в своей информации? — спросил Андрей Александрович.
— Отсюда? — спросил Соловьев.
— Да откуда угодно, только быстрее.
— Тогда разрешите!.. — Соловьев направился к телефонам, стоявшим на маленьком столике. Тут же находился небольшой ящичек, из которого раздавались мерные глухие звуки метронома.
Подошел и Жданов, поднял одну из трубок:
— Сейчас же соедините полковника Соловьева, он скажет с кем, — и подал трубку начальнику службы ВНОС.
Соловьев, связавшись с оперативным дежурным, вызвал «Редут-1». Червова в аппаратной не оказалось. На связь вышел дежурный — старший оператор установки Веденеев.
— Товарищ старшина, доложите, откуда у вас сведения о скоплении авиации противника на ближних аэродромах… Кто интересуется? — Соловьев усмехнулся и посмотрел на Андрея Александровича. Тот согласно кивнул, и полковник, выделяя каждое слово, проговорил: — Лично товарищ Жданов интересуется. Да, да…
Прикрыв ладонью микрофон и слушая доклад, Соловьев начал пересказывать присутствующим об обнаружении «Редутом» перегруппировки авиации противника. Не все из того, что он говорил, было ясно, но все присутствующие поняли главное: сведения не лишены основания и заслуживают серьезного внимания.
Жданов не выдержал и прервал Соловьева:
— Спросите еще раз, сам он твердо уверен или это только предположения?
Соловьев спросил и через несколько секунд ответил:
— Уверен он, товарищ Жданов. Говорит, что и инженер Червов, который первым догадался о вражеской перегруппировке, уверен. А Червов ошибиться не может.
— М-да… Ну что, товарищи, давайте подумаем… Можно ли рискнуть, самим произвести налет на вражеские аэродромы?..
В ночь на 7 ноября 1941 года 125-й бомбардировочный полк майора Сандалова нанес упреждающий удар по аэродромам в Сиверской и Гатчине. Для фашистов он оказался неожиданным и сокрушительным. Было сожжено на земле 66 вражеских машин. Только небольшая часть фашистских самолетов находилась в воздухе и успела сбросить на город несколько крупных бомб с часовым механизмом. Большого урона они не принесли.
7 ноября Ленинград не бомбили.
Вскоре войскам фронта был объявлен приказ, подписанный Хозиным и Ждановым, о первом награждении советских локаторщиков за боевое применение новой техники. Инженер Червов получил орден Красной Звезды. Веденеев и остальные бойцы дежурной смены «Редута-1» — медали «За боевые заслуги». После этого авторитет ленинградских разведчиков неба стал незыблемым.