– Значит, потому что бандит! – стал заводиться я.
– Ладно, я бандит, – легко согласился Кань. – Причем крупная рыба. Но, видит Небо, моей вины в этом нет. Кем были твои предки? Лекарями, мастерами Ци-Гун и боевых искусств?
Я уже понимал, к чему он клонит, и потому смолчал.
– И выбора, кем стать, как я понимаю, у тебя не было. Тебя с малых лет, ни о чем не спрашивая, просто начали учить. А когда ты вырос, уже и спрашивать не надо было, тебе все это уже нравилось. Да что там нравилось, оно бурлило у тебя в крови. В общем, у тебя такая карма. У меня другая карма, все мои предки были, как ты говоришь, бандитами. Сами себя они называли черным обществом. Получается, что я был в таком же положении, как ты: у меня тоже не было никакого выбора. Ты сам не маленький, должен понимать, что между нами не такая уж большая разница, ведь иногда воин мало чем отличается от бандита.
– Это смотря какой воин, – недовольно пробурчал я, хотя прекрасно понимал, что Кань прав.
– Любой! – отрезал он. – В любом бандите есть воин, в любом воине – бандит. А в некоторых того и другого поровну и тогда не понять, воин он или бандит. Скажу тебе больше, именно из воинов и получаются самые лучшие мафиози. Солдаты – самое лучшее сырье для преступности, особенно организованной. Хороший, испытанный солдат привык исполнять приказы, он привычно готов и убивать, и умирать. И это не слова, а опыт.
– Кстати, – снова перескочил он с темы на тему, – тебе твой дед не рассказывал, как ему удалось пересечь границу, когда он бежал из Китая?
– Он не любит об этом говорить. Я спрашивал не раз, но все, чего я добился, это слова о том, что если бы не Ци-Гун, ему это никогда бы не удалось.
– Когда он пересекал границу, ему нужно было миновать небольшой китайский пост. На этом посту его задержали, но расстреливать не стали, потому что он вез с собой двух беспомощных стариков. До выяснения его посадили в подвал. Когда он понял, что «просто так» ему не выйти, он вышел «не просто так». Как он это сделал, никто не знает. После его исчезновения осталось пять трупов – четверо солдат и офицер. Что он с ними сделал, никто не знает, потому что никаких следов насилия на телах не было. Видимо, техника смертельного касания. Так что он тебя не обманул, можно сказать, что это чистой воды Ци-Гун. Хотя лично я бы сформулировал это несколько иначе.
Чем зарабатывал на жизнь твой учитель Ван до того, как стать охотником на тигров, тебе тоже наверняка неизвестно. Он этого никому не говорит. Но, думаю, тебе уже можно знать, ты большой мальчик, тем более той же породы. Во времена своей молодости, будучи непревзойденным воином, Ван участвовал в боях без правил. Само собой, за большие деньги и до смерти. Потом это ему надоело и он перешел на тигров. Говорил, что за тигра платят немного меньше, чем за человека, но зато для кармы не так плохо, да и риск меньше, чем сражаться с такими противниками, которые были у него в боях без правил, куда кто попало не приходил. Может, ты мне не веришь?
Чувствовал я себя странно. Я, давно никому не веривший, поверил этому бандиту, не далее как вчера показавшему, как блестяще он умеет «разводить» людей. Поверил с первого раза!
– Теперь они изменились и ведут правильный образ жизни, но даже они не всегда были святыми. Кстати, я не спрашиваю тебя, скольких людей убил ты. Думаю, больше, чем твой дед и Ван, вместе взятые. Намного больше! Я спрошу тебя иначе: ты уже посчитал, сколько людей тебе надо вылечить, причем не просто вылечить от какого-то пустякового заболевания вроде насморка, а спасти от смертельного недуга, чтобы хоть как-то уравновесить свою карму?
– Зачем ты мне все это говоришь? – со злобой спросил я.
– Это и есть первый урок мудрости. Нет черного и белого. Есть масса оттенков, полутонов, игры света и тени. Нарисуй-ка мне символ Инь – Ян.
На душе было тоскливо, спорить не хотелось. Бандит был прав. Хотя какой он бандит. По сравнению со мной он – невинный ребенок. Я молча нарисовал рыбу Инь – Ян.
– Ну вот, снова черное и белое, – протянул Кань. – Похоже, ты так ничего и не понял. На самом деле нет четкой грани между светом и тьмой, а есть постепенный переход между ними. Где более плавный, где менее, но переход, а не грань. Иначе, где грань между воином и бандитом. Надел мундир – воин, снял мундир – бандит?
– Я был шпионом и большую часть войны провел без мундира, – сказал я.
– Вот, вот, – подтвердил Кань. – Шпион – это самый большой бандит и есть. Это солдату ничего нельзя. А шпиону, как и бандиту, все можно, нельзя только попадаться. Никакого отличия. Да если бы ты не был бандитом, разве вернулся бы ты позавчера, чтобы избить несчастную, неотесанную деревенщину? Или, может, ты их перевоспитывать собрался? Если так, то уверяю тебя, они еще злее станут. К тебе, конечно, и близко не подойдут, но на остальных будут бросаться еще с большим остервенением. Мне, кстати, это лишнее насилие совершенно не нужно, так что некоторое время придется за ними еще больше следить. Но к тебе никаких претензий. Это моя промашка. Я ведь про тебя знал. Надо было им тебя сразу показать, проблем бы меньше было. Ладно, – оборвал он сам себя, – это моя вина, так что сегодня ужин за мой счет.
А чтобы тебе было что почитать перед сном, вот тебе книга о профессиональных японских воинах, о том, чем они отличаются от бандитов (и отличаются ли вообще), и о том, что на самом деле это часто одни и те же люди, только волею судьбы попавшие в разные обстоятельства. Я тебе там подчеркнул кое-что.
Не могу сказать, что я любил читать, но после общения с мастером Мо я начал находить в этом хоть какой-то смысл. Да и книги он мне оставил отменные. Как он говорил: «Чтобы стать мудрым, ты должен прочитать не больше десятка книг. Но чтобы найти эти книги, тебе придется прочитать десятки тысяч других книг. Лао-цзы и Конфуций – это на всю жизнь. Поймешь их и больше тебе ничего не нужно знать».
Так что книжку Каня я взял даже не без удовольствия. Хоть «Лао-цзы и Конфуций на всю жизнь», но такие книжки «сплошняком» не почитаешь, тут нужно думать не то что над каждой фразой – над каждым словом. Поэтому новая книжка для разнообразия была вполне кстати. Тем более такая тоненькая.
Открыл я ее на заложенной странице и прочитал аккуратно подчеркнутый фрагмент.
«Ямамото Дзинъэмон всегда говорил своим слугам: «Напропалую играйте в карты! Лгите сколько угодно! Если вы прошли с человеком сто метров и он не солгал вам семь раз, этот человек ни к чему не пригоден!». В прошлом люди всегда говорили подобным образом, потому что они заботились только о воинских подвигах и считали, что «праведный» человек не способен на великие свершения. Они также закрывали глаза на проступки людей, оправдывая их словами: «Они сделали много хорошего, поэтому…»
Люди вроде Сагара Кюма тоже прощали своим слугам воровство и прелюбодеяния, постепенно приучая их не совершать таких поступков. Сагара Кюма говорил: «Если бы не такие люди, у нас не было бы настоящих слуг»».
«Какая прелесть, – подумал я. – Играйте в азартные игры, лгите, воруйте и прелюбодействуйте. И это великие японские воины, известные своей воинской добродетелью! Хотел бы я посмотреть на простого деревенского учителя воинских искусств, который преподавал бы своим ученикам такие истины. С ним бы в деревне не здоровался ни один человек, а о том, чтобы отдать ему своего сына в обучение, и речи бы ни шло».
Но вообще книга была очень забавная, в ней «правильные» и «неправильные» поучения сменяли друг друга. Два «правильных» наставления я счел настолько важными, что даже не поленился и записал их в тот блокнот, где записывал все, что Мо рассказывал мне про Тай-Цзи-Цюань. Звучали они так:
«Если слуга будет думать только о том, что ему предстоит сделать в течение дня, он сможет сделать все. Приниматься нужно только за то, что можно закончить в течение одного дня. Завтра будет тоже только один день».
«Слово «гэн» означает «иллюзия» или «привидение». В Японии человека, который показывает фокусы, называют гэндзюцуси, или «мастер создавать иллюзии». Все в этом мире – всего лишь кукольное представление. Вот что значит слово «гэн»».
В результате книжка (называлась она «Хагакурэ», или «Сокрытое в листве») настолько меня увлекла, что за ночь я прочел ее от корки до корки. И выяснил неожиданную вещь. Не знаю, что такое «нейролингвистическое программирование», о котором говорил Кань, но если я хоть что-то понимал, то эта книжка программировала человека, призывая его каждое утро и каждый вечер готовиться к смерти. Причем не просто к смерти (это понятно, все смертны), а к смерти ради своего господина. Там многократно говорилось об отречении от своей жизни ради своего господина, которому необходимо было постоянно поклоняться.
Как по мне, то так следовало не обучать воина, а дрессировать сторожевую собаку. Это как раз ее служба – беречь имущество хозяина и его жизнь, не щадя своей собственной. Но мало ли что мне казалось, чужая традиция – потемки. Для меня же книга было чрезвычайно поучительной, хотя бы потому, что я еще раз оценил, как правильно и честно меня учили, и еще раз поблагодарил за это тех, кто меня учил.
Когда я возвращал «Хагакурэ» Каню, я сообщил ему, что думаю по поводу такого «Пути воина». На это Кань ответил мне так:
– Это ты зря, прекрасная система. До сих пор работает. На этих принципах основана современная японская мафия. Они считают себя потомками самураев, требуют беспрекословной преданности клану и старшим «по званию». Очень удобно для поддержания железной дисциплины. Кто провинился, тот сам отрезает себе фалангу пальца на руке. И это если провинность невелика. А если велика, то кончает жизнь самоубийством. Они же самураи! Так что лишнего себе никто не позволяет.
Полезная книга, если ее читать без восторга и излишнего восхищения подвигами «древних героев». Конечно, они были героями, но если человеку морочить голову, то из любого можно сделать героя. И для этого не много нужно: общая идеологическая платформа и постоянное, ежедневное, ежечасное, ежеминутное вдалбливание одного и того же. Причем желательно с детства. И кстати, разве твое родное вьетнамское государство тебя не так воспитывало? Правда, с тобой у них не очень хорошо получилось. Но это только потому, что тебе с детства вправили мозги и приучили слушать одного человека – себя.