— И вам нужен этот спорт, спортсмены? — с ходу отчитала Павла медсестра, крупная женщина в белом халате.
— И вам здравствуйте, — кивнул я. — У нас вывих и была кратковременная потеря сознания на ковре.
— В меде учишься, что ли? — спросил мужчина в белом, осматривая руку Павла.
— Насмотренность большая, — ответил я.
— Ну-ну, — выдал врач и распорядился: — Петрович, в травмпункт на Патриотов. Вывих — это не страшно, главное, чтобы там перелома не было.
— Нет там перелома, — пробурчал Павел.
— Петрович, отбой по травмпункту! У нас в машине мальчик с рентгеновским зрением. Едем в женские бани, он за девушками будет подглядывать и нам описывать всё подробно. — в стиле английского юмора, не улыбаясь, сообщил всем в салоне скорой врач.
— Ха. Че там смотреть-то, — включилась в разговор медсестра с широкой костью. — Вряд ли у кого-нибудь там поперёк.
— Мы — врачи и никому не верим на слово! Мы должны всё проверять. Поэтому, Петрович, сначала в травмпункт, а потом уже к баням — оспаривать или доказывать гипотезу Любови Никитичны о возможной поперечности неназываемой области женского тела!
И машина тронулась, везя Павла и меня в место, где ему должны будут оказать помощь. В травмпункте я прождал больше часа, дальше приёмной меня не пустили, сказали, что одного мальчика с рентгеновским зрением им вполне хватает.
Тут было чисто и прохладно, пахло хлоркой, были мягкие сидения. Положив сумку на широкое сиденье для пациентов, я откинулся на неё в надежде немного поспать.
Рано или поздно и мне придётся встретиться с Сидоровым. Однако его мания уничтожать легально борцов и рядом не стояла в сравнении с жестокостью того же покойного Березина, или банды района, произошедшей от казацкой слободы в Курске.
Другая форма зла — похитрее, поискуснее, с претензией на собственный почерк. И потому я не испытывал страха. Куда опаснее получить перо в бочок в переполненном автобусе, в очередной раз выезжая из Ворона.
«Почему, когда хочется выключиться и закрыть глаза хотя бы на пятнадцать минут, никогда не получается?» — задал я вопрос сам себе.
А тем временем мне нужно было вернуться в Ворон, где у меня была смена на фабрике в цехе по упаковке.
Но тут меня дёрнули за плечо, и, открыв глаза, я увидел Шмеля.
— Че, Саша, уснул⁈ — громко спросил он, и его удар грязным шилом пронзил мою бочку в области печени.
— А-а-а-а! — воскликнул я, вскакивая.
— Ты че, блин! — завопил Павел. Он стоял передо мной по пояс голый, с фиксирующей повязкой на руке.
И никакого Шмеля, как и удара грязным шилом в бок.
— Кошмар, что ли? — спросил у меня Павел.
— Да, походу он, — осмотрелся я, тяжело дыша. Я даже потрогал свой правый бок, ожидая увидеть там аккуратную кровавую точку, но её не было.
— Что, погнали по домам? — спросил меня он.
— Что врачи сказали? — спросил я.
— Сказали, что мне повезло, что плечо удалось вправить без хирургического вмешательства. Сказали: пиво пить можно, а вот спортом заниматься нельзя, пока не заживёт.
— Забавные товарищи, — удивился я.
— Слушай, а реально пойдём, по кружке опрокинем? Пока до вокзала тебя провожу. — вдруг предложил Павел.
— У меня вечером смена, — помотал я головой, но потом добавил: — Только если по одной кружке.
— Я угощаю. Помоги футболку накинуть только.
И вместе с Павлом мы покинули травмпункт, а я решил, что у меня время ещё есть до вечерней электрички. Настроение у Павла было не то чтобы очень подавленное. Мы пару раз обсудили его схватку с Сидоровым, и, пригубив пиво, он даже воскликнул: «Ну ты видел, как я его на 4 балла запустил⁈» А я, желая его поддержать, поддакнул, но для меня было очевидно, что маньяк Сидоров теперь сначала играется со своими жертвами, даёт им надежду, а уже потом ломает.
Пропустив по кружечке, мы доехали до ЖД вокзала, и я пожал левой рукой здоровую руку Павла — тоже левую. А когда я хотел было спросить, как он будет сумку до дома нести, он просто сказал мне, что никак. Что пока отдохнёт от спорта, пока рука не заживёт, и поэтому сумку он мне дарит, а вот форму даёт «погонять».
— Спасибо, — выдал я и, ещё раз попрощавшись, Павел покинул ЖД вокзал, а я пошёл брать билеты на электричку.
К вечеру я был уже в Вороне, входя в общежитие, я остановился возле доски почета.
— Да вы издеваетесь! — смотря на пустую рамочку для моей фотографии.
Тот кто её брал второй раз, не мог не удивится написанному на другой стороне номеру. Немного постояв я мысленно послал всё нахрен и перекинув через плечо, новую синюю сумку из кожзама с надписью Динамо на белой вставке. Поднялся к себе в комнату, где оставил сумку на полу, Генки ожидаемо «дома» не было.
Я снова вышел из общаги и направился во Дворец спорта. Пошёл туда, насвистывая песню про фотографию с наивной подписью «на память», размера девять на двенадцать, наслаждаясь вечерним июльским теплом.
Железобетонные конструкции и кирпичная кладка основания здания Дворца сочетались с крупными витражными окнами. Фасад был украшен гранитной облицовкой и мозаичными панно на спортивную тематику — тут были и пловцы, и боксёры, и борцы, и футболисты. В общем, все. Не было на мозаике только преступных авторитетов, которые затесались в детский спорт и теперь могут координироваться с другими бандами по стационарному телефону. Дверь Дворца спорта оказалась открыта и подпёрта красным кирпичом для вентиляции, и я вошёл в это здание, обернувшись на зеленеющий парк, что был напротив, где по центру лесистой полянки играли родители с детьми на большой детской площадке с деревянными постройками в стиле русских сказок.
На вахте меня встретил мужчина преклонных лет с большими окулярами очков на глазах, дужка которых с одной стороны была перемотана синей изолентой, а значит на века. Я застал его читающим газету.
— Доброго дня. — поздоровался я.
— Доброго. А вы в какую секцию?
— Я к Григо, передайте ему, что Медведь пришел. — услышав это большие глаза мужичка сделались еще шире и он встал, посмотрев на меня так, будто хотел запомнить.
— Ну пойдём, Медведь. — выдал он и пошёл вперёд, жестом показывая чтобы я следовал за ним.
Приближающиеся запахи говорили о том, что мы идём в правильном направлении, а шум глухих и частых ударов по снарядам только подтверждал это.
Войдя в полуоткрытую дверь, я сразу же увидел три ринга на постаментах 6×6 метров и качающиеся от ударов то ли брезентовые, то ли кожаные мешки. Многие висели, словно уши у спаниеля — каплевидные, сморщенные, мягкие сверху, твёрдые внизу. Видимо, наполнитель — песок или опилки. Вряд ли резиновая крошка, и уж тем более не ветошь, как в Таиланде, и не кожа, как в премиум-сегменте данного продукта в нашей стране.
Ринги были переполнены — по три-четыре боксирующие пары в каждом, как и между рингами. Ребята боксировали в шлемах и перчатках на завязках, на конском волосе.
Войдя в зал, вахтёр огляделся по сторонам и, встретившись с кем-то взглядом, поднял руку, а потом указал на меня. Получив такой же жестовый ответ, сказал:
— Иди вдоль рингов налево, там стол. За столом тот, кто тебе нужен.
Зал представлял собой скорее вытянутый прямоугольник, чем квадрат. По противоположной стороне, между мешками, были окна. На дальней стороне — большие зеркала, над которыми висел плакат с надписью: «Бокс — школа мужества!»
Я миновал ринги и, завидев в углу мужчину за столом лет 35–40, остановился. Он был высушен, как изюм, бледен, лыс и худощав, в чёрном костюме «Адидас» — почти таком же, какой я видел у Красова.
— Доброго дня, — поздоровался я. — Я Саша Медведев. Медведь по-вашему.
— Привет, привет, Медведь. Так вот как ты выглядишь. Я думал, ты больше, и говорят, что можешь без проблем шестерым навалять? — кончиками губ улыбнулся Григо.
— Врут. На самом деле — десятерым, и это только правой пяткой, — покачал я головой серьёзно, заодно проверяя может ли авторитет воспринимать бойцовский юмор.
— Чувство юмора — залог интеллекта, — тоже серьёзно проговорил он, — Так чем могу тебе помочь, Медведь — Саша Медведев?
— Говорят, ты город держишь? — начал я с козырей.
— Тоже врут, — кивнул Григо. — Я вон секцию веду, по боксу, и только. Нет желания с кем-нибудь поспарринговать легко?
— Слушай, у меня разговор к тебе. Много времени не отниму. А без борьбы я не дерусь и не спаррингуюсь.
— Ну что же, тогда чё стоишь? Присаживайся, — указал он мне на стул напротив.
И я сел.
— Ну, давай твой разговор, — посмотрел он на меня внимательно, сложив битые-перебитые пальцы в замок. Медики, по-моему, называют такой эффект на кистях грыжами. Они образуются, если неоднократно травмируется кисть — обычно от ударов по чему-нибудь твёрдому.
А молодые пацаны воспринимают такие кулаки за крутость — как и сломанный нос, как и «пельмени» на ушах.
— Смотри, я краем уха слышал, что ты, по моему вопросу, с казацкими нейтралитет держишь? — спросил я, хотя с такими людьми принято говорить «поинтересовался».
— Держу, — согласился Григо. — Потому как слышал, что ты вроде как спортсмен с понятиями, хоть и к ментам близкий.
— Есть такое, — кивнул я. — У меня с казацкими непонятка случилась. Они гоп-стопом занимались, и в бою попадали трое, против меня одного. А потом, когда нас приняли всех, я из доброты душевной их ментам не сдал. Хотя надо было, судя по развитию событий. Потому что после пришлось их пятерых уже бить, а далее штука одна случилась… Кто-то вопреки твоему запрету им помог — фотку с моей общаги с доски почёта тиснул. Я эту фотку у таксиста конечно же отнял, он то их группу на меня и наводил. И вот какая штука: фотку я на доску вернул, а сегодня её снова украли, прикинь?
— И? — усмехнулся Григо.
— И говорят, что ты город держишь, а кто-то за твоей спиной с казацкими работает, — закончил я.
— А у тебя, я вижу, Медведь, нервишки уже сдают. Что, милицейские грамоты душу не успокаивают? Слушай, что я тебе скажу: за то, что ты пацанов ментам не сдаёшь, это тебе уважуха. Хоть ты и комсомолец, но того, кто твои фотки ворует со стены, я тоже искать не буду. Может, они чтобы автограф у тебя взять — ты же у нас местная знаменитость! — он откровенно улыбнулся мне желтеющими не очень ровными зубами.