1.Генри Стэнли интервьюирует старожила«Моя хата с краю, ничего не знаю»
Энциклопедия «Оправдания на все случаи жизни», издательство «Аст», РФ, 2006 г.
– Летать за едой лишь вошло в привычку
у чаек. Такое, мол, естество.
Но к солнцу взлетела гордая птичка.
– Полагаю, Джонатан Ливингстон?
Нет летуну ни границ, ни паспорта,
таким образом, нет материальной пользы.
– Но столкнуть со скалы просят соколы аспидов.
Умру свободным, не стану ползать!
– Караколь-улитка, наслушавшись баек
да песен про соколов и буревестников,
хочет в небо повыше, подальше рая.
Stairway to the heaven! То же мне лесенка!
Но ведь ползать рождённый не может взлететь,
как ни тянет витать в облаках душа,
и придуманы правила не за тем,
чтобы каждый безумец их нарушал!
Говорил он: «Прятки у нас, а не жизнь,
а ведь тело наше – пружина, бицепс!
Живём – дрожим, умираем – дрожим»
Это ж мудрость веков,
святые традиции!
Мы точно знаем, что в следующей жизни,
когда послушание Карма зачтёт,
каждый станет красивым и смелым слизнем.
И не спрячется больше.
Никогда.
Ни за что.
Он отправился к Фудзи, в путь не надев,
панцирь-пелёнки, панцирь-пижаму,
панцири-памперсы и повседневный,
взял листочек тетрадный – прикрыться, пожалуй.
2.Монолог Караколя«Все отговорки не в счет, любовь от страха спасет
И за мечтой своей двигай смело
Боятся глаза, а руки творят
Лишь бы сердце пело!»
Lumen & Порнофильмы
Это не жизнь – захолустье, деревня,
глубинка с тростью и бородой!
Три седые кита, замшелые, древние,
базис – дерево, сын, и дом.
Я непутёвый – мне не по пути
с их скукой трусливой и заурядной.
Моё сердце снарядом на битву летит,
штурмуют крепости клеток ядра.
Мне на Фудзи – неудержимо вперёд!
За спиной оставляю слёзы и ругань,
и биться мне, будто рыба об лёд —
нету больше родных у меня и друга.
Но если я в этой битве полягу,
утешит, что кровь моя на снегу,
знаю точно – станет когда-нибудь флагом,
и воины на верность ему присягнут.
В парашютах небо, кричат «Джеронимо!»,
бегут овчарки и пастухи.
Самурай обречён, или станет ронином,
а значит смерть для него – пустяки.
3.Куррикулум витэ рака«Он домой возвратился под вечер
И глушил самогон до утра.
Всюду чудился запах картечи
И повсюду кричали «Ура!»
Александр Башлачёв
Рак отшельником жил, бирюком
в захолустном райцентре Ракушин.
«Жигулёвское» там, не «Мадам Клико»,
раки целыми днями глушат.
Потому, на недел у них семь пятниц,
каждый долгом считает убухаться в хлам.
Вечер случится – сразу пятятся пьяницы
в ракушку курева и бухла.
А он никогда не курил, не кутил,
чистый, ни папиросы, ни рюмки.
Вместо клешней у него две культи,
на прикладе ружья четыре зарубки.
Любят ноги здесь об него вытирать,
и смеются над ним нередко,
а ведь он – великой войны ветеран,
пятой бойни раков и греков.
Он был в полковом оркестре флейтист,
солдаты как ноты по стану шли,
кто же мог знать, что снаряд пролетит,
упадёт,
оторвёт ему обе клешни?
Полковником вышел, без пособия, пенсии,
о наградах нет никаких вестей.
А горло просит, ревёт без песни,
а губы не могут без флейты свистеть!
Но однажды услышать выдался случай:
на Парнасе есть школа,
«Музы & CO».
Уж свистеть они-то его научат!
Рак ушёл из Ракушина.
Навсегда,
далеко.
4.Дума рака
«Кто сказал, что в сердце маленького человека не могут жить великие мечты?»
Невероятная жизнь Уолтера Митти
Шесть лапок моих исходили военные тропы,
две клешни мои отнимали многие жизни,
дым снарядов глотал,
жевал артиллерии копоть,
у товарища я не единожды был на тризне.
Я много дружил, покуда был молод и полон,
бился с красными рыбами, каких рисовал Матисс,
но в союзниках нынче лишь валидол с карвалолом,
а противник непобедимый мой – ревматизм.
Как ненужный окурок,
ветеран,
инвалид,
старик,
за душой у меня одни лишь обрывки чувств.
Но теперь безволосый, я ищу хотя бы парик,
раз уж с флейтой никак, я свистеть теперь научусь.
Соседи болтали: на Парнас зазывает Феб,
я пойду по дремучим лесам, чрез кусты и валежник,
я пойду по холмам.
В котомке моей зачерствелый хлеб,
пойду, побегу – меня здесь ничто не держит.
Буду там, где нет ничьего следа,
есть маяк, и спадает тоски хомут.
Мой девиз, его знает всякий солдат:
делу – жизнь,
а честь – никому.
Путь к вершине Парнаса отныне ясен:
торопись, истекают последние дни.
Лучше год – но свежее мясо,
чем сто лет – лишь падаль и гниль.
5.Как Сизиф докатился до жизни такой – Зачем в окно глядишь, кузнец?
О чем, кузнец, поешь?
Ты пой – не пой, а под венец
Меня не поведешь!
«Леди и кузнец», шотландская баллада
В пойме какой-то реки, по весне,
в иле,
в глине,
в песке и
грязи
попался найдёныш. Его Моисеем
хотели назвать, но назвали Сизиф.
Бурлак какой-то его так нарёк.
Был в той земле какой-то закон,
который издал какой-то царёк,
что сын бурлака должен стать бурлаокм,
сын рыбака должен стать рыбаком,
а сын царька, естесна, царьком.
По закону младенца в лямку впрягли,
баржи таскал он вместе с отцом,
за пятки, как спрут, хватал его ил,
сковородкою солнце било в лицо.
Он ел похлёбку со всей бригадой,
он водку со всеми пил за компанию,
ему товарищи были рады,
был очень горд за него папаня.
И годы шли, и Сизиф возмужал,
стал статным и смелым красавцем,
готов был схлестнуться хоть с кем на ножах,
кулаками горазд был драться.
Тащил как то раз с артелью баржу,
бурлакам навстречу корабль плыл.
Он увидел царскую дочку, княжну,
и разжёг его сердце любовный пыл.
Гордое личико с хмурой ухмылкой,
станут ли ползать князья в грязи?
– Мальчик, для челяди слишком пылкий!
Загорюнился тут Сизиф.
Бурлаку, если тот на работе сник,
лишь к попам, лишь одна тропа —
затопчут, пожалте прямо за Стикс,
туда-то Сизиф и попал.
Приключалось тысячи разных дел,
но подумал он – решили сивухой споить.
Посудите – цветёт кругом асфодел,
на троне пред ним восседает Аид.
Предлагает заполнить анкету Минос,
о занятии, имени, славе.
Сизиф, бурлак, кровь – четвёртая минус,
и крестиком подпись ставит.
Дали работу баржу возить,
где Харон и прочая нечисть.
Делать нечего – впрягся в ярмо Сизиф.
Хоть посменно!
и смена – вечность.
Лишь в имени одном
позор раба, а коль он добр и честен,
свободным не уступит он ни в чём.
Сизиф хоть раб, он хочет быть с ней вместе.
6. Если Орфей не идёт к Эвридике, значит, Эвридика идёт к Орфею
«Кто ищет, вынужден блуждать»
Иоганн Вольфганг фон Гете
Отпахав два века таким Макаром,
всяк человек захотит на волю.
Мне думалось, не убегу я кары,
но Гадес без канители уволил.
Но кое-что потребовал чёрт,
всё же нельзя отпускать на нулях:
– На Олимп затащишь Харонов чёлн
с Хароном – так уж и быть, гуляй.
Но что тебя тянет наверх, пацан.
Там заботы, несчастья, такой же труд?
– Я влюблён, от начала и до конца,
я любовью цепи свои перетру.
Аид на это захохотал:
– Красотка, которой не видел свет.
Раз так, за дело, скорей хватай,
да дамочке передавай привет.
Понукает меня сварливый Харон,
«шевелись, иначе получишь узду!».
Чтож, нетрудно, до божеских хоть хором,
потянет сердце, и я пойду.
Коли кровь полна любовной бузы,
на тебе ни ярма,
ни пут,
пусть ты раб – но любого свободней в разы,
если любишь кого-нибудь.
7.За самыми далёкими горами есть ещё горы, а за ними ещё и ещё
«Узнать тебе пора
Что при подъёме кажется сначала
Всегда крутою всякая гора.»
Данте Алигьери
Высота
любит
смелых,
Тех, кто богу не смотрит в рот.
Тех, кто знает, что будет смена,
и их цель
никогда
не умрёт.
Высота означает «Вверх!»,
подымает коней на дыбы.
Здесь рассыпано много вех,
тех,
кто до нас здесь был.
Высота бросает на дыбы.
Такое бывает подчас,
оттого, что фундамент зыбок.
Бунтарь,
изучай матчасть.
На дыбы поднялась улитка,
с нею – рак и Сизиф.
Попытка – не дыба, не пытка,
не пустое сиденье в грязи,
не разговор о белье.
Все они оказались над
землёй – посреди Кордильер,
Альп,
Гималай
и Анд.
Не бойся, глаза разуй,
твоя прежняя жизнь – пустяк:
лесистый, грозный Везувий,
где построил лагерь Спартак.
Хочет с корнем вырвать холопство,
сорвать, как с волос репей,
вулкан мятежу способствует,
проливаясь на пошлость Помпей.
Алтай, коренаст и кряжист,
точит белые лезвия кряжей,
и воздух горный язык не вяжет,
куют мечи в подземельях цверги,