и копится молотов гул подспудный,
и будто слон в магазине посудном,
спустится, грохнет, в Тартар низвергнет,
с рыком ракетным, рокотом львиным,
с вершин, сметая всё на пути, лавина.
Объявляя небесным богам импичмент,
те, кому жизнь – не пустая привычка,
кто не терпит обычая жить обычно,
вызов бросает с крыш Мачу-Пикчу.
Здесь чистого золота край непочатый,
морские фигуры на месте замрут —
поведёт тропа из жёлтой брусчатки,
в город, где каждый орех – измуруд.
Свободно дышится, значит, радостно —
здесь известный астматик с другом Гранадосом
щупал живую маму-Америку,
и самые яркие звёзды меркли,
и Солнце, хоть горячее перца —
лишь спичка рядом с бьющимся сердцем.
И Старый Свет был родиной смелых,
не только попсовиков и стиляг.
У Вильгельма Телля были на стрелах
самих альпийских вершин острия,
и сквозь метели и частые ливни,
погибелью римской прогнившей клике,
слонов Ганнибала белые бивни
увенчали собою горные пики.
На Кавказе прикованный Прометей,
претерпевший все муки в мире.
Бежит помогать, дверь срывая с петель,
разбивая все цепи, Мцыри.
Всех Святогоры, изгои всех,
тех, кому все устои – пшик!
Под крыло брали горы.
И в дождь,
и в снег,
подымались они до вершин.
И Улитка – вползёт наконец-то на Фудзи!
Там – Рак Соловьём-Разбойником свищет.
Они бурлака-Сизифа разгрузят,
и будут дальше расти,
и выше,
Потому, что за самым далёким хребтом,
есть ещё – ничего не попишешь.
И ещё один, и ещё.
А потом
ещё.
И всё выше,
и выше,
и выше.
Присяга звёздам
Ночью широко распластан воздух,
раздулись набраться побольше ноздри.
Тяжко вздохнуть и нервно поёрзать —
сегодня
я присягаю
звёздам.
Я клятву торжественно приношу,
что буду свет каждый миг нести,
в котомке, за пазухой и в горсти,
указывать чтобы
фальш и паршу.
Ничего для себя я не попрошу,
света побольше – досталось не всем,
потому, что
вафельницы систем
тесто людское закрыли решёткой.
Если надобно будет, я стану щёткой,
чтоб до блеска, до света тереть полы,
пыль будет горкая, как полынь,
не продохнуть мне, забило глотку.
Не испугает ни нож, ни щекотка,
если искры надобно высекать,
стерплю это, бей, кресало, по мне.
Я верю в дело моё, как сектант,
что твёрже металлов любых и камней.
Факел вручите мне —
без сомнений,
пойду по земля поджигать фитили,
будут волны рваться вон из плотин.
Цунами любовь порождают в пене,
злодеям бегут потоки вдогонку,
огонь и солнце играют в каплях,
яростно, бронзово светит и звонко,
алеет пакля,
едко дымит,
и я – с людьми,
и мы победим.
Если мой свет ослепит меня,
Как корабли ослепляет маяк,
И ладно, не стану судьбу менять,
Пусть такая, но всё же она моя.
Я останусь у мира на острие,
И свет понесу, точно так, как раньше,
А умру – успею не постареть,
И покрыться, за годы, паршой и фальшью.
Салютую ярко-красному флагу,
Прометей и Данко стоят со мной.
Звёзды, примите, мою присягу.
И пошлите меня
поскорее в бой.
С душою, полною знамён
Примечание: для удобства фиксации находок археологи отмечают фрагменты керамики красным флажком.
В раскопах, как правило, нет
монет,
Обычно куски горшков,
Которые для знатных оргий
Обжигали не боги,
Не даже самые маленькие из божков,
Нет. Умелые гончары,
У них ладони и лица черны,
И дым от горящей печи горчит,
Через дорогу кузнечные горны.
И вот с бордовой глиною горной
Рождаются вместе штыки и мечи.
Несут они печати огня,
В саркофаге земли и бессчётных веков,
Рассыпаясь до пыли и черепков,
Но вступая в тигель текущего дня.
Позабудь что угодно, одно только помни,
Знамя, маячащее за нами —
Это искра, начало вулкана и домны,
Пламя, которое плавит камень.
Оно рождалось из чрева костров,
Выходило наружу из пушечных жерл,
Ему лишь спаять человечества строй,
И ему, как всегда, не избегнуть жертв.
Твой позвоночник – древко его,
Твое лицо осеняет хоругвь,
Меч пожимает ладонь, как друг,
Товарищ задорный и боевой.
Хорош делить корешки и вершки!
Неси это знамя поверх голов,
Плавь руками руду, обжигай горшки
С людьми-
– бойцами
и – без богов.
В золотом и пыльном музейном хламе,
Мы живыми костями всё место займём.
Себя раздувая своими мехами,
Трепещет
Сердце – первое из знамён!
Земля росла непронумерованными веками,
Миллиардами ещё нераскрытых век.
Сколько лавы пролили из артерий вулканы,
Чтоб из неё, остывшей, вылупился человек?
И в очереди эволюции за дефицитом Жизни
Брошены, будто игральные, кости где-то на дне.
А раззолоченные, что выходят на клирос из ризниц,
Убеждают, что создано это за парочку дней.
Безымянные организмы дорогу тропили.
Сколько погибло, без панихиды, надгробной надписи,
Чтоб урвать хоть кусочек Жизни у Энтропии,
Чтобы создать Человека по имени Homo Sapiens.
Он был рожден, чтоб противиться мёртвому, косному,
Но компас Его набок падает год от года.
Раздеваются вновь и вновь бесстыдницы-вёсны,
И растаявший снег обнажает Его отходы.
Чёрт с ними, с мамонтами и динозаврами.
Вся эта живность уж очень давно погибла.
Кто плюёт на своё вчера, у того несчастное завтра,
И я вижу плюющих уже на людские могилы.
И это планете всей грубейшее оскорбление,
Значит, сердце закупорил зла равнодушного тромб.
Homo топчет тех, кто отдал ему сердцебиение,
Что же, пусть пустит сразу себе пулю в лоб!
Прошлое наше не сахар отнюдь и не пряник,
Настоящего мёд изгажен ложкою горя.
Всякое дерево в грязную землю идёт корнями,
И когда-нибудь ты тоже будешь чьим-нибудь корнем.
Ты, Человек, миллионов и тысяч сила.
Не давай себе безразлично, без боя остыть.
Они оправдывались: «Весь мир ведь – большая могила!».
Да.
Но на ней вырастают цветы.
Брякнет последний раз
язычком о латунные стенки.
Что-то закралось в вас,
колет, как камень под стелькой.
Сегодня двери откроются,
вам уйти под присмотром окон.
А потом – деньги, фирмы, ЗАГСы и кольца,
и не жить бы вам одиноко.
Будет ещё экзамен,
неизвестно что там, впереди.
Но бодрящая будто знамя
мысль: я совсем не один,
есть те, кто идёт со мною бок о бок,
ничего, что их, может, не видно рядом.
И появится мужество, если ты робок,
ты окинешь преграды уверенным взглядом.
Жизнь легка, её поднимают весы,
пусть даже вы через боль шли.
Это не мелочи – дерево, дом и сын,
Но вы-то горазды на большее!
Мы могли бы рассыпать желаний желе,
но они ведь и так навалились горбом.
Пожелаем немного – помнить жилет
с гимназическим гордым гербом,
и если какая-то пакость мучит,
останьтесь наедине с альбомом.
Одноклассников лица – как солнечный лучик.
Всё будет не сразу, но по-любому!
Огромный корабль толкнулся о берег,
тыщи новых начал – хватай и держись.
На этой земле вам любить и верить.
Это земля по имени Жизнь.
ДезертирыПишу о тех, писать о которых принято
или плохо, или вовсе ни слова.
Если люди из памяти всё-таки вынут их,
моим делом станет вернуть их снова.
I. Штабная сказка
Сыплют стратеги пунктир по картам,
Миллион бросают на миллион.
– Как хороша, что Земля поката,
Есть пространство для марша солдатских колонн!
– Пройдут Европу, растопчут границы…
– Во славу царёву, во славу Империи!
– …а мы махнём на курортик, в Ниццу.
– Они по Атлантике – ровно в Америку.
– Конечно, жалко, потонут многие…
– Но во славу царёву, во славу Империи!
– …по волнам, как по лужам, прошлёпают ноги.
Победят и в Россию вернутся снова…
– …придут, увидят и победят!
– Во славу царёву!
– В огонь и в воду!
– А подохнут – отправим на фронт трудяг,
Кто дармоедствует на заводах.
Мы выбьем дурь им, выпрямим спины,
Будут как проглотили аршины.
– П'гавильно, п'гавильно, господины!
На том и порешили.
До августа было всё на мази,
Но случилось, хоть расшибись в отбивную,
Что кайзер Вильгельм, гром его разрази,
Таки начал войну!
II. Мобилизация
На холме деревушка нашла уголок,
Стыдясь, скрывается в блёклом пейзаже.
У кого-то здесь ни дворов, ни колов,
А о богатстве даже не скажешь.
И у столба вся деревня толпится,
Стариков здесь увидишь, коров и детей,
Слетелись сюда все окрестные птицы.
– Прочти нам бумагу, Семён-грамотей!
Вышел вперёд мужичок бородатый,
Мрачнея, читает дурную весть:
«На собсном, Его Ымператорского Величества – манифест.
Пацанов, кажись, забирают в солдаты».
Каждый стоит, как каторжник скован.
Как же, тут урожай, страда,
А ребят угоняют незнамо куда.
Война проклятущая – нешто снова?
Баб и девчат глаза так и меркнут.
«Полно, девки, любить-лобызаться,
Объявляется всеобщая, эээ,
мо-би-ли-за-ция,
На пукт пусть явится каждый рекрут…»