фок-мачтой вставала земная ось.
Потрясали поджилками в страхе Харибды,
в обморок грохнулся сам Дейви Джонс.
Первомай
Всем, заклеймённым рабским проклятием,
Всем обездоленным мира сынам —
Моё стихотворное рукопожатие.
Братья, no pasarán!
Шли обитатели грязных каморок,
От измождения спины сутуля,
Но глаз за прицелом прятался зорок —
Голодным стала ответом пуля.
Не сделав даже первого шага,
Они получили свинцовый бич.
Первый день мая в дымном Чикаго
Влазил на трубы фабричные.
Кощеи зажили обычной жизнью,
За холдэмом скрылись чинные рожи.
«Вам нужны потрясения,
нам нужен бизнес.
У бедных нет хлеба?
Так жрите пирожные!»
И проросла столетий обида
Рукой, закалённой пахотой, ковкой,
Чтобы подправить повязку Фемиде —
Так родилась маёвка.
Прошу, Фемида: нам объясни,
Как стал боевой родной Первомай,
Праздником, тьфу, труда и весны?
Рабочий,
праздник свой защищай!
Наш костёр никакой свинец не загасит.
Пусть танки и бомбы под лапой буржуя,
День Солидарности и Согласия,
давайте, товарищи, отвоюем!
Муссолини красной Италии стяг
Чёрным орлом изгадил.
Но, берегитесь —
встают Спартак,
карбонарии,
Овод
и Гарибальди!
Макроны разные править лезут,
Мокриц нет силы выкинуть вон.
Но ведь подымутся с «Марсельезой»
Пер-Лашез,
Робеспьер
и ткачи Лиона!
Всех не удастся упрятать в застенки!
Сколько по Пресне не бей артиллерией,
Воскреснут разные Разины Стеньки,
Пугачёв и Булавин возглавят Жакерию —
Тогда затрясутся империи.
А буря всё небо скрывает мглою,
И руки уже от голода тонки.
В рот не бери это мясо гнилое!
Ни за что!
Вспомни «Потёмкин»!
Ревут и рычат орудийные ливни,
Но им не поставить наши колени,
Ведь идёт команданте!
Он выжил в Боливии.
На броневик взбирается Ленин.
Пусть нас потравят голодомором,
и казни Египта рухнут на нас,
Всё равно!
Придут Кампанеллы и Моры,
Появится Энгельс, появится Маркс!
Строчками каждому рук не пожму,
Всех прошлых бойцов возродить не сумею.
Но давайте
для нас
приготовленный
жгут
Затянем на их же буржуйский шеях!
Чтоб старый мир рассыпался весь,
Пойдём, миллиарды, единым шагом,
За тех,
кто стиснут землёй Пер-Лашез,
За каждого,
расстрелянного в Чикаго.
Мы люди различных стран, всевозможнейших языков,
Я жалею, что с каждым из вас в лицо не знаком.
Всех не назвать, но под общее имя,
Поднимемся, как от ветра листва.
Борцы – и тогда,
и затем,
и ныне,
Мы – единое сердце.
Крепчайший из существующих сплав.
В каждом карлике, в каждой карлице,
Что годятся, кажется, только в шуты,
Кроется, пусть даже маленький, рыцарь,
А чего ж прибедняешься ты?
Конечно, быт чрезвычайно грузит,
И дел по горло, хоть это брод,
Гордиев затянулся санузел,
И этот узел меч не берёт,
От вони его внутри всё завяло,
Остались сухие и чёрные листья.
Ты задыхаешься под завалом.
На кошек на сердце не действует: «Брысьте!».
От этого ты в себе неуверен.
Тоскуя, сидишь, за обедом, за партой.
Но знаешь – не сразу ведь были империи,
Были маленькими и Бонапарты.
Их спутники вечны – это насмешки,
Но, сказав постороннему: «Брысь!»,
В дамки вышли обычные пешки.
Они брались за меч,
за перо,
за лист.
Не стесняйтесь, не бойтесь – ребята, бросьте,
Неважно, что вы слабее и ниже.
Ведь великие – только кожа да кости,
И вы такие же.
Светлое имя его
Нет такого Акеллы, что не допустит промаха.
С высоты XXI века глупо бросать наветы.
В Мавзолее остались лозунгов северны громы:
«Долой Шер-хана!»,
«Вся власть Советам!».
Один только ты не боялся рук замарать,
Чтоб с деревьями вырубить Законы тайги и джунглей.
Единственный друг народа, наш коренной Марат,
Твоей революции Маугли подбирают угли.
Ты бил по тиграм хромым и по прихвостням их, табаки.
Красный цветок вырастал на вязанках хвороста,
Россия для прочего мира была указующий бакен.
Несмотря на веру, драться было непросто.
В доме Союзов легло остывшее тело,
Не зная, что стало почвой для нового символа.
Многие корни растут сквозь тело Акеллы,
Корни питают, дают великие силы нам
На время угасло дело твоё, наш мудрый вожак,
Но ягодой красной тлеет старый фитиль.
После тебя остаётся чуть-чуть поднажать,
И тогда старый мир на воздух салютом взлетит.
Твоей голиафьей силой он был расшатан.
Достойной сменой тебе и волкам-гвардейцам
Встанут людские детёныши-«лягушата»,
И старому миру станет некуда деться.
Пускай Шер-ханы выбросят тело из Мавзолея,
Пускай до последней косточки обглодают,
Мы станем лишь злее, а значит, станем сильнее,
Трижды быстрее пойдём за твоими трудами.
Спину свою опять подставляя под бич,
Перед иконой Шер-хана садясь на колени,
Вспомни, есть имя: Владимир Ильич,
И есть фамилия: Ленин.
Снова продолжится бой,
Да, сердцу тревожно в груди,
Но Ленин такой молодой!
Значит, новый Октябрь впереди.
ПОЕХАЛИ!
положившим жизни на алтарь Космоса – эта поэма
1.Камень, который не знал Байконур
Ковыль потоптан татарами и джунгарами,
Примятый колёсами проходящих арб.
По этой степи шагали, догоняемы пожарами,
Бедные люди, тащившие скот и скарб.
А сверху глазами мутными смотрят скалы,
Как кочевник проносится весь в пыли и пожаре,
Есть там камешек. Ветром ни разу его не таскало,
Тридцать лет он лежит, солнцем казахским жалим.
Ему Байқоңыр как будто лежит на ладонях,
И странное дело – приехали некие существа,
Почему и зачем, он, честно сказать, не понял,
Вроде как приказала сама Москва!
Несуразно большие и носят мерзкие рожи.
Ненависть стала похожей на вечный зуд.
Точно, приехали чтобы не строить – его тревожить,
Но терпение не дозволяет подать ему в суд.
Однажды у камушка вдруг случилась бессонница,
Он только в девять, часов наконец, прикорнул.
Через семь минут ракета-носитель тронется.
Гагарина в неизвестность пошлёт Байконур.
А камень, поросший лишайником, спал и не видел,
Триумф человека над страхом, над небом, над Богом,
На бочок привалившись, он храпел, абсолютно бесстыден,
Рокот ракетный как будто ушей не трогал.
Динамитом об этом камне сотрётся память,
Когда казахстанскую сушь захотят превратить в сады.
Скала помешает каналам, ведь под лежачий камень
Не потечёт ни капля, ни струйка воды.
2.Ершалаим на Оке
Та самая, «берёзовая» глубинка,
Живёт, Золотым кольцом подпоясана.
В цикл «крещение – свадьба – поминки»
Ворвался младенец, уложенный в яслях.
Константином назвали, достав из купели,
Было много над ним Вифлеемских звёзд,
Неопалимой купиной горели,
Он думал, что звёздочка – в небе гвоздь.
К нему не пришло ни даров, ни волхвов,
Дорога к Калуге – сплошная распутица.
Лишь пастух Афанасий пригнал коров,
Пьяный, кричал, что Спаситель спуститься.
Белая, в чёрных неровных пятнах,
Зорька мычала, мяла лопух,
Небо на шкуре – теперь на попятный
Он не пойдёт и проторит тропу.
У телескопов стодневное бдение
Усталости не рисовало черты.
Что Циолковскому академии?!
Он сам Академия исполненья мечты!
Новорождённого Костю крестя,
Батюшка, попик не зря осторожничал —
Предвидел, как Костя на их костях
Взрастит штурмующих космос безбожников.
Но сражаться с презрением было непросто,
Когда он почувствовал смерти зов,
Спустился со звёзд первозванный апостол,
Галактик апостол – Сергей Королёв.
3.Белое солнце пустыни
Не успеет песок ото дня отдохнуть, остынуть,
Раскаляется нова лучами солнца восток —
В зенит взбирается белое солнце пустыни.
Они выезжают рано. Вымпел раскрасил флагшток.
Дыбом антенны из крыши здания ЦУПа,
До чего всё огромно – глаз охватить не может.
Рядом с махиной ракеты гигант покажется щупл,
Страшно! – колонной мурашки шагают по коже.
Ракета стоит в нетерпении, бьёт копытом,
Арматурные вожжи удержат её едва ли.
Нельзя ошибиться, больше не дастся попыток.
Если сейчас провалим, то насовсем провалим.
Из раскрасневшихся сопел огонь течёт,
Человек в неуклюжем скафандре садится в кабину,
Три,
Два,
Один – вот окончен обратный отсчёт.
Ракета тараном всю атмосферу пробила.
Ступенями вниз обваливается стремянка,
Покрытые сажей, отлетают стальные плиты,
Плавятся словно куски консервной жестянки.
Наконец, «Восток» устроился на орбите.
Звезда, белый карлик, сжалась комочком гари,
Когда озарила иллюминатор улыбка.
Смотрит смело на огненный шарик Юрий Гагарин,
Солнце вроде огромное, а всё же зябко и зыбко.
Мы убедились, что наши идеи верны,
Слушая радио, сквозь неистовый гром и помехи.
Союз скандировал: «МЫ в космосе, в космосе, первые!»,
Слушая радостный голос борца: «Поехали!».
И видно, сегодня песку не случится остынуть —
На небо взошло светило великой силы.
Сегодня на миром белое солнце пустыни