У ворот гетто стоят крытые грузовики. На этот раз палачи не гонят свои жертвы пешком: по дороге люди пытаются бежать. Хотя чаще всего смельчака всё равно догоняет пуля, но, если везти, и её не потребуется…
Привезут в лес. Там долго будут греметь выстрелы. Затем снова станет тихо. И только деревья, как бы окаменев в трауре, почтут память расстрелянных…
Сосед тоже получил розовое удостоверение. Оказывается, после выдачи членам семей ещё остались бланки. Нужны рабочие, и розовые удостоверения выдают всем, кому во время этих страшных акций удалось уцелеть.
Значит, больше их не будут трогать. Вот как не права была тётя Роза, сразу потеряв надежду. Спряталась бы – может, и жила бы теперь, как все мы. Правда, долго ли? Во всяком случае, мы ещё хоть можем надеяться, потому что мы живы, а она…
Удостоверение соседа такое же, как и наше, только возле номера стоит буква «S» (это удостоверение не члена семьи, а защитное, «schutz»). Туда вписано и ремесло его обладателя. А жена соседа получила обыкновенное, как и у нас всех, удостоверение члена семьи.
Да, теперь приказали работать не только получившим эти удостоверения, но вообще всем жителям гетто: женщинам, старикам, подросткам. Работающие получают ещё и синие удостоверения, то есть свидетельства о работе, дополнительно к розовым.
Я тоже хочу работать в городе. Но мама не пускает. Говорит – замёрзну. Да и как детей оставлять одних? Но я чувствую, что она скоро сдастся: уж очень мало её и Мириного заработка. Всё-таки было бы ещё немножечко денег, а главное, может, я бы тоже смогла что-нибудь приносить из города.
Ура! Фашистов бьют! Их гонят от Москвы! Красная Армия уже освободила Калинин.
Им худо! Они мёрзнут!
Жаль только, что они хотят потеплее одеться за наш счёт. Приказали сдать все шубы, даже воротники, меховые шапки и манжеты. Все меховые изделия необходимо до пяти часов отнести в «юденрат». За невыполнение приказа – смертная казнь!
Придётся отдавать. А ведь большинство людей работает на улице. Если до сих пор мёрзли только те, кто надеялся, что до зимы война кончится, и поэтому не принесли в гетто зимних пальто, то теперь будут мёрзнуть всё. И как назло, ужасно холодно, никто не помнит такой суровой зимы. А оккупанты с этим не считаются – каждый день приходят в гетто, ловят женщин, даже подростков и гонят чистить снег. Работа временная, поэтому не дают ни удостоверений, ни даже той жалкой заработной платы. Просто выгоняют, и работай.
Мама отпорола наши воротники и отнесла. Рассказала, что у «юденрата» стоят грузовики, в которые целыми охапками грузят тёплые шапки, воротники, пальто.
Я побежала посмотреть. Да. Нагруженные машины выезжают из гетто, а на их место становятся пустые, чтобы вскоре выехать отсюда, медленно покачивая в кузове гору разноцветных меховых лоскутов.
Сегодня я слышала анекдот: красноармейцы думали, что взяли в плен женский батальон – на шинелях гитлеровцев болтались хвосты чернобурок.
Что бы мы делали без учителя Йонайтиса? Наверно, ещё больше голодали бы. На прошлой неделе он передал для нас глиняный горшочек с жиром. Его мать прислала ему из деревни – сверху под бумагой лежала её записка. А он записки и не заметил. Значит, не открывал. Как получил, так прямо переслал нам. Он очень неосторожен – вчера принёс к самым воротам гетто папино осеннее пальто и передал Мире. А сам ходит в рваных ботинках. Мама уже несколько раз просила носить оставленные у него папины ботинки. В конце концов он обещал, но при условии, если мама возьмёт за них деньги.
Ещё чего!
Уже несколько дней тихо. Попытаюсь подробнее написать о нашей жизни.
Здесь люди тоже неодинаково живут. Одни, придя в гетто, принесли с собой больше вещей, другим помогают живущие в городе друзья, а третьи не имеют ни того, ни другого. Им изредка оказывает помощь отдел социального обеспечения при «юденрате»: выдаёт пособие для внесения квартплаты (не заплатишь – не получишь хлебных карточек), хлопочет о льготах при оплате налогов. Подспорьем для тех, кто уже опух от голода, являются геттовские кухни. Этих кухонь несколько. Суп готовят из «сэкономленных» продуктов. «Отдел питания» назначает срок, до которого следует выкупить продукты по определённым купонам хлебных карточек. Если кто-то опоздал, – заболел или денег не было, – он уже ничего не получает. Иногда просто по одному или двум купонам перловку или горох не выдают. Порция супа стоит 25 или 30 пфеннигов. Может, это и не дорого, если суп был бы настоящим. Но откуда теперь брать настоящий суп? Иным выдают бесплатные билеты в баню или талончики на суп. Конечно, получить всё это нелегко: нуждающихся больше, чем возможностей.
Недавно «социальное обеспечение» и «зимняя помощь» провели сбор одежды, призывая людей поделиться последним с теми, кто ничего не имеет. И люди делятся…
Эту одежду получают сироты и те, кто ходит в лохмотьях, а чистит снег на улицах города, работает на железной дороге и аэродроме.
Между прочим, работать на аэродроме – настоящее несчастье. Там есть страшный немец, для которого самое большое удовольствие – целиться кому-нибудь в шапку или заставлять усталых и замёрзших людей после работы до самой ночи ползать на животе по аэродрому.
Опять была акция. Небольшая, тихая, но всё-таки акция.
Ночью в гетто бесшумно вошёл небольшой отряд солдат. Трезвые, спокойные, они велели геттовским полицейским оставаться на своих местах, а сами разошлись по имеющимся адресам.
Они будили людей довольно вежливо, советовали взять с собой тёплую одежду и терпеливо ждали, пока те оденутся и соберутся.
Только за воротами гетто, когда стали загонять в машины, люди осознали своё положение…
Оказывается, накануне Мурер потребовал от Я. Генса новых жертв. Генс составил список нежелательных ему или надоевших геттовской полиции лиц, дал палачам адреса, и ночью в Понарах снова гремели выстрелы.
Я не знала, что в гетто действует нелегальная организация коммунистов и комсомольцев, сионистов и бундовцев[42]. Их фамилий никто не называет, потому что это может им повредить. Но факт, что они есть. Лучшее доказательство – новогодние воззвания. Настоящие, напечатанные (может быть, даже в самом гетто?) В них очень горячо призывают сопротивляться, не давать, подобно овцам, вести себя на бойню. Пишут, что в Понарах уже лежат наши матери, братья, сёстры. Хватит жертв! Надо воевать!
Настроение приподнятое, все повторяют слова воззвания. Ругают Генса, что он поддаётся требованиям Мурера.
Вот и наступил Новый, 1942 год. Люди даже не поздравляют, как обычно, друг друга. Потому что этот год может быть нашим последним. Рассказывают, что Гитлер в своей новогодней речи по радио заявил, что в канун следующего, то есть 1943-го, нового года еврея уже можно будет увидеть только в музее, в виде чучела.
Если Гитлера не разобьют на фронте, он свои угрозы осуществит…
Прошлую ночь наш сосед ночевал в геттовской тюрьме: его поймали при попытке внести в гетто несколько картофелин.
Эта тюрьма находится во дворе библиотеки, по улице Страшуно, 6. Фактически это уже Лидская улица, но с той стороны всё наглухо забито, а вход через двор с улицы Страшуно.
В тюрьме есть несколько камер. В них сидят «мелкие преступники», наказываемые за невыход на работу, попытку что-нибудь внести в гетто или оскорбление геттовского полицейского. Эти камеры всегда битком набиты. Есть камера и для таких, которые осуждены на более длительный срок. Такие сюда попадают за воровство. Специальная, более приспособленная камера предназначена для провинившихся геттовских полицейских: за неуважение, невыполнение приказа или сон во время дежурства. За это комендант участка может ему назначить служебное наказание на сутки, двое и даже трое суток.
Вначале люди смеялись над этой тюрьмой, а сейчас боятся: она часто бывает кануном Понар. Когда Мурер требует людей для расстрела, Генс в первую очередь «очищает» тюрьму.
Опишу наше «государственное устройство».
Учреждений у нас – как в настоящем государстве. Только там министерства, департаменты и комитеты, а здесь «юденрат», его отделы и полиция.
Кроме «арбейтсамта», отдела социального обеспечения, библиотеки и больницы, о которых я уже писала, есть множество других.
Отдел питания выдаёт через комендантов домов хлебные карточки, распределяет по магазинам привозимые продукты и проверяет их выдачу.
Квартирный отдел занимается вопросом комнат, точнее углов в комнатах. Если после акции где-то стало «просторнее», туда переселяют (конечно, по ордеру) людей, живущих в ещё большей тесноте. Квартирный отдел имеет ремонтные бригады, которые изредка белят комнаты. Но такое счастье, к сожалению, выпадает только на долю полицейских и других привилегированных.
Есть в гетто и другие учреждения: технический и финансовый отделы, отдел мастерских, регистрационное бюро и даже похоронный отдел. Ничего не поделаешь, он нужен. Люди умирают не только от пуль. Городская власть выделила в распоряжение гетто закрытый чёрный катафалк и дохлую клячу. Почти каждое утро на рассвете по гетто движется печальная процессия – чёрный катафалк и горсточка провожающих. Если вывозят сразу два-три гроба, провожающих больше.
Доходят до геттовских ворот. Родные прощаются.
Кто тихо плачет, кто кричит. Ворота приоткрываются, проглатывают катафалк и снова смыкаются. Минуту-другую ещё слышно цоканье подков о сонную мостовую, и всё… Теперь покойника быстро мчат по улицам к кладбищу. Надо успеть, пока город ещё не проснулся: даже мёртвому «Jude» не всё можно…
О детях заботится специальный отдел присмотра за детьми. Для сирот есть интернаты. Дети разделены на группы по возрасту. Меньшие учатся, а старшие работают в геттовских мастерских или в специальной транспортной бригаде. Если подросток, хоть и сирота, работает в городе, его в интернат не принимают. Считается, что он уже самостоятельный человек. А этому человеку ещё так мало лет…