— Кто обнаружил труп? — Хвостов отложил "дипломат" и сел за стол.
— Соседка напротив.
— Тащи ее сюда.
Участковый инспектор повернулся на кривых ногах и молча удалился. Слово "труп" больно ударило по ушам. Я осознал, что Таня, которую я несколько часов назад сжимал в своих объятиях, это уже не Таня, а то, что называют безобразным словом "труп". Я вскочил, скинул куртку.
— Где здесь туалет?!
Смыслов все понял.
— Там, — сказал он с неприязнью, указывая в коридор. — Только ничего не лапай. Наследишь.
Я ринулся мимо понятых, которые чинно сидели на стульях у стены, пробежал прихожую, коридор, влетел в туалет. Противная дрожь, трясла все тело, было муторно… Меня долго выворачивало позавчерашними макаронами. Чувствуя себя пропущенным через мясорубку, я оторвался от унитаза, нажал на рычаг сливного бачка. Зашел в ванную комнату и умылся. Потом посидел на краешке ванны. Мысли тяжелые, ворочаются, словно камни. Как сомнамбула, я встал, прошел на лоджию. Осторожно, ребром ладони, приподнял шпингалет, раскрыл окно. Спасительная сигарета никак не хотела вылезать из пачки. Я надорвал обертку, вытащил сигарету зубами и закурил, вдыхая вместе с табачным дымом свежий воздух улицы.
В гостиной Хвостов уже вел допрос Карповой. Через дверь лоджии я видел ее широкую спину в черном платье, черный платок и распластанный на стуле обширный зад. — "Уже в трауре", почему-то со злостью отметил я.
Хвостов сидел ко мне лицом.
— Евгения Захаровна, расскажите, когда и как вы обнаружили тело Николаевой Татьяны Петровны?
Очевидно, старуха с утра уже успела всем и вся не раз поведать историю убийства, поэтому шпарила, как по нотам.
— Утром, часов в восемь, я пошла выбросить мусор и увидала, что дверь в квартиру соседей приоткрыта. Вот… Когда я выбросила мусор и возвратилась, дверь была по-прежнему открыта. Я удивилась. Обычно соседи двери всегда запирают. Я позвонила, но в квартире тихо. Я вошла. Кричу: Таня, Таня! Никто не отвечает. Я подумала, девчонка ушла и забыла закрыть хату, прошла по всем комнатам и там… там, я увидела ее… — Старуха заплакала. Булькнула вода в графине, стукнули о стекло зубы. — Спасибо, — сказала Карпова, поставив стакан на стол.
— Евгения Захаровна, — смягчая тон, проговорил Хвостов. — Что было потом?
Карпова всхлипнула. Когда она заговорила, голос ее дребезжал:
— Потом я позвонила участковому, он приехал сюда на мотоцикле, посмотрел здесь все и вызвал вас.
— Ясно. Давно вы знаете Николаеву?
— С тех пор, как она переехала в наш дом. Лет десять.
— Где работала Таня?
— Она училась в институте иностранных языков на третьем курсе.
— Вы часто бывали у них?
— Не часто, но иногда заходила по-соседски.
— Когда вы утром вошли, вам не показалось, что в квартире чего-то не хватает?
— Вы думаете, их обокрали?
— Возможно.
— Крупные вещи все, вроде на месте — озираясь, медленно проговорила бабка, — а по мелочам, я не знаю.
Хвостов записал ответ и постучал по столу ручкой.
— Кто еще проживает в квартире, кроме Николаевой Татьяны?
— Ее мама, Чернышева Марина Павловна. — Старуха оправилась. Ответы вновь отскакивали от нее, как резиновые мячики.
— Где она сейчас?
— Уехала в санаторий, дня четыре назад.
— Адрес санатория, вы конечно, не знаете?
— Не знаю.
— Где работает Чернышева?
— Она зав. отделением в онкологической клинике.
— Таня и ее мама живут вдвоем?
— Да. Отец Тани, Чернышев Петр Алексеевич, умер год назад.
— Он был ей отчим?
Карпова удивилась:
— Почему? Родной отец.
— Но у нее другая фамилия…
— Ах! Так то фамилия ее бывшего мужа — Николаева Бориса.
— Вот как? — майор оживился. — Она была замужем?
— Да. Но недолго, всего несколько месяцев. Борис, Танин муж, стал частенько выпивать. Семейная жизнь у них не получилась, а вскоре, после смерти Петра Алексеевича, они и вовсе развелись. Вот только Таня сменить фамилию на девичью не успела. Так и осталась Николаева.
— Где живет Борис?
Плечи Карповой сжались:
— Не знаю точно, но мама Тани вроде говорила, что где-то в центре города, в девятиэтажке. Он к родителям вернулся.
— Когда вы последний раз видели Николаеву?
— Вчера. Часов в пять. Она была разодетая. По-моему, направлялась к кому-то в гости.
— А вечером она вернулась одна?
— Не знаю. Не видела.
— Может, к ней кто-нибудь приходил?
Карпова глубоко вздохнула:
— Борис как раз и приходил.
Монотонный голос Хвостова хрюкнул:
— Когда это было? В котором часу?
— В половине двенадцатого. Как раз по телевидению начался концерт. Борис пришел пьяный-пьяный, хотел, чтобы Таня ему открыла.
— Ему открыли?
— Нет.
— Но Таня была дома?
Подумав, Карпова ответила:
— Наверное, была. Борис кричал, что с улицы видел в ее окне свет.
— Чего хотел Николаев?
— Кто же его знает? Пьяный ведь. Но, как я поняла, он пришел выяснить отношения.
— Хвостов пристал:
— Николаев часто приходил сюда?
— Видела я Бориса несколько раз. Любил он Таню очень, знал, лучше девушки ему не найти. Таню, можно сказать, он преследовал. Она никогда не выходила к Борису, а Марина Павловна говорила, что дочери нет дома. Борис иногда буянил, когда сильно выпет, но после того как Марина вызовет милицию, утихомиривается. А вчера снова — как с цепи сорвался. Таким я Бориса еще никогда не видела. Он стучал ногами в дверь, требовал, чтобы ему открыли. Мне надоел шум, я вышла на лестницу поругать Бориса.
— Он ушел?
— Какой там! Борис такой грубиян, послал меня подальше, хорошо, что Максим с четвертого этажа, вышел, успокоить его, и они ушли.
— Женя! — сказал Хвостов мотавшемуся без дела помощнику. — Сходи наверх, побеседуй с этим Максимом, если он дома.
Женя ушел. Майор возобновил разговор с Карповой несколько издалека:
— Евгения Захаровна… Из нашей беседы я сделал вывод, что вы в курсе семейных взаимоотношений Николаевых. Вы хорошо знали Таню, знали ее мужа… Как вы думаете, Николаев Борис мог совершить убийство?
Карпова кивала, но при последних словах застыла.
— Нет, что вы! — ужаснулась она. — Борька, конечно, пропойца, скандалист, хам, но чтобы убить человека… Никогда!
— Вы уверены?
— Уверена.
— Когда Николаев стучал в двери, что он кричал? Вы помните?
Карпова сникла и чуть слышно проговорила:
— Он грозил выбить двери и убить Таню… Но сгоряча, да спьяну чего не скажешь…
Хвостов промолчал, черкнул что-то в блокноте.
— Больше ничего не заметили?
Зад Карповой, плотно обтянутый платьем, заерзал на стуле. Поколебавшись, старуха несмело сказала:
— Заметила, Борис Егорович, заметила. Ночью я встала по надобности и услышала, как у соседей открывается замок. Я посмотрела в глазок в тот момент, когда какой-то парень вышел от Тани, захлопнул дверь и спустился по лестнице.
В квартире смолкли все звуки, кроме стука моего сердца, которое колоколом било в тишине. Хвостов, как гончая, почуявшая дичь, замер с ручкой в руке. Втянув голову в плечи, я сжался, пытаясь уменьшиться и стать незаметнее.
Хвостов засопел:
— Чего же вы, Евгения Захаровна, сразу не начали с главного?
— Откуда я знаю, что главное! — вспыхнула старуха. — Вы меня забросали вопросами. Я не успеваю соображать.
— Простите за торопливость, — "разгрыз сухарик" майор, — но у меня нет времени… Вы знаете человека, который покинул квартиру Николаевой ночью?
— Никогда не встречала.
— Как он выглядел? Опишите, пожалуйста.
— Высокий… Волосатый-волосатый… Волосы длинные, до плеч… Вьющиеся, черного цвета. Брюнет, в общем.
— И это все?
Старуха промямлила:
— Да. Лица я его не видела. Он стоял ко мне спиной, согнувшись. Когда повернулся, волосы скрыли лицо. Потом он убежал.
— Вы бы его узнали при встрече?
— Дверной глазок сильно искажает но, думаю, узнала бы.
— Во что был одет неизвестный?
— На нем были брюки синие и свитер такой мохнатый-мохнатый, серый, на рукавах и груди, бордовые и зеленые полоски.
Мне стало ужасно тесно в костюме. Никогда я не желал ближнему худого, но сейчас мечтал, чтобы проклятую старуху хватил удар.
Хвостов наседал:
— В котором часу вы видели человека в свитере?
Жизнь из Карповой била ключом. Ее нельзя было умертвить даже лопатой.
— Да откуда же мне знать? — бойко ответила она. — Я же говорила вам, что вставала ночью по малой нужде. Мне недосуг было смотреть на будильник. Но ночь была глубокая.
— Понимаю, — ежик на голове Хвостова дрогнул. — Евгения Захаровна, — раздумчиво сказал майор, — вы точно видели, как неизвестный закрыл за собой двери?
— Он вышел, — вспоминала она, — повернулся, потянул за ручку, и я услышала щелчок замка. Да, он захлопнул дверь.
— Но утром она оказалась открытой?
— Да, — поразилась Карпова.
— Странно, — Хвостов подумал, потом сказал: — Ну, да ладно, все разъяснится… У Николаевой были подозрительные знакомства, компании? Вы не замечали?
— Что вы! У них семья приличная. Таня тоже была девочкой воспитанной. Отродясь не водилась с темными личностями. И в компаниях тоже редко бывала.
Голос Хвостова стал вкрадчивым:
— Таня — девушка красивая. У нее, очевидно, было много поклонников?
Карпова наклонилась к Хвостову, понизила голос до тона сплетницы:
— Были. Только не знаю кто. Марина Павловна не распространялась на этот счет.
— Понятно. И последний вопрос. Были у Николаевой враги?
— Нет, не думаю. Какие могут быть враги у простой двадцатилетней девушки, еще не нажила… Я, во всяком случае, ни о чем подобном не слыхала.
— Спасибо Евгения Захаровна. Распишитесь вот здесь и здесь.
Зашелестела бумага. Карпова расписалась и встала, скользнув по мне безучастным взглядом. Я отвернулся и сделал вид, будто увлечен созерцанием пейзажа за окном. Хвостов с Карповой протопали к выходу.