Роль жертвы наиболее проста в исполнении и потрясающе комфортна. Каждый человек иногда хочет переложить на кого-то ответственность за собственную жизнь. Именно склонность к жертвенной позиции в сочетании с определенным воспитанием и типом личности способствуют образованию криминальных пар с патологической травматической связью. Так называемый стокгольмский синдром может послужить хорошим стартом для такой связи, но этому могут способствовать и обычные типы зависимых отношений, в которых один партнер постепенно начинает подавлять и подчинять себе другого. В этом случае жертва идентифицирует себя с агрессором, проявляя тем самым свойства мазохистической личности.
Мазохизм ничем не отличается от садизма: в обоих случаях речь идет о присовокуплении, единении с чужой болью, которая в сознании индивида неотличима от удовольствия. На этом этапе большинство таких союзов разрушается под давлением внешних обстоятельств, но если жертва обладает хорошо развитой способностью к манипулированию, а также достаточно сильным характером, происходит негласная смена ролей, и отношения становятся симбиотическими. Это уже не пара, а единый организм, каждая часть которого мотивирует другую на совершение все более страшных поступков. История знает немало подобных примеров.
8. Покидая Индию. Мари-Андре Леклер
(1945–1984) Канада, Юго-Восточная Азия
Меня зовут Мари-Андре Леклер, и я жертва человека по имени Чарльз Собрадж. У меня была ничем не примечательная биография до тех пор, пока я не встретила его. Этот мужчина дарил все краски мира каждому, кто встречался на его пути. Но он требовал кое-что взамен – наши маленькие заурядные жизни с тихими радостями и ничтожными победами. Собрадж соблазнял россыпями прекраснейших драгоценностей, не уточняя, правда, что они фальшивые.
Я родилась в Квебеке. Этот городок в Канаде называют Маленькой Францией. Как показало время, он совсем не похож на Ниццу или Париж, но именно в нем вы можете мысленно перенестись в маленький французский городок, в котором никогда не бывали. Здесь вы увидите множество трех- и четырехэтажных домиков с крохотными балконами и причудливо извивающимся плющом на кованых заграждениях. На первых этажах обязательно есть булочная и аптека, а на углу – лавка с мелочами, в которой местные кумушки обсуждают последние новости. Хотя я не знаю, что там обсуждать. В Квебеке никогда не происходит ничего более значительного, чем кража велосипеда.
У меня прекрасная семья. Мама всячески старается оградить меня от опасностей мира, а папа… Он всегда и во всем соглашается с мамой. В восемь вечера обязательно нужно быть дома. Необходимо обсудить, стоит ли идти на новый фильм в кино. Никогда нельзя закрывать дверь комнаты, особенно по ночам. Мама обязательно заходит ко мне часа через два после того, как я ложусь. Она садится рядом и слушает мое дыхание. Если маме не нравится моя новая подруга, очень скоро та магическим образом исчезает из моей жизни. Только однажды знакомая девочка рассказала мне о том, как мама подошла к ней и попросила больше не общаться со мной. Подруга отлично училась и никогда не слонялась по подворотням. Она провинилась лишь в том, что ее родители недавно развелись. Для Квебека 1950-х это серьезно. У меня две сестры, но никого мама не контролирует так, как меня.
Я поступаю в медицинское училище и становлюсь медсестрой – просто потому, что это достойная для девушки профессия. Примерно на третьем месяце занятий я понимаю, что это не мое призвание. Конечно, всех тошнит, когда они впервые приходят в морг и смотрят на выпотрошенный труп, но не все падают в обморок при виде иглы, которая вонзается в тело, или крови, хлещущей из открытой раны. Не нужно думать, что это истеричная реакция барышни, жаждущей внимания. Так происходит каждый раз: сколько бы крови я ни видела, сколько бы уколов ни сделала. Мама всегда учила меня не бросать начатое. Когда все сделано, можно подвести итоги, а если остановиться на полпути, то и подводить будет нечего. Я оканчиваю училище и поступаю на работу в соответствии с этим советом. Видимо, мама имела в виду, что нужно прожить жизнь так, как она сказала, а потом на ее могиле подвести итоги.
И вот мне уже двадцать. Я устраиваюсь медсестрой в больницу города Леви, в провинции Квебека. Леви находится через реку от Маленькой Франции, и попасть отсюда домой не так-то просто. Паром начинает ходить в девять утра и заканчивает свою работу в девять вечера. Если опоздаешь, придется ночевать на улице. Леви только кажется отдаленным районом Квебека. На деле это совершенно другой мир. Но это невозможно понять, живя в Квебеке. Осознание приходит только с переездом.
Больница – неплохое место для приличной девушки из хорошей семьи, которая готовится в свое время стать женой и матерью. На дворе 1960-е, и маленький Квебек охватывает лихорадка хиппи. Все поголовно отправляются в путешествия «длиною в жизнь». Большинство моих знакомых возвращается уже через пару месяцев, но абсолютно другими людьми. Они выглядят более раскованными и свободными, а когда речь заходит о странствиях, их лица окрашиваются дурманом воспоминаний. Конечно, я и подумать не могу, чтобы куда-то поехать. Мама никогда не позволит мне этого.
Меня быстро переводят на бумажную работу, так как медсестра, которая боится крови, мало чем поможет на операции. Я работаю администратором, когда за мной начинает ухаживать один хороший парень. Жюль – автомеханик, как и мой отец. Все прочат нам прекрасное будущее, но никому не приходит в голову спросить моего мнения. Самое главное – мне не о чем с ним разговаривать. Однако, кажется, это никого не смущает.
– В конце концов, необязательно иметь общие интересы с мужем. Было бы странно, если бы ты увлекалась рыбалкой или автомобилями. – Мама повторяет это изо дня в день, и мне нечего ей возразить.
Конечно, Жюль и в страшном сне не может себе представить, чтобы поехать в неведомую Азию или в прекрасную Европу. Он не читает книг, не интересуется фильмами и до одури боится психологов вроде Тимоти Лири, про которого я ему пытаюсь рассказать.
Когда Жюль предлагает мне выйти за него замуж, я впервые в жизни принимаю самостоятельное решение и отвечаю отказом. Если честно, я вообще больше не собираюсь ни с кем встречаться, потому что парни, которые нравятся маме, вызывают у меня примерно такую же реакцию, как и вид крови. Пару раз я отправляюсь с подругами в бар и ухожу оттуда со случайными знакомыми, но Квебек слишком провинциален для такого образа жизни, а я слишком труслива, чтобы уехать. В конце концов я начинаю встречаться с женатым доктором из нашей больницы. Поначалу эта связь со свиданиями дважды в неделю меня полностью устраивает. Я могу врать себе, что у меня есть отношения, но при этом жить по-прежнему. Этот доктор… Конечно, я не люблю его, но спустя несколько месяцев во мне все же возникают привязанность и симпатия к этому человеку, которые, впрочем, быстро сменяются раздражением.
В Леви невозможно скрыть даже плановый поход к врачу, так что все прекрасно осведомлены о нашем романе. Первое время окружающие смотрят на это сквозь пальцы, но потом жена моего любовника все же решает сразиться со мной за мужа и отправляется к моей матери. Это явно запрещенный прием, тем более что я и не собиралась вступать в бой. Начинаются ссоры, истерики и бесконечные выяснения отношений, от которых хочется укатить на край света. Поль, тот врач, уходит ко мне от жены, а потом возвращается обратно, принимает то одно решение, то другое. Мама пытается спасти мою душу проникновенными речами, а меня от всего этого только тошнит. Через несколько месяцев мне исполнится тридцать. Несложно представить, какой будет моя дальнейшая жизнь. От этих мыслей хочется выть и бежать, но куда?
Во всем мире нет ни единого человека, способного помочь. Мне нужен не муж, а компаньон и союзник. Тот, кто будет слушать мои рассказы про Тимоти Лири. Но я недостаточно свободна, чтобы общаться с хиппи, и слишком своенравна, чтобы смириться с тем, как подобает жить тридцатилетней женщине в Квебеке.
Однажды к нам на воскресный ужин приходит Жюль. Весь вечер они мило общаются с моим отцом, а потом мы выходим покурить, и он вдруг говорит:
– Послушай, просто дай мне еще один шанс, ладно? Давай поедем в путешествие вместе и попробуем все начать заново?
Эти слова заставляют меня по-другому взглянуть на давнего знакомого, и уже через месяц мы мчимся в аэропорт Квебека, чтобы вылететь в Индию, мекку всех искателей свободы.
Горячий воздух Дели буквально сбивает с ног. Невозможно дышать и думать, когда в легкие врывается липкая смесь запахов дубленой кожи, благовоний и гниющего мусора, которым устланы улицы. Вокруг все орут, мальчишки хватают за руки и пытаются завести за угол, чтобы показать свой товар – ткани, масла или косметику, – а может, попросту надеясь обчистить незадачливых туристов. Люди, машины и мотороллеры с тележками, которые здесь называют моторикшами, – все перемешано. Я ненавижу этот город…
– Кофе, чай, проходите, проходите, – слышим мы откуда-то сбоку, и вот уже чья-то рука увлекает нас внутрь помещения.
В нос ударяет резкий запах сандала – им все местные торговцы пытаются перебить «ароматы» гниения, которые витают в раскаленном воздухе. Разогретый кислород мигом превращает в тлен любую органику. Впрочем, здесь тихо и на удивление прохладно. Этого достаточно, чтобы считать неведомого человека, затащившего нас внутрь кафе, спасителем. В зале практически нет посетителей. Десять богато инкрустированных столов из красного дерева пустуют, только за барной стойкой сидит мужчина, который задумчиво разглядывает стоящую перед ним чашечку с кофе.
– Садитесь. Добро пожаловать. Для меня большая честь, что вы почтили вниманием это место… – Пожилой индус без конца лопочет на том ломаном английском, который здесь в ходу.
Жюль с облегчением плюхается в одно из кресел с витиеватыми узорами на ручках и просит принести нам «что-то безопасное», а потом вновь переходит на французский. Мне стыдно из-за того, что я притащила его сюда, а от того, что он не винит меня ни в чем, становится только хуже. Строго говоря, именно Жюль предложил попутешествовать, чтобы попытаться возродить то, чего никогда не было, но он полагал, что мы отправимся в какой-нибудь тихий тропический рай, а не в экспедицию по маршрутам хиппи. Я машинально киваю на все, что говорит мой спутник, и с преувеличенным интересом разглядываю помещение. В какое-то мгновение взгляд цепляется за мужчину, сидящего за стойкой. Посетитель поднимает на меня глаза, и я испуганно отвожу взгляд. Он улыбается мимолетной и самодовольной улыбкой, а в следующую секунду уже направляется к нашему столику.
– Простите, я услышал, что вы говорите по-французски, и решил подсесть, если вы не против. Дели оглушил вас, не так ли? – говорит он, ставя на стол чашечку с кофе, который, кажется, даже не пригубил.
– Не то слово. Я подозревал, что Индия – ад на земле, но не думал, что это буквально так, – недовольно бормочет Жюль, с опаской поглядывая в направлении входной двери.
Стоит только открыть эту дверь, и ты снова окажешься в зловонном, кишащем нищими и мошенниками месиве, из которого нет исхода. Вдобавок ко всему мы решили остановиться в гостинице, расположенной рядом с вокзалом и рынком, полагая, что это будет удобнее и дешевле. В итоге оказалось, что наш отель построен в центре преисподней. В душной комнате температура воздуха достигает пятидесяти градусов, а если открыть окно, становится еще хуже – вместе с горячим воздухом врываются звуки и запахи города.
– Дайте Азии второй шанс. Если вы позволите показать вам мои любимые места, то влюбитесь в эту часть света, как в свое время влюбился я, – усмехается мужчина и впервые отпивает из чашки.
Поначалу он показался мне индусом из-за смуглого цвета лица, но сейчас я слышу чистую французскую речь без тени акцента и понимаю, что он европеец если не по рождению, то по духу. Его зовут Чарльз, он родился в Париже, а сейчас занимается развитием бизнеса и налаживанием торговых связей между Индией и Францией. Он собирается на неделю в горы, чтобы отдохнуть, а потом вынужден будет уехать по делам.
– Если вы располагаете временем, буду счастлив показать вам поистине красивые места. В противном случае вы так и останетесь при мнении о том, что Индия – это помойка для всех этих хиппи, – говорит он на прощание, кладет на стол свою визитку и поднимается, чтобы уйти, но Жюль его останавливает.
Мой спутник буквально цепляется за руку нового знакомого, словно утопающий за спасательный круг. Я замечаю на лице Чарльза усмешку, но она тут же превращается в радушную улыбку хозяина жизни.
Уже на следующий день мы едем в Шринагар, где я впервые вижу вершины Гималайских гор, красота которых завораживает и пугает одновременно. Чарльз кажется волшебником, который умеет все организовать, везде оказывается своим парнем и с каждым говорит на его языке. Мы уславливаемся встретиться рано утром и видим Чарльза за рулем арендованного микроавтобуса. Возле машины маячит еще одна пара искателей приключений. Они немногим младше нас, но выглядят как хиппи и оттого кажутся нашими с Жюлем детьми. Девушка в драных джинсах и свободной блузке, парень в мятой футболке и светлых штанах, какие носят индусы. Оказывается, они говорят по-французски, поэтому всю дорогу мы весело болтаем обо всем на свете. Они тоже познакомились с Чарльзом буквально на днях и вдохновились его красочными рассказами о Гималаях. Наши попутчики хотели было ехать в Шринагар на автобусе, но Чарльз их отговорил.
– Поверьте, вам не стоит знакомиться с местными автобусами и поездами, это непостижимо для европейцев, – ухмыляется Чарльз и лихо выкручивает руль. Только в эту секунду я осознаю, что мы едем по серпантину, а сбоку от нас пропасть.
Когда мы приезжаем в Шринагар, Чарльз умудряется арендовать на неделю плавучий дом за совершенно смешную цену, и я удостоверяюсь в том, что он маг и волшебник. С индусами он говорит на хинди, но иногда переходит на тот вариант английского, который принят у местных и совершенно недоступен европейцам. С нами он общается на французском, а письма пишет на голландском и греческом.
Чарльз ведет себя чрезвычайно загадочно: иногда исчезает на пару дней, а иногда проводит в нашей компании сутки напролет. Если он тратит на нас свое драгоценное время, то день превращается в водоворот невероятных приключений. Мы ездим в горы, посещаем невероятные храмы и обедаем в уникальных ресторанах. Когда его нет, нам остается только бесцельно бродить по веранде плавучего дома, болтать о мелочах и строить планы на будущее. После Шринагара мы отправляемся в Гималаи, едем в Тадж-Махал и видим сказочный город Джайпур, в котором, пожалуй, самые красивые закаты, которые заливают город малиновой краской, превращая его в нечто сказочное. Французский бизнесмен действительно показывает нам иную Индию. Однако всякий раз, когда он пропадает на день или два, дурман рассеивается, и мы с ужасом видим перед собой город, который кишит нищими и утопает в смраде. Нам уже кажется, что и Дели мог бы оказаться другим, если бы Чарльз был нашим проводником. Ведь и Джайпур без него – всего лишь маленький городок с горами мусора на дорогах, в которых купаются ужасно тощие коровы.
Ближе к концу поездки мы вдруг понимаем, что ничего не знаем про нашего гида, хотя это вроде бы очень открытый и дружелюбный парень. Когда Жюль неожиданно заболевает, Чарльз показывает мне окрестности и часами рассказывает что-то увлекательное, пока мы петляем по лабиринтам древнего города. Чем он занимается? Кто он такой? В конце поездки я все еще не могу ответить на эти вопросы, но от этого его личность кажется только более притягательной. Его хочется разгадать и изучить.
Наш с Жюлем вояж завершается в Таиланде. Изначально мы не собирались ехать в эту страну, но туда направляется Чарльз, а мы к тому времени просто не представляем, как сможем без него обойтись. Мы с Жюлем и молодая пара французов следуем за нашим гидом в Бангкок, и город сразу же покоряет мое сердце. Здесь нет такого количества нищих, а местные торговцы не так яростно желают тебе что-то всучить. Это вполне современный город с очень доброжелательными людьми, которые, впрочем, не имеют ни малейшего понятия о времени. Здесь все либо опаздывают, либо просто не приходят на встречу, забывая о данных обещаниях. Поначалу это обескураживает, но постепенно ты учишься такому мироощущению, и оно, надо сказать, снимает с тебя огромную часть той ответственности, которая обычно придавливает к земле и лишает возможности заглянуть за горизонт.
В Бангкоке можно купить все что угодно – от дешевых сапфиров до всех видов лекарств и наркотиков. Мне приходится объяснить Чарльзу свое удивление, когда в аптеке он замечает мои округлившиеся глаза. Все те лекарства, которые в Канаде хранятся под замком и подлежат строгому учету, здесь продаются так, словно это витамины.
– Здесь очень дорого стоят услуги врача, и люди стараются сами себе помочь, – поясняет Чарльз.
Он с интересом слушает мои маленькие лекции по медицине и оказанию первой помощи, а иногда даже просит показать, что и как нужно делать. Когда он предлагает продемонстрировать на себе непрямой массаж сердца, я смущаюсь, но в остальном наше общение проходит весело и непринужденно.
В Бангкоке Чарльз очень много времени уделяет мне, из-за чего француженка начинает подсмеиваться надо мной, а Жюль только скорбно наблюдает из окна своего номера за тем, как я хохочу вместе с Чарльзом, когда мы отправляемся гулять в город. Наконец приходит пора прощаться, и я едва сдерживаю слезы – не от страха разлуки с Чарльзом и даже не от того, что покидаю Бангкок. Просто я отчетливо понимаю: все закончилось, ничего подобного в моей жизни больше никогда не повторится. Дальше будет скучная работа в Леви, возможно, замужество и воспитание детей. Все то, чего ждут от дочерей родители, и то, чему многие из нас противятся. Именно поэтому мое сердце замирает от радости, когда я получаю первое письмо из Бангкока.
Слова на скромных тетрадных листах исполнены такими чувствами и красками, о существовании которых в насквозь провинциальном городке никто даже не помышляет. Поначалу я прячу эти письма, словно старшеклассница, но потом все же рассказываю обо всем сестре. Она не верит ни единому моему слову, и мне приходится показать ей заветные листки. И даже тогда Дениз придирчиво сличает почерк с моим, чтобы убедиться в том, что все эти послания не написаны мною же. Я никогда не слыла красавицей и не отличалась темпераментом. Никто особо не верил в то, что я собралась в Индию, что уж говорить о существовании человека, который ради меня терзает бумагу на другом краю света. Я всегда относилась к числу среднестатистических персонажей, а со временем перешла в категорию неудачниц, которые не успели вовремя выйти замуж и завести детей. Дениз, правда, считает, что виной всему моя романтичность, а остальные, полагаю, сошлются на мою заурядность.
– Так ты собираешься в Бангкок? – спрашивает Дениз, перечитав последнее письмо в третий раз и распробовав на вкус каждое слово.
«Если ты решишься, я оплачу все расходы, но будь готова к путешествию длиною в жизнь» – такими словами оно заканчивается, что, по правде говоря, скорее интригует, чем пугает.
– Пока не думала об этом, – лукавлю я.
– Там сказано, что он оплатит все счета и пришлет деньги на билет, – напоминает сестра, хотя я прекрасно помню каждое слово. – Здравый смысл говорит мне, чтобы ты выкинула это в мусорную корзину, но все же подумай, что тебя ждет здесь.
Через пару месяцев я уже сажусь на самолет в Бангкок. На самом деле решение было принято сразу после получения этого письма, но мне требуется время, чтобы все уладить, продать машину и заработать достаточно денег, чтобы иметь возможность в случае чего вернуться в Канаду. Сестра называет меня «благоразумно сумасбродной», а я только улыбаюсь в ответ. Зависть очень сложно скрыть, особенно от человека, который прекрасно знаком с этим чувством.
Чарльз встречает меня в аэропорту и знакомит со своим помощником – хмурым индусом по имени Аджай. Мы садимся в арендованную машину и долго петляем по извилистым улицам города-лабиринта, прежде чем остановиться возле дешевой гостиницы. Здесь мы проводим лишь одну ночь, а потом отправляемся на несколько дней в Паттайю, курортное местечко рядом с Бангкоком.
– Кем ты всегда хотела быть? – спрашивает однажды Чарльз, когда мы нежимся на пляже.
– Не знаю, фотомоделью или актрисой, – пожимаю я плечами.
– Тогда в следующий раз представься моделью, а я назовусь твоим личным фотографом, – предлагает он.
Поначалу я смеюсь, но вечером, когда мы знакомимся с парой туристов, он действительно говорит, что я модель.
– Это знакомство на один вечер, ты можешь сочинить для них любую легенду, стать кем угодно, хоть президентом компании. Если тебе не по душе прошлое, придумай себе новое. Только подумай, тебе предоставляется шанс прожить другую жизнь.
В тот миг меня не посещает мысль о том, что эта жизнь будет фальшивой, я заинтригована и восхищена. Вечером мы ужинаем с милой четой из Швеции. Мужчина увлечен фотосъемкой и начинает расспрашивать Чарльза о том, насколько хороша его новая камера. Однако Чарльз разочаровывает его: камера – не более чем игрушка для любителя. В конце вечера наши знакомые принимаются отчаянно зевать, извиняются и уходят к себе в номер. В середине ночи Чарльз отправляется купить бутылку воды. Его нет так долго, что я начинаю нервничать, но в эту минуту дверь открывается, и в номер вваливается уставший, но довольный Чарльз. Он не принес воды, зато держит в руках какую-то сумку.
– Собирайся, сегодня утром мы уезжаем в Бангкок, у меня появилось срочное дело, – говорит он, отдышавшись.
Уже в Бангкоке я замечаю в его вещах ту самую камеру, которой хвастались шведские туристы, но не придаю этому особого значения. Наверное, Чарльз просто позавидовал и купил точно такую же. Потом я и вовсе забываю обо всем этом. Какая, собственно, разница, ведь мы больше не встретимся с этими людьми, так зачем же о них думать?
Вскоре Чарльз находит в Бангкоке неплохие апартаменты за приемлемую цену. Это кондоминиум «Канит-Хаус» в одном из жилых комплексов, недавно построенных специально для европейцев. Здания представляют собой нечто среднее между элитным жильем и дорогим отелем. Четыре небольших особняка с просторными апартаментами и шикарными холлами стоят друг напротив друга, образуя квадрат, в центре которого находится огромный бассейн. Внутри каждого дома оборудована стойка администрации, помещение для хранения вещей и комната для персонала. От отелей это жилье отличается разве что отсутствием ресторана на первом этаже. Впрочем, Чарльз это вскоре исправит.
Чарльз представляется французским ювелиром Аленом Готье, а меня называет своей женой, фотомоделью Моник. Все это кажется увлекательной игрой. Каждый вечер вокруг бассейна собирается множество людей, большую часть которых я не знаю. Это европейские туристы со спутанными волосами и в грязных футболках, разодетые в пух и прах тайки, торговцы с рынка и просто сомнительные личности, которых на улицах Бангкока несчетное множество.
Аджай помогает нам с переездом и обустройством, а вскоре Чарльз приводит какого-то француза и просит последить за ним, пока тот не придет в себя после долгой дороги. Парень выглядит нездоровым и засыпает, едва его голова касается подушки.
– Давай ему воды, когда нужно будет, да и все, – бросает Чарльз, прежде чем уехать на несколько дней.
Аджай следует за ним, а я остаюсь в компании с больным французом в огромных апартаментах «Канит-Хауса». Доминик, так зовут молодого человека, лишь на несколько минут в день приходит в себя, чтобы выпить лекарство и доползти до туалета, а потом вновь впадает в беспамятство.
Поначалу наши апартаменты действительно кажутся мне роскошными. В Таиланде очень ценят первое впечатление, поэтому, зайдя в номер, ты сразу видишь просторный балкон с видом на большой бассейн. В гостиной стоит дорогой журнальный столик с резными ножками и огромный диван, а в двух спальнях нет никакой мебели, кроме кроватей. У меня на руках только тысяча долларов из тех денег, что я взяла с собой из Канады. Чарльз бывает очень щедрым, но часто случается так, что у него не находится нескольких батов, чтобы оплатить услуги уборщицы.
Все свои силы и время я теперь трачу на то, чтобы не просто понравиться Чарльзу, но стать ему по-настоящему необходимой. В противном случае он быстро найдет мне замену. Я вижу, как он учтив с тайкой, которая ему в чем-то помогает, или с двумя туристками, что приходят на чашку чая, а потом остаются у нас на несколько дней. Он умеет общаться с женщинами. Уже через несколько минут после знакомства они начинают жадно ловить каждое его слово.
Наши с ним отношения меняются: Чарльз часто зло подшучивает надо мной и цинично отзывается о других. Наверное, мне нужно радоваться, ведь постепенно он становится самим собой, начинает доверять. Вот только этот настоящий Чарльз мне вовсе не нравится, он меня пугает. Мой любовник никогда не говорит о своих планах, никогда не объясняет, в чем смысл его действий. Этот человек просто начинает игру и кидает тебе мяч, если ты не ловишь его, он находит другого партнера. Ты всегда должна быть готова принять подачу, чтобы оставаться с ним. Я понимаю это спустя несколько дней жизни в «Канит-Хаусе».
Однажды Чарльз приводит двух насмерть перепуганных французов, которые, перебивая друг друга, рассказывают о своих злоключениях в Таиланде. Оказывается, Чарльз возвращался с рудников по добыче драгоценных камней, перепродажей которых он занимался, и заехал в Паттайю. Там ему и встретились Янник и Жак, как раз обнаружившие пропажу паспортов.
– Я уже позвонил в посольство. В ближайшее время вас должны принять. Многие туристы в Азии теряют документы. В этом нет ничего экстраординарного, – успокаивает их Чарльз и уходит на кухню.
Я иду следом за ним и сажусь за стол. Он начинает что-то готовить и вдруг заводит разговор о лекарствах, которые продаются в аптеках Таиланда. Это как раз то, что мне досконально известно, поэтому я с радостью подхватываю беседу и начинаю взахлеб рассказывать о том, какое средство и как можно использовать.
– Тебя послушать, так одной таблеткой можно убить человека, – веселится Чарльз, разливая чай по чашкам.
– Ну, одна таблетка с этим не справится, а вот если их будет много, то все возможно. Любое лекарство может убить, если постараться, – смеюсь я.
Французы выпивают чай, и их глаза начинают слипаться. Чарльз ведет молодых людей в комнату для гостей, и они засыпают на той же кровати, где отдыхает Доминик, незадачливый француз, который почти месяц мучается от дизентерии. Я принимаюсь собирать вещи туристов и прибираться в комнате, но Чарльз меня останавливает.
– Мне не нужна домработница, мне нужна хозяйка дома, – говорит он и обнимает меня.
Пожалуй, о подобном мечтает каждая девушка, а Чарльз обладает уникальным даром: он всегда знает, что хочет услышать человек. Но его слова подразумевают нечто иное.
Среди ночи я просыпаюсь и подхожу к рабочему столу, на котором Чарльз всегда держит кувшин с водой. Там я вижу две красные книжицы – потерянные паспорта Янника и Жака, которые сейчас спят в другой комнате.
– Ты можешь это объяснить? – спрашиваю я Чарльза, когда тот просыпается.
– Лучший способ стать нужным, – это выручить человека из сложной ситуации, – говорит он.
– В которую ты сам же их и поставил? Тебе не кажется это мошенничеством?
Конечно, это незаконно, мне не нужно это растолковывать, но я хочу слышать, что скажет Чарльз. Вот оно. Теперь я знаю, что мой возлюбленный замешан в чем-то неблаговидном, а значит, теперь он побоится меня потерять.
– Они правда потеряли документы, а я их подобрал. Нет ничего плохого в том, что они проведут здесь несколько дней, а потом окажут мне пару услуг, – говорит он. – Мне кажется, нам нужно купить что-нибудь для твоего нового гардероба. Не для Мари-Андре, а для Моник.
Он любил тратить время и деньги на меня, появляться вместе на людях, даже если я этого не хотела. Складывалось впечатление, что я дорогой аксессуар, а не человек. Дорогой белый аксессуар.
Мари-Андре Леклер
В тот день Чарльз тратит целое состояние на одежду, покупает мне уйму вечерних платьев с открытой спиной, яркие блузки и юбки из тайского шелка. Прежде я бы никогда не решилась надеть что-то из этого, но теперь не могу представить себе жизни без подобных вещей. Невзрачная канадка-неудачница из Квебека исчезла навсегда. Теперь в зеркале отражается Моник – красивая, эффектная молодая женщина, которую любой предпочтет сотне юных таек. Такой Чарльз хочет меня видеть, а нам свойственно смотреть на себя чужими глазами. Через пару дней я покупаю маленького белого шпица, и теперь образ полностью завершен. Собачку обожают не меньше, чем Чарльза, а любовь к милому животному мгновенно распространяется и на меня. Одна из тысячи уловок, которым меня учит этот человек.
Жизнь в Бангкоке – вечный калейдоскоп из звуков, запахов и красок. Пока Чарльза нет рядом, я общаюсь с соседкой, квартира которой находится напротив, загораю возле бассейна и играю с собакой. Когда он возвращается, я оказываюсь в центре тысячи событий, которые буквально затягивают в свой круговорот. Чарльз никогда не бывает один. На шаг позади него всегда стоит Аджай, а рядом – кто-нибудь из туристов-хиппи, заблудившихся в древнем городе. Эти люди вечно одеты в мятые джинсы и футболки с маленькими дырочками у ворота, которые появляются от стирки в местной воде. Они тысячу лет не видели горячего душа, но у них всегда при себе дорожные чеки на пару тысяч долларов. Иногда Чарльз приводит двух человек днем и пятерых вечером. Все они, конечно, остаются на ночь. Поначалу гости ночевали в нашей гостиной и во второй спальне, но потом Чарльз арендовал еще одну квартиру в «Канит-Хаусе».
Они приходят и рассаживаются за большим столом в гостиной, а он рассыпает перед ними драгоценные камни с рудников и предлагает сделать выгодное приобретение. Кое-кто соглашается купить парочку, и тогда им повезло. Те, кто отказывается или же начинает показывать свои побрякушки, купленные где-нибудь в Индии и Непале, обычно остаются на ночь и отправляются спать в квартиру, пропахшую рвотой и испражнениями. Я предпочитаю не заходить туда, но иногда вынуждена проведать больных и размешать им новое лекарство от дизентерии, от которой мучается почти каждый турист в Бангкоке. По крайней мере, поначалу мне хочется думать, что я занимаюсь именно этим. Иногда я захожу поболтать с Домиником. Если тот чувствует себя сносно, мы выходим посидеть у бассейна, а если ему совсем плохо, я, стараясь не тревожить больного, тихо выхожу из квартиры. В сейфе, который Чарльз недавно купил, растут стопки паспортов всех цветов, водительских прав и дорожных чеков. Сюда же он складывает ювелирные изделия.
По вечерам мы устраиваем вечеринки у бассейна. Всем распоряжается Чарльз, вернее известный ювелир Ален Готье. Я же приветствую гостей и помогаю им освоиться на новом месте, как и полагается жене влиятельного человека.
На одну из вечеринок он приводит американку по имени Тереза. Она мало чем отличается от остальных наших знакомых: джинсы, футболка, длинные волосы, бусы и сладковатый запах легких наркотиков. Впрочем, в ней есть что-то притягательное и зачаровывающее. Весь вечер девушка пьет и веселится в компании с другими туристами и Чарльзом. Она рассказывает о своем намерении навсегда отрешиться от мирской жизни. Ашрам, куда собирается Тереза, запросил десять тысяч долларов, которые пойдут на развитие храма. Такое вот обретение просветления по сходной цене. Ей осталось только несколько дней, как она говорит. Девушка излучает спокойствие и смирение, благодаря чему выглядит старше и мудрее. Когда она уходит в квартиру, чтобы посетить туалет, я следую за ней. Не знаю, что подталкивает меня. Наверное, я просто хочу оказаться нужной этому человеку, услышать слова благодарности.
– Кажется, ты заблудилась, – говорю я, когда вижу Терезу в нашей с Чарльзом спальне.
Девушка резко оборачивается, и я понимаю, что привлекло ее внимание. На столе лежат водительские права парня, который сейчас веселится внизу. Он пять минут назад рассказывал о том, как потерял их, а Чарльз пообещал все уладить.
– Мне пора! Мне правда пора идти, – говорит она слишком быстро, чтобы позволить ей скрыться прямо сейчас.
Я бегу к Чарльзу, хватаю его за руку и отвожу в сторону.
– Твоя новая знакомая увидела слишком много. Я застала ее, когда она копалась в бумагах на столе, – шепчу я ему на ухо.
Его лицо мгновенно меняется. Из радушного хозяина Чарльз превращается в хищника, готового к нападению. Он резко срывается с места, приближается к Аджаю, говорит ему что-то и тут же выхватывает из толпы Терезу, которая явно хочет поскорее покинуть вечеринку.
Больше я никогда не видела эту девушку и ничего о ней не слышала, но в тот день поняла, что Чарльз способен на все, чтобы защитить нас – всех, кто сейчас живет в «Канит-Хаусе».
Доминик и Жак с Янником постепенно идут на поправку в основном потому, что я меняю крысиную отраву на безвредное лекарство. Я замечаю неладное, когда вижу, как мой шпиц Френки подбегает к стоящей на полу банке с каопектатом, безобидным порошком, которым туристы здесь лечат несварение желудка, а Чарльз молниеносно подскакивает к псу и отпихивает его так, что тот отлетает на пару метров. Ничего бы не произошло, если бы Френки съел немного порошка, а Чарльз никогда не отличался особой любовью к животным.
В тот день я открываю банку с каопектатом, и в нос ударяет резкий, горьковатый запах. Ничего общего с тем, что продают в аптеках. Понаблюдав за Чарльзом, я вижу, как он подмешивает к лекарству крысиный яд. Я иду в квартиру по соседству и вижу, что Доминик мучается в горячке и рвотных спазмах. Организм пытается исторгнуть из себя яд, но у парня нет сил добраться до кухни и выпить воды, из-за чего он просто лежит на кровати и раз в пару минут замирает, пытаясь справиться с рвотным позывом. В тот день я подменяю банку с лекарством от желудка, и Доминику вскоре становится легче.
Я люблю поболтать с Домиником обо всем, что происходит. Чарльз иногда просит приятеля отвезти куда-нибудь пакет или переговорить с кем-нибудь, но большую часть времени он в положении пленника в «Канит-Хаусе». Доминик часто играет с Френки, всегда вежлив и общителен. Он подружился с соседкой, которая стала для меня еще одним проводником в Бангкок, стал ухаживать за тайкой, нанятой Аджаем, чтобы присматривать за больными и убираться в обеих квартирах. Он все чаще заговаривает об отъезде, и от этого мне делается страшно. Что скажет на это Чарльз? Что будет без него со мной?
Постепенно я привыкаю к этим походам в квартиру, где пахнет тухлой водой, хлоркой и рвотными массами. Янник, Жак и Доминик всегда радуются моему появлению. Я иду на кухню и развожу им лекарство, проверяю самочувствие других гостей и при необходимости даю им успокоительное или противорвотное. За пару месяцев аптечка превращается в настоящий медицинский склад, с помощью которого можно вылечить или убить кого угодно.
В день, когда Чарльз приводит голландца Хэнка и его невесту Корнелию, я наконец понимаю, зачем нужна ему. Вечером мы, как и всегда, устраиваем вечеринку, которая начинается с чаепития. С нами Доминик, Жак и две девушки из Берлина, которые сейчас тоже слишком больны, чтобы спуститься к бассейну. Чуть позже приходят наши соседи и молодая пара из Голландии, а потом уже подтягиваются Чарльз и Аджай, которых сопровождает тайка.
– Это он? Не могу поверить? Смахивает на обычного мошенника с плавучего рынка, – шепчет одна из девушек.
Услышав это, я недоуменно смотрю на нее, а потом на Чарльза. Именно так он и выглядит. На пару с вечно всех подозревающим Аджаем мой любовник кажется то ли тайцем, то ли индонезийцем, который пусть и хорошо говорит на всех языках мира, но имеет только одну цель – тебя облапошить. Чарльз замечает меня, и его лицо озаряется улыбкой, а в следующую секунду он ловко подскакивает ко мне и встает на одно колено, чтобы эффектно поздороваться со своей возлюбленной. Он произносит слишком высокопарные слова, чтобы им могла поверить тридцатилетняя женщина из цивилизованной страны, но у меня все равно перехватывает дыхание от того, как на меня смотрят собравшиеся. Рядом с этим мужчиной я уже не заурядная жительница Канады или искательница приключений, а он больше не мошенник с плавучего рынка. Мы выглядим парой миллионеров на благотворительном вечере, устроенном для всех этих хиппи, становимся гостеприимными хозяевами, с которых окружающие не спускают глаз.
Я предпочитала не знать о делах Чарльза, иногда даже специально старалась не слушать его рассказы, не участвовала в разговорах о том, как удачно сбыть партию камней. Мне это было неинтересно, казалось слишком опасным.
Мари-Андре Леклер
Хэнк и Корнелия выглядят как обычная влюбленная пара. Они приехали из Гонконга по приглашению Чарльза и сейчас, придя в самый разгар вечеринки у бассейна, явно чувствуют себя не в своей тарелке. Аджай забирает у них вещи, а Чарльз тут же заводит разговор о драгоценных камнях, которые здесь можно купить за гроши. Все обстоит именно таким образом, но только не для туристов. Неподалеку от Бангкока и правда есть рудники. Там же можно найти рубины и сапфиры по цене раз в двадцать ниже той, что просят в магазинах столицы Таиланда, не говоря уже о ювелирных салонах Европы. Одно но: ты действительно должен разбираться в украшениях. Все остальные получают за свои деньги либо откровенные подделки, либо очень «грязные» и некачественные камни, которые непригодны для использования в ювелирном деле. Настоящие камни идут прямиком в Европу, минуя Бангкок, Дели и другие места, где хиппи надеются купить дешевые украшения, чтобы потом продать их дороже и продолжить свои скитания.
– Моник, принеси гостям лекарство от дизентерии, чтобы они не заболели, как наши страдальцы, – говорит Чарльз в самый разгар вечера.
Я молча киваю и ухожу в комнату за банкой с ядом. Хэнк и Корнелия вскоре чувствуют дурноту, и Чарльз провожает их в квартиру, где спят Янник и Жак. Доминик все же нашел в себе силы спуститься к бассейну и сейчас беседует с нашей соседкой.
– У вас там какое-то проклятое место! Почему все поголовно заболевают дизентерией? – ежится она.
– Как будто ты выглядела лучше, когда приехала сюда. Я сама, наверное, неделю с кровати не могла сползти, – невозмутимо отвечаю я, отпивая из большого бокала с «Май тай».
Поздно вечером на пороге появляется парень по имени Витали Хаким. Этот еврей из Стамбула, побыв хиппи, избрал путь криминала. Никто не может позволить себе роскошь остановить время и странствовать вечно. Жизнь каждого хиппи постепенно менялась. Одни становились бродягами, другие отдавали тело в аренду, а третьи были похожи на Хакима – жажда приключений неизменно приводила их в криминальный мир, где они, надо сказать, тоже редко задерживались надолго.
Это был первый вояж Витали с партией наркотиков через границу. Ему срочно требовались деньги на свадьбу. Его невеста собиралась прилететь через неделю. Чарльз познакомился с этим парнем возле небольшого молодежного отеля, который стал прибежищем для многих хиппи в Бангкоке. Это место давно превратилось в жуткую помойку и заслужило дурную репутацию у старожилов. Тем не менее слава о нем успела разнестись далеко за пределы Таиланда. Его рекомендовали как недорогое прибежище для непритязательных туристов, и здесь останавливались как более или менее обеспеченные студенты, так и те, у кого в кармане водилось не больше пяти долларов.
После первого визита в «Канит-Хаус» Хаким все же уходит на своих двоих, но уже тогда он явно чувствует себя не слишком хорошо. Они с Чарльзом договариваются о какой-то сделке, и вскоре парень снова объявляется в «Канит-Хаусе». На этот раз лекарство ему дает Чарльз, и Хаким остается на ночь в квартире напротив.
– Нет лучшего способа привязать к себе человека, чем снискать его благодарность, – любит повторять Чарльз, а я не решаюсь с ним спорить.
По мнению моего возлюбленного, туристы, которым он помог оформить новый паспорт, кого он вылечил и кому продал несколько «сапфиров», должны быть вечно благодарны ему, и в какой-то мере он прав. Вечные узники Бангкока – Доминик, Жак, Янник и я – боготворим Чарльза, потому что только с его появлением мы начинаем жить. Стоит ему отлучиться, и наша жизнь затухает, как трепетное пламя спички. Однако Чарльз не учел, что никому не нравится оставаться перед кем-то в долгу. Рано или поздно человек возненавидит благодетеля.
Доминик жаждет наконец вырваться из страны, где он застрял на несколько месяцев, но у него нет ни паспорта, ни денег. Чарльз много раз убеждал его остаться еще ненадолго, но от этого желание нашего знакомого уехать только крепнет. Осознав, что документы ему возвращать никто не собирается, он готов отправиться в посольство, но слишком слаб для этого. А вот Хаким, оказывается, способен держаться на ногах. Он врывается в наши апартаменты и заплетающимся языком требует вернуть вещи, деньги и документы. В доме полно народу, и все это слышат. Чарльз начинает его увещевать, говоря, что через пару дней все ему отдаст, а пока Хакиму лучше побыть какое-то время под присмотром профессиональной медсестры.
– Ты травишь людей ради паспортов и денег и думаешь, никто ничего не знает? Если ты сейчас же мне все не вернешь, я звоню в полицию…
Чарльз успевает заткнуть ему рот и передать на руки Аджаю, а сам возвращается в спальню, чтобы забрать что-то из сейфа.
– Ты правда думал, что Доминик, который провел здесь столько времени, ни о чем не догадывается? – шиплю я на Чарльза. Мне нужно услышать от него какие-то успокаивающие слова, но вместо этого он смотрит на меня стеклянным взглядом, а потом произносит:
– Доминик работает на меня, ему можно доверять. Как думаешь, Хэнк и Корнелия проснулись?
Я только пожимаю плечами, а Чарльз идет в соседние апартаменты и возвращается через пару минут.
– Вколи им что-нибудь, чтобы они отключились. Сделай это сейчас, если не хочешь отправить меня в тюрьму, – с нажимом произносит он, и мне приходится переложить в сторону Френки, мирно посапывающего на подушке рядом со мной.
Потом они просто начинают исчезать. Один за другим. Витали Хаким больше не нарушает нашего спокойствия, врываясь в апартаменты. Хэнк и Корнелия слишком слабы, чтобы протестовать, но я все же застаю их ползущими к входной двери, и это зрелище меня ужасает. Они выглядят как пленники, как обезумевшие и загнанные животные. Я успеваю захлопнуть за собой дверь и вижу перед собой Чарльза.
– Они хотят уехать, – говорю я, пытаясь как-то восстановить дыхание, но вместо этого у меня получается только жадно хватать ртом воздух, который едва попадает в легкие. – Они уйдут, и все будет кончено! Что теперь делать?
Чарльз обнимает меня крепче, чем это бывало в самые страстные ночи, а потом говорит, что со всем разберется. Мне слишком хочется в это верить, чтобы обдумать его слова. Он заходит в апартаменты и выносит Корнелию, как будто та совсем ничего не весит. Аджай поднимается следом и под руки спускает Хэнка, который находится в полубреду. Они грузят пару в машину, и я стараюсь больше не вспоминать о той ужасной сцене, которую видела в зловонных апартаментах напротив.
– Собирай вещи. Завтра мы летим в Непал, – заявляет Чарльз на следующий день после того, как они с Аджаем возвращаются. Уже без голландской пары.
Он спит буквально пару часов, а потом уезжает, бросив в квартире несколько туристов, которые без конца твердят об отъезде. Впрочем, главное, он оставляет меня один на один со страхом.
Ближе к вечеру в «Канит-Хаусе» появляется незнакомка. Она натыкается на нашу соседку, которая указывает ей квартиру, где проживает состоятельный ювелир Ален Готье со своей женой Моник. Мне ничего не остается, кроме как поприветствовать девушку и предложить ей чаю. Это невеста Витали Хакима, приехавшая в Бангкок, чтобы официально оформить свои отношения с женихом.
Шармейн потрясающе красива. Глядя на нее, невозможно представить, что она могла влюбиться в кого-то вроде Хакима, хиппи из Стамбула, который решил подзаработать на перевозке наркотиков. Вскоре ей удается немного перевести дух и чуть освоиться. Сидя в громоздком кресле с резными ножками, Шармейн начинает говорить о Витали с таким отрешенным и блаженным видом, что это несоответствие нарастает. Темноволосая, стройная, с кукольным лицом и точеной фигурой, девушка ведет себя так, словно она неуклюжий подросток, не избавившийся от юношеских прыщей.
– Я узнала, что Витали собирался погостить у вас какое-то время, поэтому решилась прийти сюда, – в тысячный раз оправдывается она.
Возле бассейна я вижу Чарльза и киваю ему. Мне так хочется броситься ему на шею, но со стороны это может показаться странным.
– Мы поехали с Хакимом в Паттайю, и он решил остаться там со своими друзьями, вернее с подругами, – говорит Чарльз, умудрившийся за считаные секунды подскочить к нам.
Мягкая улыбка мгновенно слетает с лица девушки, а ее медовые глаза темнеют и становятся почти черными.
– Витали все же был у вас? – уточняет она.
– Он приезжал на вечеринку у бассейна и пробыл здесь пару часов, не больше, – присоединяюсь я к разговору.
– Хорошо. Не могли бы вы отвезти меня в Паттайю? Может, мне удастся найти Витали, прежде чем его родители обратятся в посольство.
Чарльз молчит какое-то время, а девушка начинает ерзать на стуле.
– Наверное, ты можешь сегодня отвезти Шармейн в Паттайю. Наш самолет только утром, – говорю я и беру в руки чашку с обжигающим ядовитым чаем.
Проходит еще несколько минут, во время которых Шармейн расспрашивает нас о Витали. Ни намеки на неведомых подруг, ни употребление ее женихом наркотиков, кажется, не влияют на решимость гостьи. Она прилетела в Таиланд ради встречи с любимым и не собирается так просто отступать. Чем дольше она говорит, тем чаще в ее речи мелькает слово «посольство», и это заставляет меня нервничать, хотя Чарльз выглядит невозмутимо.
– Окей, Шармейн, предлагаю переждать жару здесь, а вечером, когда дороги будут свободны, я отвезу вас к вашему жениху, – произносит наконец Чарльз, и только сейчас я замечаю, что его руки все это время сжаты в кулаки. Он нервничает не меньше меня, но умудряется выглядеть невозмутимым.
Вечером Шармейн садится в машину вместе с Аджаем и Чарльзом, а через пятнадцать минут я даже забываю, как она выглядела. Туристка. Мимолетное знакомство в путешествии длиною в жизнь. Лица этих людей не запоминаешь, в памяти остаются только разговоры с ними, да и то вскоре они стираются, остаются обрывки фраз и историй.
Наверное, со стороны наша жизнь кажется загадочной. Одни люди приходят, другие уходят, третьи остаются в странной квартире напротив, куда почему-то страшно заходить. Какой-то безумный спектакль. На самом деле так живут все торговцы на азиатских рынках, и никому, кроме меня и моей соседки-француженки, это не кажется чем-то противоестественным. Любой торговец знает, что покупателю не нужны его безделушки. Но что, если вам предложат приятную беседу и хороший чай? Сколько вы будете готовы заплатить за браслет или часы? Как минимум вдвое больше их реальной цены. Зайдите на базар рядом с плавучим рынком, и уже через несколько минут какой-нибудь мальчишка потащит вас в закоулок, чтобы показать особенно интересную лавку с товарами, а там уже хозяин проведет вас наверх, угостит чаем и продаст все, на что только упадет ваш взор. Если вам нужен ночлег, торговец предложит гостевую спальню по сходной цене или отправит к кому-то из друзей, кто заплатит щедрую комиссию за новых постояльцев. Если вы ищете хорошее кафе или, может, алкоголь, наркотики и оружие, торговец все организует. Не нужно расстраиваться, если вдруг он попросит денег за свои услуги. Бесплатное радушие в итоге дорого обходится посетителям. Чарльз утверждает, что вырос во Франции, но он живет так, как заведено в Таиланде, Индии и Непале. В глазах местных жителей он просто делец, то есть человек, способный решить любую проблему за разумные деньги в обход законов и правил. В Азии все яркие, амбициозные и рисковые люди рано или поздно занимают эту вечно пустующую нишу.
Зачем кому-то бесплатно помогать всем этим хиппи? Сколько стоят рубины и сапфиры с рудников и кому их продают? Куда делись те голландцы и строптивый Витали Хаким? Наверное, можно задать еще сотню подобных вопросов, но Чарльз не любит все растолковывать. Он всегда знает, что делает, а тебе остается только слушать его указания. Мы повязаны молчанием. Кажется неправильным проявлять излишнее любопытство. Он сам всегда знает, что нужно говорить, а что – нет. Со временем я начинаю понимать больше, а Чарльз становится честнее и откровеннее, убедившись в том, что мне можно доверять. И вот тогда я осознаю: спрашивать не стоит вовсе не потому, что это вызовет недовольство, тебе просто-напросто страшно услышать правду в ответ.
Лишь перед входом в аэропорт Бангкока я понимаю, что все зашло слишком далеко и пути назад уже не будет. Чарльз протягивает мне паспорт со словами:
– Придумай себе новую жизнь.
На первой странице моя фотография, но чужое имя. Корнелия Хемкер.
– Что с ними случилось? – спрашиваю я, хотя не хочу знать ответ.
– Эти ребята хотели уехать, и я оставил их на пляже. За паспортами они так и не вернулись, значит, документы им не очень-то нужны. Нам пора, – говорит он, и через несколько минут я уже протягиваю дрожащей рукой свой паспорт сотруднику контроля.
Непал оглушает и парализует не хуже, чем Индия. Тут совсем другие краски, другие храмы и лица. Нищая, зажатая между гор страна живет так, будто на дворе XV век. Извилистые торговые улицы, запах гари и благовоний, мужчины и женщины в ярких кофтах и шапках на улицах Катманду – подобное можно встретить и в Индии, но там на столе у продавца рядом с фигуркой Ганеши всегда будут стоять телефон и вентилятор. В Непале жизнь течет так же, как и пятьсот лет назад. На центральной площади люди, словно зачарованные, ходят вокруг огромной белой ступы Боднатх и раскручивают маленькие металлические барабаны на счастье. Отовсюду на тебя смотрят огромные глаза Будды с ярко-черной подводкой – символ Непала. На каждом шагу встречаешь разноцветные флажки с молитвами, с помощью которых непальцы надеются приблизиться к богу.
По вечерам, когда последние лучи солнца окрашивают Катманду во все оттенки розового и коричневого, народ стекается к площади, где возвышается дворец богини Кумари. Люди рассаживаются на ступенях древних каменных зданий и наблюдают за тем, как тучи голубей кружат на фоне ядовито-розового неба. Площадь всегда переполнена туристами. Они прибыли сюда ради одной цели: увидеть вершину Джомолунгмы, побывать на крыше мира. В Непале не встретишь обычных путешественников. Это один из последних пунктов на тропе хиппи, которые стекаются сюда из других стран. Они одеты в ветхую истрепанную одежду и увешаны тысячей фенечек и амулетов, их взгляд вечно блуждает, что свидетельствует о длительном употреблении легких наркотиков, а за душой у большинства не осталось ни гроша.
Вместе с Чарльзом и Аджаем мы приходим на площадь и рассредоточиваемся по ней, кружа в поисках добычи. Наша цель – разговорить кого-нибудь. В этом есть нечто веселое и интригующее, но Чарльз успел отучить меня от случайных знакомств. Он тысячу раз повторял, как опасны они в Азии, где любой торговец на рынке хочет облапошить тебя, а любой турист ищет способа повеселиться за чужой счет. Сейчас, растворившись в толпе, мы наблюдаем и оцениваем друг друга, будто находимся на сцене, а в зале всего двое зрителей.
Вскоре я знакомлюсь с парнем и девушкой из Канады, которые буквально через час или два после нашей первой встречи рассказывают по секрету, что купили в Индии несколько сапфиров и рубинов превосходного качества. Они надеются продать их за вполне приличную сумму и продолжить свое путешествие.
– Мой друг Чарльз – ювелир и прекрасно разбирается в драгоценных камнях. Если хотите, он может назвать их примерную стоимость, – говорю я, отпивая чай из маленькой непальской чашки с изображением глаз.
Канадцы рады познакомиться с Чарльзом, и уже на следующий день он везет их на арендованной машине в горы. Я остаюсь в отеле, сославшись на головную боль, а потом весь день провожу на площади возле дворца богини Кумари. Назад приезжает только Аджай. Чарльзу нужно отлучиться на несколько дней. Мы с Аджаем всегда недолюбливали друг друга, но в последнее время едва можем сдерживать неприязнь. Чарльз – единственный, кто нас объединяет. Мы боготворим его. Только Чарльз знает, куда мы отправимся и каким будет наш следующий шаг.
Калькутта, Варанаси, Сингапур, Карачи, Куала-Лумпур… Каждый следующий пункт назначения хуже и страшнее предыдущего. На улицах Калькутты столько нищих, что по городу невозможно ходить пешком. Они мгновенно облепляют тебя, готовые сию секунду разорвать на части с криком: «Бакшиш!» В Варанаси, городе погребальных костров, запросто можно увидеть на земле недогоревшие части человеческих тел, а если зазеваешься, тебя обязательно собьет с ног процессия, которая несет на деревянных носилках труп, завернутый в белые простыни. В Карачи лучше вовсе не выходить на улицу.
Чарльз все чаще говорит о своем намерении открыть легальное дело и начать все с чистого листа. Однако тучи над нами сгущаются быстрее, чем можно себе представить, а нас связывает слишком много тайн, в которых страшно признаться даже самим себе. Когда мы возвращаемся в Бангкок, оказывается, что Доминик, Жак и Янник улизнули, прихватив из сейфа свои паспорта с чужими фотографиями. Никто не знает, что и кому они успели рассказать. Я напугана и замечаю, что даже Аджай – всегда невозмутимый, всегда на шаг позади босса – не находит себе места. Чарльз в бешенстве. Он мечется по квартире с безумными глазами и жаждет мести. Его предали. Только теперь я понимаю, что беглецы были для него кем-то большим, нежели просто приятели для мелких поручений. Чарльз считал их своей семьей, а они бросили его. Он вырвал их из лап смерти, кормил и лечил столько месяцев, а они просто сбежали, словно были пленниками. По сути именно так все и было, но не для Чарльза. В его представлении человек, которому ты спас жизнь, будет вечно чувствовать себя твоим должником и никогда не подведет. Единственный способ навсегда привязать к себе кого-то – выручить его из беды. А проще всего это сделать, если сам же и столкнешь его с опасностью.
В газетах появляются статьи о том, что на берегу реки найдены трупы туристов, которые бывали в «Канит-Хаусе», но я предпочитаю не задумываться об этом. Хиппи. Длинноволосые мечтатели, беспечные дети богатых родителей. За ними невозможно уследить, они постоянно подвергают себя опасности, так что нет ничего удивительного в том, что кто-то из них так и не смог вернуться домой. Тайская полиция интересуется нами и даже вызывает на допрос, но Чарльз умудряется улизнуть, и вскоре мы уже летим в очередную страну чарующей и опасной Азии. Это последнее путешествие перед тем, как уехать в Европу и наладить настоящий бизнес. Так он обещает, но мы понимаем, что это неправда. Пожалуй, все, кроме самого Чарльза.
Мне всегда не нравился Аджай. Кажется, именно он толкал Чарльза на путь криминала, а я пыталась сделать нашу жизнь более нормальной, обыденной, если хотите.
Мари-Андре Леклер
Аджай едет вслед за нами, но теперь мы уже на дух не переносим друг друга и стараемся не оставаться наедине. Мне кажется, что именно этот человек тянет Чарльза в Азию, а я больше не могу выносить слишком яркие краски этой части света. В один из дней Чарльз возвращается в отель Куала-Лумпура и просто заявляет, что Аджай нас больше не потревожит. Пришло время начать все заново. В тот миг я рада этой новости. Этот индус был для Чарльза кем-то вроде младшего брата, их связывали слишком крепкие отношения, чтобы я могла с ним конкурировать. В конце концов, Аджай приносил куда больше пользы, чем я. Теперь же мы остались вдвоем.
Тайская полиция объявляет нас в международный розыск по подозрению в убийстве туристов. Пары заметок в местной газете хватает, чтобы ни один европейский бизнесмен не захотел иметь дела с ювелиром по имени Ален Готье. Мать Чарльза не желает с ним разговаривать, и он, кажется, впервые не знает, что предпринять. В Париже не работают законы, по которым он привык жить. Там ни один турист не заговорит с ним, и ни один полицейский не возьмет у него денег.
В Карачи мне впервые становится очевидно, что нужно уносить ноги, если я хочу сохранить жизнь. Крупнейший город Пакистана – это безумный лабиринт темных и мрачных улиц с выкрашенными ярко-синей краской железными прилавками, на которых выставлены всевозможные товары. Здесь не найдешь цветов или украшений. Торговцы предлагают лишь то, что нужно местным жителям. Бараньи головы и потроха соседствуют с гниющими фруктами, а в любом проулке мрачные типы продадут вам все наркотики мира. Я бы не удивилась, если бы Чарльз приехал сюда за этим товаром, чтобы затем сбывать его хиппи, но на этот раз его интересует иное. Глаза моего друга сейчас так черны, что он напоминает Аджая, а на его лице отражается то, что я всегда опасалась увидеть в зеркале, – безумие и беспомощность. Остаться с ним – значит сгинуть в тюрьме, уйти – значит погибнуть на заваленных мусором улицах Карачи.
Мы возвращаемся в Индию, страну, которая пугает и ошеломляет каждого, кто не знает здешних правил жизни. Эта страна похожа на головоломку. Стоит тебе повернуть не туда, и ты увязнешь в грязи и вони, но если ты знаешь дорогу, то легко можешь сколотить состояние. В Бомбее мы проводим несколько недель. Чарльз дни напролет проводит в кафе рядом с Болливудом. Здесь, за столиками, засиженными мухами, можно увидеть сотни молодых людей и девушек, которые надеются сняться хотя бы в эпизоде какого-нибудь фильма. Девушки разодеты в самые яркие сари, а мужчины – в чистые и свежие рубашки с вышивкой. Впрочем, туристы в своих свободных платьях и мятых футболках тут тоже не редкость. Они приходят поглазеть на без пяти минут актеров, а возможно, и получить небольшую роль, за которую им заплатят в десять раз больше, чем индусам. Здесь Чарльз знакомится с двумя туристками из Европы – одинокими, заблудившимися и мечтающими о приключениях. Сначала он приводит в отель Барбару, привлекательную англичанку, которая сбежала в Индию от родителей-тиранов. Спустя несколько дней к нам присоединяется Мари-Элен, юная и невероятно красивая девушка, начитавшаяся о том, как легко европейке стать актрисой в Болливуде. Они молоды, очаровательны и бесконечно преданы Чарльзу, но я больше не боюсь его потерять. Только мне он признается в том, что не знает, как действовать дальше, только со мной позволяет себе не играть выдуманную роль. Вот только именно за это я начинаю его ненавидеть. Теперь мое лицо во всех азиатских газетах. Меня ищет полиция по всему миру, и единственное, чего я по-настоящему хочу, – это вернуться в насквозь провинциальный Квебек и обсуждать с кем-нибудь новость о краже велосипеда.
Мы прилетаем в Дели – город, который шокирует каждого европейца, ступившего на его раскаленную землю. Если у тебя светлая кожа, жди обмана на каждом шагу. Любая улица рано или поздно приведет тебя в район дубильщиков, и ты просто потеряешь сознание от дикого запаха гниющей невыделанной кожи и от оглушительного жужжания сонма навозных мух. Я ненавижу этот город всей душой. Если есть на свете ад, то это Дели.
Мы с Чарльзом сидим в холле дорогого отеля, когда вдруг слышим французскую речь. Человек пятнадцать молодых людей и девушек наперебой суют метрдотелю паспорта и обсуждают между собой все те ужасы, с которыми им пришлось столкнуться по дороге из аэропорта. Им нужно время, чтобы Дели напугал их сильнее, поэтому мы уходим из отеля и возвращаемся только вечером уже вместе с Барбарой и Мари-Элен. Молодые люди толпой вваливаются в ресторан при отеле. Они с наслаждением плюхаются на мягкие диваны и погружаются в долгожданную тишину и прохладу. Наконец можно спокойно поболтать обо всем шокирующем, что встретилось за день, составить планы на завтра и посмеяться над тем, как по возвращении будешь рекомендовать своим врагам срочно посетить сказочный Дели.
– Позвольте присесть? Я краем уха слышал ваш разговор, и вы окажете мне честь, если позволите показать вам другой Дели. Этот город не терпит дилетантов, – говорит Чарльз на чистом французском, а Мари-Элен и Барбара уже приближаются к молодым людям и начинают о чем-то с ними ворковать. На протяжении вечера я молча сижу рядом с Чарльзом и улыбаюсь.
Весь следующий день мы колесим с ними по Дели. Красный форт, храм Лотоса, рынок, гурдвара Бангла Сахиб и, конечно, один из самых престижных ресторанов города, в котором французы тут же заказывают все блюда местной кухни, которые только видят в меню.
– Не могли бы вы принести пару кувшинов воды и двенадцать чистых стаканов, туристам лучше заранее принять таблетки от желудка перед тем, как они попробуют местный карри, – говорит Чарльз.
Официант поджимает губы и кивает. За день он видел уже не одного такого «гида». Хозяин заведения отсчитывает каждому индусу десять процентов с заказа, сделанного туристом.
– Если бы не ты, мы бы уже сбежали из этого города куда-нибудь на север Индии, – замечает один из молодых людей, наблюдая за тем, как Чарльз, Мари-Элен и Барбара растворяют в воде крупные шипучие таблетки от желудка.
Официант очень долго не несет еду. Проходит двадцать, затем тридцать минут, но на столах все еще нет ничего, кроме пары кувшинов с водой. Все о чем-то болтают, но с каждой минутой беседа становится все натужнее и принужденнее. Один из парней вдруг морщится от боли и пулей вылетает из зала. Через минуту к нему присоединяется второй. Официанты нервно переглядываются, но тут из-за стола встает третий молодой человек и тут же падает на пол, схватившись за живот. Начинается суматоха. С кухни прибегают повар и владелец ресторана.
– Что ты нам дал? Решил отравить нас, черт бы тебя подрал?! – кричит кто-то из молодых людей Чарльзу. – Я говорил, что нельзя доверять индусам, даже если они с белыми девушками ходят!
Чарльз кивает мне на дверь, но сотрудники ресторана берут нас в плотное кольцо, из которого невозможно вырваться. Пока едет полиция и медики, еще несколько парней начинают корчиться от диких болей в желудке. Глядя на мучения туристов и на Чарльза, который хранит спокойствие и невозмутимость, персонал заведения свирепеет. Полицейские успевают спасти нас, так как мы буквально на волосок от смерти.
Самая большая в Индии тюрьма Тихар – не лучшее место для канадки из Квебека. Это настоящий город в городе, где в каждой камере содержится по тридцать-пятьдесят человек, а температура внутри редко опускается ниже сорока градусов. Грязная вода и червивый рис – то, с чем знакомится каждый, оказавшись в индийской тюрьме. Впрочем, это вовсе не самое страшное. Тихар – место, где останавливается время. Каждый день похож на предыдущий, и тебя затягивает в адское болото, которое будет существовать вечность. Заключенные здесь ждут не окончания срока, а суда, который обозначит его наличие. Иногда те, у кого нет возможности ускорить судебное разбирательство, могут провести за решеткой пять или шесть лет, пока их дело не рассмотрят. Впрочем, здесь же содержится Чарльз, а он умеет выкручиваться из любой ситуации. За это я ненавижу его настолько же сильно, насколько нуждаюсь в нем.
Я просто хотела уехать, вернуться домой в Квебек, к семье, сестре и своей скучной, обычной жизни. Мне хотелось забыть этот кошмар и чудовище по имени Чарльз Собрадж.
Мари-Андре Леклер
– У вас еще есть возможность выйти на свободу, мисс Леклер, и вы знаете, что должны для этого сделать, – раз за разом говорит полицейский, когда меня приглашают в комнату для допросов. Меня отпустят, если я соглашусь дать показания против Чарльза.
– Спасибо, ваша честь. Я буду счастлива вернуться в Канаду и навсегда забыть о последних двух годах моей жизни, – говорю я на судебном заседании.
На секунду гул в зале стихает, а потом пожилой индус в форме судьи смеряет меня тяжелым взглядом исподлобья и произносит:
– В Канаду? Боюсь, это невозможно, мисс Леклер. До окончания всех разбирательств вы не должны покидать страну.
– А… сколько еще продлятся разбирательства? – упавшим голосом спрашиваю я.
– Это Индия, мисс. Никто не знает.
Гигантские ворота главной тюрьмы Индии открываются, и я остаюсь один на один с Дели.
Чарльз Собрадж, которого журналисты окрестили Бикини-Киллером, убил по меньшей мере двенадцать туристов. Жизнь этого человека – потрясающая история, в подлинность которой верится с трудом. Ограбления банков, убийства, побеги из тюрьмы, тысячи авантюрных схем, поражающих хитроумностью. С детства он не был нужен ни матери, ни отцу, и это заставило его повсюду искать той безусловной любви, какую родители дарят даже самым непослушным сыновьям. Криминальный гений этого человека был столь масштабен, что, сложись его жизнь иначе, он легко мог бы посоревноваться в богатстве и авантюрности с Илоном Маском. Он потрясающе умел манипулировать, ловко втираться в доверие и мгновенно покорять сердца, но все это не помогло ему найти истинную любовь, обрести союзников и единомышленников. В его распоряжении были только подельники. Собрадж стремился привязать к себе человека, поставить его в зависимое положение. Волей-неволей будешь благоговеть перед тем, кто на чужбине помог тебе с документами и вылечил от дизентерии, верно? На самом деле нередко люди начинают ненавидеть своего благодетеля, но, сколь бы очевидно это ни звучало, раз за разом те, кто считает себя недостойным любви, пытаются купить друзей и возлюбленных путем одолжений и покровительства.
Получив достойное воспитание и обладая хорошими манерами, Чарльз Собрадж непрестанно совершенствовал свою способность нравиться окружающим. Ежедневные занятия карате, изучение языков и одержимость новыми знаниями выковали из него почти совершенство. Только любили люди вовсе не его настоящего. Сам Собрадж не мог и мысли допустить, что кто-то способен испытывать чувства к тому, кого он сам ненавидел более всего на свете. Безусловно, у него наблюдается достаточно большое количество черт психопатической личности. Он адреналиновый наркоман, которому все время требуется рисковать жизнью. Однако его нельзя назвать асоциальным психопатом в полной мере, и в первую очередь из-за его способности сформировать патологическую привязанность к женщине. Он ставил свою возлюбленную на пьедестал, превращая в ангела и ограждая от невзгод. По крайней мере, ему хотелось так думать. Влюбившись в свою первую жену, Собрадж пронес это чувство через всю жизнь. Точно так же он поступил и с Мари-Андре. Но что, если женщина не готова быть ангелом? Что, если она захочет посоревноваться в жестокости с самим дьяволом? Так и случилось. Чарльз и Мари-Андре оказались слишком похожи. Они оба ненавидели себя и не могли даже вообразить, что кто-то способен полюбить их самих по себе. Психопатичные, жаждущие риска и приключений, эти двое подстегивали друг друга, сливаясь в чудовищный криминальный дуэт.
Двигателем отношений этой пары стал стокгольмский синдром, то есть нездоровая ситуация, при которой жертва постепенно влюбляется в своего мучителя. Нередко этот синдром называют патологической реакцией, но это ошибка. Здесь мы имеем дело лишь с набором внешних обстоятельств, которые ее формируют. В специфических условиях любовь к мучителю – естественный ответ организма, обусловленный желанием выжить. Не стоит думать, что лишь определенный процент людей подвержен такой реакции. За незначительным исключением ее можно вызвать почти у каждого (если не учитывать в статистике нестандартные случаи тяжелой физической или психической болезни).
Механизм возникновения стокгольмского синдрома довольно прост. Он состоит из нескольких этапов. Прежде всего нужны шок и депривация. В классическом варианте: преступники врываются в банк и объявляют, что сейчас произойдет ограбление. Все присутствующие в смертельной опасности. Жизнь жертвы синдрома должна оказаться под угрозой, при этом ей неизвестно, как следует поступить в этой ситуации. Затем следует этап депривации, причем тут важна как психическая, так и физическая дезориентация, то есть человек на время лишается зрения, слуха, способности чувствовать. Лучше всего, конечно, сработает тотальная депривация, но в естественных условиях этого добиться сложно. Классическим примером служит случай Патти Херст, которую, по ее словам, больше месяца держали в шкафу.
Шок и депривация повергают организм в сильнейший стресс. Столкнувшись с непосильными испытаниями, человек временно откатывается в психическом развитии. В состоянии острого стресса он чувствует беспомощность и может вести себя как пятилетний ребенок. Думаю, многим доводилось слышать или даже пережить что-то подобное. Чем сильнее стресс, тем более значительным оказывается регресс. «Целью» становится обнуление. Шок и депривация как бы заставляют жертву заново пережить рождение.
А затем открывается дверь шкафа, и перед страдалицей стоит ее мучитель с тарелкой супа в руках и с улыбкой на лице. Это следующий этап развития синдрома – импринтинг. Новорожденный мгновенно влюбляется в первое же лицо, которое видит, ведь именно от этого существа зависит его жизнь. В мире нет ничего вечного, но действие импринтинга вполне может длиться бесконечно долго, если только подворачивается соответствующая ситуация. Преступнику достаточно проявить минимальное сострадание к жертве, чтобы создать у нее привязанность.
После этого наступает третий этап – поиск общего врага, более страшного, чем любые мучения, на которые жертву обрекает преступник. В классическом варианте захвата заложников таким врагом становится полиция, некий безликий противник, способный уничтожить всех и настроенный пойти на это, если только преступники и жертвы не объединят усилия.
Готово. Привязанность сформирована. Наступает этап возникновения ответной привязанности преступника к жертве. Психологически здоровые люди, имеющие крепкие семейные отношения, редко чувствуют себя комфортно в роли мучителя. Обычно это одиночки, которые всегда страшились чувств и вероятности быть отвергнутыми. Они не пройдут мимо искренней эмоциональной вовлеченности.
Стокгольмский синдром имеет удивительную силу и длительность действия. Такая связь способна продолжаться десятилетиями и вполне может стать началом полноценных отношений, но подобное случается редко.
Чарльз Собрадж помог Мари-Андре, буквально спас ее от эмоционального истощения. Это состояние во многом подстегивала длительная замаскированная депрессия, в которой молодая женщина пребывала несколько последних лет своей жизни. Применив все свои навыки обольщения, Чарльз в ее глазах превратился во всесильного мага, покровителя, способного разрешить любые проблемы в этом ужасающем месте, каким в сознании молодой женщины был Дели. Кто-то скажет, что это не такая уж критическая ситуация. Растерянность туриста перед иной культурой, что в этом особенно страшного? Ничего. Однако каждый имеет свой запас прочности. Мари-Андре увидела в Чарльзе спасение не только от Азии, но и от той невыносимой жизни, какая была у нее в Леви. Внешне это существование выглядело вполне благополучным, но депрессия, которая подтачивала Мари-Андре изнутри, окрашивала для нее мир в самые мрачные тона.
Мари-Андре отправилась в Таиланд под влиянием той привязанности, которая сформировалась у нее во время первого путешествия по Азии. Вне всякого сомнения, эти чувства были взаимными, так как Чарльз приложил все силы, чтобы визит молодой женщины состоялся, в итоге даже выслав ей деньги на билет. Нет никаких подтверждений тому, что им двигали корыстные мотивы. Мари-Андре представлялась ему прекрасным ангелом, снизошедшим до него. Ей же этот человек казался спасителем. Вот только… Чарльз ненавидел себя за цвет кожи. Его мать, вьетнамка, вышла замуж и уехала во Францию. До самой смерти женщина стыдилась сына от первого брака, так что у Чарльза было много поводов укрепиться в ненависти к самому себе. Мать – вьетнамка, отец – индус. Он нигде не был своим, ни одна из двух культур не стала для него родной, а европейская – брезгливо отвернулась. И вот теперь канадка мчится к нему на край света. Что с ней не так? Получается, она такой же отторгнутый обществом обломок, а значит… Значит, она хуже даже такого ничтожества, как он?
Так парадоксально выглядит классическая ментальная ловушка, в которую попадает нарциссическая личность. До тех пор, пока партнер не обращает на него внимания, подавляет и обесценивает, нарцисс считает отношения значимыми. Однако стоит произойти сближению, и он тут же начнет третировать избранника. Причем чем сильнее такой индивид привязывается, тем больше пытается возвыситься за счет другого, так как боится его потерять, а удержать считает возможным лишь с помощью унижений. Раз близкому человеку будет рядом с ним даже хуже, чем ему самому, то он никуда не уйдет. Выбраться из такого капкана крайне сложно, но, если в него угодили два нарцисса, отношения превращаются в смертельный аттракцион.
Мари-Андре чувствовала примерно то же, поэтому поначалу во всем соглашалась с возлюбленным. Время шло. Любовь Чарльза к Мари-Андре росла, а вместе с тем он раскрывался перед ней, становился все более уязвимым. Боясь разрыва отношений, Чарльз формировал в женщине беспомощность, ограждал от мира стенами «Канит-Хауса», чему Мари-Андре была даже рада. Однако спаситель и волшебник, каким виделся ей Чарльз, не должен быть слабым и ранимым, поэтому ее привязанность начала ослабевать. Любовь превращалась в зависимость. И вот здесь наступает последний этап развития стокгольмского синдрома – смена ролей.
Далеко не всегда дело заходит так далеко, но если тому благоприятствуют обстоятельства, то это происходит. Мари-Андре превратилась в манипулятора. Этому способствовали ее медицинские познания и потворство партнеру в криминальных аферах. Она не собиралась убивать хиппи, но для нее они были только персонажами, пешками в сражении за Чарльза. Желая занять важное место в его жизни, она решила посоревноваться с дьяволом в битве против морали. Она захотела стать злее и жестче всех, кто был знаком Чарльзу. А ему женщина всегда представлялась прекрасным идеалом, которому место в замке, а не на мрачных улицах Карачи. И начали умирать люди, потому что «так было нужно». Мари-Андре и Чарльз по отдельности не преследовали такой цели, но вместе они принялись совершенствоваться в абсурдной жестокости, которая покрывалась общим заговором молчания. Мари-Андре скармливала туристам яд, успокаивая себя тем, что уменьшает дозу. Чарльз убивал их и выбрасывал тела в реки, предпочитая не вспоминать об этом. Оба при этом деперсонализировали себя, создав образы ювелира Алена Готье и его прекрасной жены, фотомодели Моник.
До встречи с Мари-Андре Чарльз Собрадж обманул сотни людей, но никого не лишил жизни. Существует мнение, что ранее он убил некоего греческого бизнесмена, но доказательств этому нет. Склад личности этого человека такое вполне допускает. В случае риска он мог пойти на убийство, но оно не было целью и не входило в его криминальные схемы. Оказавшись в тюрьме, Собрадж не раз имел возможность обвинить во всем Мари-Андре. Маловероятно, что это позволило бы ему избежать наказания, но могло «потопить» возлюбленную, которая готова была сказать что угодно, лишь бы сократить свой срок пребывания в тюрьме. Он не пошел на это, решив, что молчание будет самой верной стратегией в сложившейся ситуации. Все это доказывает наличие у Чарльза чувств к Мари-Андре, а также определенных понятий о морали, добре и зле.
Мари-Андре никогда бы не решилась на все то, что совершила с Собраджем, просто потому, что до встречи с ним ей не представилось такой возможности. Увидев Чарльза слабым, беспомощным и настоящим, она не смогла ему этого простить и отреклась от привязанности, которую ее родные считали патологической. Всю оставшуюся жизнь женщина пыталась попасть домой, в провинциальный Квебек. Правительство Индии пошло на это, лишь когда до смерти ей оставались считаные месяцы. Мари-Андре вернулась на родину смертельно больной, но зато в своей излюбленной роли жертвы обстоятельств.
9. Самая красивая. Карла Хомолка
Род. в 1970 г. Канада
Полицейская машина останавливается возле скромного частного дома в Брэмптоне, сразу же привлекая к себе внимание соседей. Десятки пар любопытных глаз тут же начинают следить за происходящим в надежде увидеть хоть что-то интересное. Мужчина и женщина в штатском выходят из автомобиля и направляются к аккуратно подстриженной живой изгороди, в которой запрятан звонок.
– Что она может знать? – обреченно спрашивает мужчина.
– Хоть что-то, – пожимает плечами его напарница. – Не зря же она ушла от него.
Вот уже несколько лет статьи о Насильнике из Скарборо не сходят с первых полос канадских газет. Неизвестный подкарауливает на улице одиноких девушек, нападает на них и насилует. В последнее время эти случаи участились, а у полиции из всех зацепок есть только описание преступника, причем весьма сомнительное. Одни говорят, что он блондин, другие твердят о темных волосах и ямочках на щеках. Однако все жертвы сходятся в одном: у него идеальная внешность. На вопрос же о его привлекательности пострадавшие отвечают отрицательно. Этого мужчину не назовешь красавцем. «У него лицо как у манекена. Их ведь нельзя назвать красивыми», – заявляет на допросе одна из девушек.
И вот удача! Пару недель назад в полицию поступило сообщение о том, что двадцативосьмилетний Пол Бернардо избил фонариком свою жену, двадцатидвухлетнюю Карлу Хомолку. Судя по отчету полиции, девушка билась в истерике, но, несмотря ни на что, не горела желанием обращаться к представителям правопорядка. На этом настояли родители Карлы и медики. Нагрянула полиция, и Пол тут же был арестован. Однако вскоре его выпустили на свободу до решения суда, взяв предварительно не только отпечатки пальцев, но и анализ ДНК. Этот анализ решили брать у всех молодых людей подходящего возраста, чтобы выйти на след Насильника из Скарборо. И наконец-то длительные поиски увенчались успехом. Результаты теста не только совпали с образцами, изъятыми на месте преступления, но и были получены в рекордные две недели. Обычно на такую работу уходило по несколько месяцев, а иногда и по году. Сразу же к Полу бросаться рискованно, а вот допросить его жену, вроде бы почти бывшую, вполне возможно. Лучшего свидетеля обвинения, чем обиженная женщина, не найти. Об этом каждый полицейский знает.
Мужчина нажимает на кнопку звонка, и в глубине сада раздается мелодия из трех нот. Слышен звук шагов. Через минуту дверь распахивается, и перед посетителями предстает настороженная женщина средних лет.
– Мы бы хотели поговорить с Карлой Хомолкой о ее муже Поле. Нам сказали, что она сейчас живет здесь, – начинает объяснять полицейский.
В эту минуту из-за спины женщины появляется девушка, которую вполне можно принять за участницу школьной команды чирлидинга: высветленные волосы аккуратно заплетены в косу, огромная челка уложена идеальным полукругом, короткая юбка в клетку открывает длинные стройные ноги, а скромный пуловер подчеркивает остальные достоинства фигуры. Девушка выглядит воплощением красоты и невинности, но на ее лице застыла маска испуга.
– Это моя племянница, можете пообщаться на втором этаже, – бормочет женщина и отступает на пару шагов.
Девушка кивает и ведет посетителей к себе в комнату, которая больше напоминает детскую: повсюду разбросаны плюшевые игрушки, подростковые журналы и слишком яркая косметика. Такие тени и помады не используют, чтобы украсить себя, они нужны для того, чтобы выделиться из толпы.
– Карла, понимаю, что это может быть тяжело, но мы бы хотели поговорить с тобой о Поле, – осторожно начинает женщина, но тут же замолкает, так как губы Карлы начинают по-детски дрожать, а из глаз, будто непроизвольно, катятся крупные слезы.
– Вы не понимаете, он… Он заставлял меня делать ужасные вещи! Я не хочу, не хочу…
Меня зовут Карла Хомолка, и мое единственное преступление – это любовь. Я безумно любила своего мужа и готова была отдать все, лишь бы он испытывал ко мне такие же чувства. Хотелось привязать его к себе, сделать так, чтобы он нуждался во мне каждую секунду, ведь я не могла без него жить.
У меня самые обычные родители, две младшие сестры и собака, которую мы все обожаем. Я так люблю нашего питомца, что даже решаю стать ветеринаром и летом подрабатываю в зоомагазине. Владелец магазина хорошо ко мне относится и после начала учебного года сохраняет за мной место. Он знает о моих планах выучиться на ветеринара и надеется на то, что я буду работать у него всю жизнь. Не такая уж плохая перспектива. Я отлично управляюсь с четвероногими, умею так улыбаться покупателям, что они тут же раскрывают кошельки, выбирая самые дорогие игрушки и корма для своих питомцев. Две мои коллеги смотрят на меня, раскрыв рты. Работать с животными обычно идут те, кто не нравится людям, я – исключение. У меня нет прыщей, я имею привычку регулярно мыть волосы и, как вы, наверное, догадываетесь, люблю проводить время с моими не слишком привлекательными приятельницами.
Пусть все это звучит самонадеянно и не слишком симпатично, но так оно и есть. Милые девушки не могут быть умными и злыми, верно? Они ведь должны поскорее выйти замуж за парня из параллельного класса и завести детей. По крайней мере, родители всегда мечтали именно об этом и с радостью знакомились с каждым моим поклонником. Впрочем, они ведь все одинаковые, эти парни с соседней улицы: приглашают тебя в кино, а потом угощают мороженым в надежде на поцелуй возле входной двери. Когда говоришь с ними о чем-то необычном, они только смеются, подразумевая тем самым что-то вроде: «Какие только глупые мыслишки не появляются в этой миленькой головке». Мне неинтересно встречаться с ними, но это все же лучше, чем развешивать в своей комнате постеры с рок-группами, как моя сестра Лори. Она младше меня на год, но всегда считалась умной и талантливой, наверное, потому, что на ее внешности природа отдохнула. Лори всегда имела самые высокие баллы по всем предметам просто потому, что производила впечатление светлой головы, а мне учителя ставили четверки. Если я ничего не учила, мои знания оценивали в четыре балла, потому что я хорошая девочка. Если я была прекрасно подготовлена, мне выводили ту же отметку, так как я «не продемонстрировала глубокого знания предмета». Мне нужно было тратить втрое больше времени, чем остальным, чтобы добиться отличных оценок, и чем больше мне приходилось корпеть над учебниками, тем сильнее нравилось подчеркивать несовершенства других.
Карла всегда умела нравиться людям, с ранних лет. Лет в двенадцать она очень переменилась. Патологическая любовь к Барби переродилась в помешательство на черном цвете, фильмах ужасов и сатанинских штучках. Иногда она могла выглядеть милой девушкой из команды чирлидинга, а иногда – циничным чудовищем или тираном. Впрочем, даже тогда ее находили милой.
Лори Хомолка, сестра Карлы
Так вышло, что я обожаю проводить время с девочками чуть младше себя. Мне нравится гулять с сестренкой Тэмми, которая на четыре года моложе, в магазине я дружу с напарницей – с ней у нас разница год. В компании все парни постарше обращают внимание только на меня, а подруг не замечают в упор. Если молодой человек подходит ко мне, когда я болтаю с одноклассницей, она легко может перетянуть внимание на себя, а если девочка младше, такой проблемы не возникает. Очень скоро я понимаю, что подружкам нужно почаще напоминать о том, что они не очень красивы и умны, тогда они вовремя замолкают.
Все начинается в 1987 году. Хозяин зоомагазина в качестве премии за хорошую работу отправляет нас с подругой в Торонто, на конференцию по ветеринарии. На несколько дней мы предоставлены сами себе в незнакомом городе. О чем еще можно мечтать в шестнадцать лет? Мы приходим к назначенному времени на конференцию, но уже через пару часов понимаем, что можем с большей пользой провести несколько дней свободы. Моя подруга, полненькая и не слишком привлекательная девушка, жаждет приключений еще больше, чем я. Весь день мы развлекаемся и даже заглядываем в один из баров, но вскоре нас оттуда выпроваживают. Поздно вечером мы с подругой идем в ресторан при отеле, куда нас просто не могут не пустить. Официант принимает заказ, и мы замечаем сногсшибательного парня, которому бы рекламировать зубную пасту или средство для волос. Представьте наше удивление, когда он подсаживается к нам и предлагает провести остаток вечера вместе?
Когда наплыв посетителей в баре спадает, наш новый знакомый предлагает подняться в номер, и мы соглашаемся. Ничего такого. Выпьем пару бокалов вина, а потом, возможно, случится чудо и приятельница все же догадается оставить нас наедине. Чуда не происходит, но Пол вдруг предлагает развлечься в постели втроем. Я видела такое в кино, и это звучит так интригующе. Невозможно передать то чувство, когда делаешь что-то запрещенное. Выкурить первую сигарету или попробовать алкоголь, заняться сексом с парнем на заднем сиденье автомобиля – это все равно что нырнуть с головой в незнакомую реку. Ты перестаешь дышать за секунду до прыжка, но ожидания всегда больше того, что в итоге получаешь. Все парни, с которыми я ходила на свидания, даже помыслить не могли ни о чем таком. А если бы они заговорили об этом вслух, я бы подняла их на смех. Другое дело, когда это предлагает Пол. Он красивее, увереннее и взрослее всех, кого я когда-либо знала. Пол старше меня на целых шесть лет, и от этого кажется, что он все в жизни узнал и попробовал. Чтобы соответствовать его запросам, нужно быть готовой ко всему и соглашаться на все.
Мы проводим ту ночь втроем, но все его внимание приковано только ко мне. Когда Пол смотрит на меня, трогая при этом подругу, я чувствую свою исключительность. Никто не понимает, что подобное только крепче связывает нас. Под конец напарница засыпает в кресле, а мы с Полом еще долго потешаемся над тем, как глупо она выглядит с закрытыми глазами и струйкой слюны, свисающей из уголка рта.
Я просыпаюсь от стука в дверь. Оказывается, Пол заказал завтрак в номер, а подруга ушла час назад. Я стараюсь запомнить каждую секунду этого дня, ведь подобное в моей жизни может никогда не повториться. Я вернусь к родителям и буду ходить на унылые свидания с парнями из Сент-Катаринс. Самое безумное, что эти недотепы могут себе представить, – выпить пару банок пива на вечеринке. И комната в мотеле, и парень, сошедший с рекламного плаката, кажутся мне чем-то ненастоящим и запретным. В тот миг я понимаю, что, возможно, вижу его в последний раз. Ему уже двадцать три года, и для него я просто очередная девушка, которую он вряд ли запомнит. И все-таки он помнит меня и даже приезжает в Сент-Катаринс через несколько дней.
Начиная с этого момента моя жизнь походит на диснеевскую сказку. Родителям нравится Пол. Он немногословен, умеет работать руками и улыбается так, что ни у кого не остается сомнений – перед ними хороший парень. После семейного ужина все домочадцы в полном восторге от моего нового приятеля, разве что Лори предпочитает держаться от него подальше, назвав «слишком красивым». Тэмми, которой только тринадцать, весь вечер не отлипает от Пола и требует, чтобы он играл с ней во все известные игры. Родные умиляются идиллии, но мне все это не очень нравится. Пол – моя тайна, он не должен становиться частью «настоящей» жизни.
Казалось, они созданы друг для друга. Звучит банально, но это именно тот случай. Находясь рядом, эти двое выглядели единым целым. Они заканчивали шутки друг друга, смеялись над одними и теми же вещами, которые никому больше не казались забавными.
Лори Хомолка
Пол живет вместе со своими предками, но все больше времени проводит в Сент-Катаринс. Он снимает комнату неподалеку, но потом теряет работу, и мои родители разрешают ему на время поселиться у нас с условием, что он будет спать в гостиной. Очень скоро Пол знакомится со всеми моими друзьями и заводит новых приятелей. Не знаю, как ему это удается, но на любой вечеринке он просто молчит и улыбается, сидя в углу, а к концу гулянки его уже считают неотъемлемой частью компании. На любой фотографии мы все время оказываемся в центре. Ни одну вечеринку в Сент-Катаринс нельзя представить без нас с Полом. Правда, он все чаще говорит, что мне лучше остаться дома, но это не вызывает особого беспокойства.
– Ты теперь совсем взрослая. Нужно слушаться своего парня и идти на компромисс. Только так можно удержать мужчину. Если ты уверена, что он «тот самый», стоит иногда промолчать, – любит повторять мама.
Я уверена, что он «тот самый», но я даже не подозреваю, что через год мне будет попросту не с кем поговорить, разве что с Тэмми, она ведь все равно ничего не понимает.
Летом, после окончания школы, мы едем в Диснейленд, и это просто невероятно. Пол недавно купил видеокамеру, и все эти дни не выпускает ее из рук. В нашу последнюю ночь мы долго разговариваем в постели и делимся своими сексуальными пристрастиями. Вернее, Пол рассказывает о темных, мрачных и жестоких фантазиях, надеясь увидеть ужас в моих глазах, но я сохраняю невозмутимое выражение лица, понимая, что это гораздо сильнее его впечатлит, чем страх. Мне всегда это нравилось. Обманывать ожидания других, нестандартно реагировать на все – это очень весело.
– А ты бы хотела попробовать с кем-то еще? Узнать, что такое скучный секс с провинциалом? – спрашивает он, отпивая вино из бокала.
– Думаешь, я не знаю? – смеюсь я и вдруг понимаю, какую глупость только что сморозила.
– У тебя был кто-то еще? Хочешь сказать, я у тебя не первый? – спрашивает он с нарастающей яростью в голосе.
В тот вечер он впервые бьет меня, но я это заслужила. Пол – не тот человек, которому можно подсунуть порченый товар. Самое главное, что может предложить женщина своему мужчине, – это ее невинность. Тем более что Пол на семь лет старше и видел в своей жизни девушек получше. Он мог позволить себе любую, но выбрал меня, а я оказалась подделкой.
– Мы можем остаться вместе, если ты искупишь вину, – говорит он, немного успокоившись, и я, конечно, соглашаюсь.
Когда мы возвращаемся в Сент-Катаринс, меня ждет письмо из колледжа, в котором сообщается, что я зачислена на курс криминалистики. Я тут же хвастаюсь этим Полу, но он приходит в бешенство.
– Ты намерена стать копом? Кому может понравиться девушка в этой уродливой форме? Ты думала об этом? Не только я побрезгую прикасаться к такой. Никто из твоих деревенских парней с тобой не ляжет. Колледж не предназначен для женщин, это мужской клуб, – говорит он, и при этом у него такое лицо, будто он увидел раздавленное насекомое.
Зачем поступать в колледж, если из-за этого я не выйду замуж и стану неудачницей? Я рассказываю все маме, и она соглашается с доводами Пола. Колледж – это еще куда ни шло, но криминалистика явно не предназначена для слабого пола. Да и к чему вообще учиться, если Пол настроен серьезно? В колледж поступают только те девушки, кто не успел найти себе пару в школе. Конечно, можно долго говорить о новой эре феминизма, но на этот счет обычно разглагольствуют те, кто не смог выйти замуж и в колледже. Не задумывались над этим?
Владелец зоомагазина, в котором я работаю, помогает мне устроиться в ветеринарную клинику помощником врача, а Пол окончательно переезжает к нам. Теперь уже никто не требует, чтобы он спал в гостиной.
Мы часто проводим время с моими подругами. Родители не боятся их отпускать со мной и Полом, поэтому мы можем развлекаться всю ночь. Я рассказываю ему о том, что узнаю в клинике, и неожиданно он начинает расспрашивать, как можно вырубить человека.
– Если подмешать кетамин в алкоголь, то человек потом проспит сутки, – смеюсь я.
– Никогда не думала что-нибудь подмешать подруге? Например, той, с прыщами по всему лицу? – спрашивает он.
– И что с ней делать?
– Заняться сексом, о котором никто никогда не узнает, – пожимает он плечами.
Эта мысль завораживает и интригует, и вскоре мы уже начинаем экспериментировать с препаратами.
– Пол, почему любой коктейль, который ты нам приносишь, всегда с белым налетом? Признайся, ты хочешь нас отравить, – шутливо произносит одна из моих приятельниц, когда мы сидим в придорожном баре.
Впрочем, намного веселее выглядит другой аттракцион. Однажды вечером мы колесим по городу и видим одинокую девушку, бредущую в сторону проулка между домами.
– Включай камеру, сейчас мы снимем фильм, – говорит Пол и паркует машину.
Я еще не понимаю, что сейчас произойдет, но послушно выхожу с камерой в руках и нажимаю кнопку записи. В эту секунду Пол в два прыжка преодолевает расстояние между нами и незнакомкой, зажимает ей рот рукой, задирает юбку и начинает насиловать. Камера дрожит в моих руках, когда я подхожу к ним и встаю чуть сбоку от тихо скулящей жертвы. Пол поднимает на меня глаза и улыбается. В этот миг я чувствую превосходство над этой ничтожной дурнушкой, у которой нет ни имени, ни лица. Насилуя ее, он смотрит только на меня. Вернее, в объектив камеры.
К тому времени у нас уже с десяток видеокассет с самым разным материалом. Пол мечтает прославиться. Иногда он говорит о музыкальной карьере, иногда загорается желанием снять настоящий хоррор. Впрочем, в основном мы снимаем порно с одним из нас в главной роли. Не знаю, что нас возбуждает сильнее: съемки или просмотр этих видео. Пол смотрит их чуть ли не каждый день, и каждый раз это рождает в нем все новые фантазии.
Вскоре после того, как я устраиваюсь на работу в клинику, становится очевидным, что Пол все свободное время проводит с Тэмми. Милая и пухлощекая сестренка постепенно превращается в хорошенькую девушку, которая к тому же имеет привычку носить мои вещи и во всем меня копировать.
– Какого черта ты с ней делаешь? Она что, лучше меня? – спрашиваю я в конце концов.
– Ну, кое в чем она точно лучше, – отвечает Пол. – Она невинна, а тобой уже попользовались до меня. Сколько у тебя парней было? Весь городок? Тэмми – почти как ты, только свежее. Помнишь, что ты мне обещала?
Он обзывает меня, и я понимаю, что заслуживаю каждого грязного слова. Теперь всякий раз, собираясь заняться любовью, мы начинаем обсуждать Тэмми. Как она выглядит без одежды? Как напоить ее снотворным, чтобы Пол мог ее потрогать? Как я могу подарить ему ее невинность?
Однажды мы решаемся на трюк, который проворачивали с моими подругами, и подмешиваем сестренке лошадиную порцию снотворного. Родители в тот вечер уезжают в гости и должны вернуться глубоко за полночь. Тэмми вскоре засыпает перед телевизором, а Пол включает камеру. Я медленно раздеваю ее, а потом беру в руки камеру и предоставляю ему возможность делать с ней все, что он захочет. Это кажется не более чем сексуальной игрой. Никто из нас не считает происходящее чем-то ужасным, скорее волнующим.
Тэмми начинает стонать, когда Пол пытается в нее проникнуть. На часах уже полночь. Мы пугаемся, что она может проснуться или мать с отцом вернутся, так что начинаем метаться по комнате в поисках ее одежды. Успеваем как раз вовремя, через полчаса приходят родители, но не замечают ничего особенного: мы сидим перед телевизором, а Тэмми спит, свернувшись калачиком.
Пол заставлял меня делать все эти ужасные вещи. Я так сильно боялась, что не видела другого выхода. Нужно было слушаться его, иначе он бы ушел от меня.
Карла Хомолка
Мужчина не может выкинуть из головы женщину, которую не смог заполучить. Тэмми даже не подозревает, что стала нашим с Полом проклятьем. На какое-то время эта тема больше не поднимается, но потом мой парень снова лишается работы, а его «бизнес» дает сбой. На пару с другом они начинают возить в страну контрафакт. В основном это сигареты и кое-что из алкоголя. В Канаде все это стоит значительно дешевле, чем в Штатах, так что Полу удается неплохо заработать. Иногда я присоединяюсь к нему, и тогда поездка превращается в сексуальное приключение и в поиски новой героини для наших фильмов. Однажды Пола останавливают на границе и устраивают дополнительный досмотр. Это выливается в штраф и конфискацию нескольких коробок с сигаретами. Они были куплены в кредит с расчетом на то, что в Штатах с них можно будет выручить намного больше. В итоге Пол остается с кучей долгов, штрафом и без денег. Он становится раздражительным и теперь уже не просит, а требует от меня невинность Тэмми, которую я ему обещала. Она должна стать подарком на Рождество, моим доказательством любви и того, что «порченый товар» вроде меня все же достоин оставаться рядом с ним.
К тому времени я уже неплохо разбираюсь в медикаментах для животных. Выясняется, что большинство лекарств, используемых в ветеринарии, оказывают примерно тот же эффект и на людей. В канун Рождества родители устраивают праздничный ужин, на котором разрешают Тэмми выпить пару бокалов вина. Когда они уходят к себе, оставив нас в гостиной втроем, мы проворачиваем тот же трюк, что и летом, но на этот раз уносим Тэмми в подвал сразу, как только она засыпает. Там уже приготовлена камера с новой кассетой, марлевые салфетки из супермаркета и галотан, препарат, с помощью которого животным дается наркоз перед операцией. Я на несколько секунд подношу салфетку с раствором к лицу Тэмми, а потом иду к камере. Пол раздевает ее и начинает развлекаться, но в момент проникновения она вновь начинает стонать, и я бросаюсь к ней с галотаном.
Все это продолжается очень долго. Иногда Пол берет камеру в руки и начинает командовать процессом, а потом возвращает ее мне, и я наблюдаю за тем, как он забавляется с Тэмми, но смотрит на меня.
Каждый раз, когда Тэмми начинает стонать или хрипеть, я немею от ужаса и кидаюсь к ней с новой порцией наркоза, держа салфетку до тех пор, пока сестра не проваливается в еще более глубокий сон. И так несколько часов подряд. Когда она в очередной раз вскрикивает, я уже выдохлась, а эмоции утратили остроту. Я просто хочу, чтобы она замолчала, поэтому прижимаю салфетку сильнее и дольше. Она кашляет от подкатившей к горлу рвоты.
– Ее сейчас вырвет? Черт! Не смей, не позволяй ей! – с отвращением шипит Пол, и я продолжаю затыкать ей рот. Тэмми хрипит еще какое-то время, а потом мне кажется, что сестра проглотила рвотные массы. Она умолкает. К ней подходит Пол, а я беру в руки камеру.
– Карла! Она вроде бы не дышит. Что теперь делать? Она не дышит! – кричит Пол. Я подхожу к Тэмми и понимаю, что он прав.
– Что ты наделала? Ты убила ее? Убила…
Он повторяет это снова и снова вплоть до приезда службы спасения. Я не хотела ее убивать, она просто очень громко стонала.
Машина сворачивает по указателю налево, к Ниагарскому водопаду. Мы останавливаемся в маленьком отеле, из окна которого можно увидеть лишь табличку с надписью «Ниагара», но на следующий день мы уже бежим туда, откуда раздается громогласный звук. На мосту, под дикий грохот тонн воды, гул туристов и щелчки фотоаппаратов он обращается ко мне:
– Ты выйдешь за меня, Карла?
Он кричит, пытаясь переорать оглушительный рокот. Его слова слышу не только я, но и окружающие. Один за другим на нас оборачиваются люди, и мне остается только улыбнуться и кивнуть, чтобы все разразились аплодисментами.
Мы с трудом переживаем гибель Тэмми. Ни у кого не возникает сомнений в том, что смерть сестренки была естественной. Никто не застрахован от непереносимости к алкоголю, а следовательно, любой может умереть, подавившись рвотными массами. Папа винит во всем себя, ведь именно он тем вечером разрешил Полу налить Тэмми пару бокалов. Ей недавно исполнилось пятнадцать, мы с Лори в этом возрасте перепробовали уже все доступные в Канаде виды алкоголя и наркотиков, а родители, похоже, устали строить из себя блюстителей морали. После смерти Тэмми все меняется. Теперь в доме невыносимо тихо, а Пол, кажется, сходит с ума. Он развешивает в нашей комнате фотографии Тэмми, часами сидит, сжимая в руках ее платье или юбку, и каждый день напоминает мне о том, что я убила сестру, потому что она была лучше и чище. Невозможно соревноваться с юной мертвой девушкой, которая навсегда останется чистой и непорочной. Она недостижима, теперь уже навсегда.
– Ты убила ее, убила… – Он тихо шепчет это, когда мы остаемся в комнате одни.
Я поворачиваюсь и вижу на прикроватном столике нашу с сестрой фотографию возле прошлогодней рождественской елки. Я в футболке и джинсах, а Тэмми в клетчатой юбке и вязаном пуловере. Эта же юбка была на ней в день смерти, а потом, когда родители отвезли в похоронное агентство платье для церемонии прощания, им отдали ее вместе с другими ее вещами. Все упаковали в пластиковый мешок, на который приклеили бирку с фамилией. Этот пакет я видела на кровати в комнате сестры.
Не знаю, почему эта идея приходит мне в голову, но я пробираюсь наверх, в комнату Тэмми, и надеваю те вещи, которые были на ней в последний день, а потом делаю прическу и макияж в ее стиле. Это несложно, так как Тэмми старалась во всем на меня походить. Я спускаюсь по лестнице в нашу комнату, разворачиваю стоящую на столе камеру и нажимаю кнопку записи.
– Она меня убила, и мы больше не сможем быть вместе. Грязная, грязная Карла, она не дала тебе развлечься и должна все исправить. Чего ты хочешь, мой король? – говорю я тихим голосом, подражая тону сестры.
В эту секунду я понимаю, что никогда не смогу выиграть в этом соревновании с Тэмми, и это невыносимо. Но сейчас, когда я в ее одежде и полностью в его власти, боль ощущается иначе. Он приказывает мне встать на колени и целовать его ноги. Но это не я, это ведь Тэмми, верно? Я не представляю, каким будет его следующий шаг, никогда не знаю, и это действительно возбуждает. Все, кого я знала, были заурядны и предсказуемы. Я всегда понимала, кого они хотят видеть во мне. Но Полу в постели нужно только одно – страх. Однако именно этого он от меня никогда не получает.
Вскоре после смерти Тэмми мы переезжаем в небольшой дом в Портал-Хаузе. Из этого городка можно за полчаса добраться до моих родителей и до жилища Пола. Он часто навещает отца с матерью, но никогда не берет меня с собой. Это случается только однажды. Он оставляет меня в машине, когда мы подъезжаем к небольшому белому особняку в Скарборо, но я все же пробираюсь в сад и заглядываю в окна, надеясь увидеть комнату, где прошло его детство. То, что открывается моим глазам, сложно описать словами. Внутри творится настоящий хаос. Повсюду грязные бутылки, тряпки и коробки с хламом, которые выполняют функцию стеллажей. Все это кажется логовом алкоголика, пока не приглядишься и не заметишь, что весь этот скарб стоит баснословных денег. Бутылки из-под дорогого вина, треснутые бокалы за триста долларов, роскошный диван. Как только за тонкими стенами слышатся голоса, я проскальзываю назад в машину и больше никогда не упоминаю его родителей. Это явно не то, о чем хочет говорить мой повелитель.
Я начинаю обустраивать наше новое гнездышко. Здесь все должно быть идеально, а на это требуется очень много денег. По каталогу я заказываю хрустальные фужеры с гравировкой, вышитые салфетки и скатерти, новые занавески и пару мягких игрушек в компанию к огромному плюшевому медведю, которого я забрала из комнаты Тэмми.
У нас вечно не хватает денег, а когда Полу чего-то недостает, он жаждет боли и насилия. Мы занимаемся сексом круглые сутки, а потом начинаем обсуждать, кого из моих подруг можно пригласить на ужин. Пару раз я привожу к нам знакомых девушек и однажды даже вызываю проститутку, которая очень похожа на Тэмми, но все это не устраивает Пола. Гостьи отключаются от подсыпанного в напитки кетамина, но потом просто просыпаются в гостиной и уходят, очень извиняясь за то, что так невежливо повели себя. Полу нужна Тэмми, ее чистота и невинность, но ни у кого из моих подруг нет ничего, что могло бы его заинтересовать. Впрочем, с проституткой мы все же занимаемся сексом, но это не приносит удовлетворения ни мне, ни ему.
Все меняется, когда Пол знакомится с девочкой из зоомагазина при ветеринарной клинике, в которой я работаю. Джейн пятнадцать, она невинна, но готова к приключениям и внешне напоминает Тэмми. Девушка слишком наивна, чтобы скрыть, как ей хочется общаться со мной, поэтому я просто приглашаю ее пройтись по барам и подсыпаю немного снотворного в коктейль. Когда она начинает зевать, я приглашаю ее к себе, чтобы ее родители не устроили скандала из-за выпитого на вечеринке.
– Стой перед дверью, а я пока сбегаю позвоню, – говорю я, когда такси останавливается перед нашим домом.
Я звоню с телефона-автомата на углу, прошу Пола открыть дверь и получить мой подарок. Он недоволен ровно до того момента, пока не видит перед собой Джейн, о которой еще вчера мечтал. Мой возлюбленный восхищен «подарком», и это именно то, чего я хочу. Ему требуются новые девочки, а мне нужен он, так что у меня просто нет другого выхода. Чтобы быть с таким, как Пол, а не со скучным деревенским парнем из Сент-Катаринс, приходится идти на жертвы, поэтому я направляюсь в гараж и беру ветеринарные препараты для наркоза. Джейн засыпает в гостиной, а Пол устанавливает камеру, чтобы снять очередной фильм.
Мы развлекаемся с Джейн несколько часов, а потом просто одеваем ее и укладываем спать на диване. Очнувшись, она жалуется на плохое самочувствие.
– Неудивительно, ты вчера переборщила с выпивкой, – говорит появившийся в дверях Пол.
– Здравствуйте, я вас знаю? – спрашивает смущенная Джейн. Я вижу, как она заливается краской при виде Пола, и это не может не веселить.
– Давай еще раз познакомимся. Меня зовут Пол. Карла – моя невеста, – усмехается Пол и ставит на журнальный столик пластиковый поднос с тремя чашками кофе.
Джейн смотрит на меня с восхищением, а потом еще минут десять извиняется за вчерашнее. Пол отвозит девушку к родителям и даже пьет чай с ее мамой, а потом возвращается, и весь остаток дня мы хохочем над произошедшим. Через пару недель я предлагаю Джейн повторить рейд по барам, и она соглашается, а вечером мы снимаем вторую серию.
В этот раз Джейн пьет меньше и сама напрашивается ко мне домой в надежде снова увидеть Пола, который выглядит в точности как принц из волшебной сказки. Мы насилуем ее по очереди, но всегда смотрим только друг на друга. Вернее, в камеру. В какой-то миг Джейн начинает задыхаться, и это пугает нас с Полом.
– Что ты натворила, чертова дура? Хочешь как с Тэмми, да? Как с Тэмми?! – кричит он, когда она начинает захлебываться рвотой. Пол хватает меня за волосы и требует, чтобы я немедленно привела Джейн в чувства.
– Я не могу! Не знаю как, не могу… – причитаю я, видя перед собой его безумные глаза.
Он швыряет меня к Джейн, и я начинаю судорожно мерить ей пульс. Он не прощупывается, и от этого становится еще страшнее. В наши планы не входило ее убивать, только развлечься, не более того.
– Алло, служба спасения? Моя подруга перебрала с алкоголем, и сейчас, кажется, у нее остановилось сердце, – говорю я в телефонную трубку, которую держит передо мной Пол.
Он нажимает на кнопку отбоя, но в эту секунду я чувствую стук ее сердца и с яростью отбираю телефон, чтобы отменить вызов.
– Нас могли арестовать и посадить из-за тебя, – шиплю я, когда мы оба выходим из кадра работающей видеокамеры.
Утром Джейн уходит, снова так и не поняв, что с ней произошло, а Пол чувствует себя виноватым за истерику и приглашает меня провести уик-энд на Ниагаре, чтобы присмотреть красивое место для проведения свадьбы.
Я тут же принимаюсь за организацию торжества, которое должно стать главным событием года в нашем городке, и продолжаю обустраивать наше семейное гнездышко. Также я завожу пса, которого, правда, Пол ненавидит. Щенок постоянно метит в доме, и мой жених бьет его ногой в живот каждый раз, когда наступает в очередную лужицу. Это невыносимо видеть, и я принимаюсь визжать, замечая жестокость будущего мужа.
– Животное нужно воспитывать, золотце, иначе оно будет мочиться тебе на лицо, – говорит он в один из дней, и тогда я разрешаю ему в качестве наказания отводить щенка в подвал.
У нас вечно собираются друзья Пола, а перед свадьбой пара его приятелей, с которыми он возит сигареты через границу, буквально не вылезают из нашего дома. Пол тоже мечтает о пышной свадьбе, но на нее нужно много денег, которые просто неоткуда взять, и ему приходится чуть ли не каждый день мотаться через границу с новыми партиями сигарет. Чтобы не привлекать внимания таможенников, он берет машины у друзей, скупает или угоняет подержанные или брошенные автомобили, в которых можно перевозить товар. Никакого учета канадцев, пересекающих границу, не ведется, а вот все номера машин заносятся в общую базу данных. Если один и тот же автомобиль будет слишком часто мелькать перед пограничниками, это вызовет подозрения.
Меня все это мало волнует, так как предстоит свадьба, а времени на ее подготовку почти нет. Я целыми днями разрываюсь между магазинами, ателье и устроителем свадеб, который постоянно придумывает интересные, но очень дорогие варианты. Нужно продумать все мелочи, включая тканевые салфетки, фужеры с гравировкой и банты на стульях. Все должно быть так же, как на церемонии принцессы Дианы и принца Чарльза, или даже лучше.
Пол заявляется домой поздно ночью. Я просыпаюсь от хлопка двери и слышу, как он осторожно поднимается в спальню. Дверь тихонько открывается, и я чувствую, как он опускается на колени, чтобы убрать прядь волос с моего лица.
– Милая? Не пугайся, когда пойдешь в подвал, ладно? Я раздобыл новую игрушку, – шепчет он.
После этого не хочется просыпаться вовсе, и я просто киваю и переворачиваюсь на другой бок, но через несколько минут все же спускаюсь в подвал, чтобы увидеть «игрушку». Там уже все приготовлено для съемок. Камера установлена на маленьком штативе, который мы купили специально для наших развлечений. С помощью этой штуки в кадр теперь попадает все пространство кровати. На моем новом шелковом покрывале сидит девушка, очень похожая на Тэмми. Ей не больше четырнадцати. Она тихо скулит и теребит шарф, которым Пол завязал ей глаза.
– Не смей снимать повязку, если ты его увидишь, он убьет тебя, – бросаю я.
Услышав мой голос, девушка начинает молить о помощи. Чтобы унять эти стенания, я бросаю ей большого плюшевого медвежонка Тэмми.
– Это тебя успокоит. Если будешь вести себя правильно, все быстро закончится, – говорю я и ухожу в спальню, понимая, что для пленницы, скорее всего, все уже закончилось.
Пол рассказывает, что обнаружил девушку плачущей возле ее дома. Лесли натворила дел, и отец с матерью пытались призвать ее к порядку. Особенно их пугала дружба дочки с бандой мотоциклистов, но на днях один из них разбился, и ее все же отпустили на похороны с условием, что она вернется в одиннадцать вечера. Однако, приехав к дому, девушка очутилась перед закрытыми дверями. На часах было уже двенадцать, и родители решили проучить дочь, оставив ее на улице.
Лесли согласилась сесть в машину и заглянуть к нам на часок, но Пол не смог удержаться, отвел ее в подвал, связал и изнасиловал. Сейчас девушка сидела с повязкой на глазах, но лицо Пола она запомнила, так что оставалось только два варианта: либо Лесли умрет, либо Пол отправиться в тюрьму накануне свадьбы. А вы бы что выбрали?
На втором этаже звуков из подвала практически не слышно, поэтому я быстро засыпаю, а когда утром спускаюсь на кухню, то все произошедшее кажется чем-то вроде ночного кошмара. К нам заходит приятель Пола, с которым мы весело болтаем, когда мой жених появляется в дверях. Он выглядит изможденным. В эту секунду из подвала раздается какой-то грохот. Я вздрагиваю.
– Что там у вас? – спрашивает гость, с которым Пол накануне вернулся из сигаретного рейда.
– Ферма девственниц, что же еще? Поженимся с Карлой и будем заниматься разведением чистых девочек, а то сейчас таких не сыщешь, – смеется Пол.
Парень одобрительно хмыкает, а потом смотрит на меня и произносит:
– Щенок?
Я до сих пор не могу поверить в то, что все это правда. Когда я пришел к ним домой, в подвале находилась девушка, которую они потом убили. Она была еще жива и молила о помощи, но я решил, что это скулит щенок.
Из воспоминаний Дейва Смита, друга Пола Бернардо
Мне остается только молча кивнуть и отхлебнуть кофе из большой чашки. Сегодня нужно съездить на Ниагару, отвезти бокалы с гравировкой и украшения для свадебной вечеринки, так что я предпочитаю не думать о пленнице с завязанными глазами. Когда приятель уходит, я все-таки спускаюсь в подвал. Лесли лежит на кровати. Все простыни заляпаны кровью и чем-то коричневым, а на столе стоят те самые свадебные бокалы. Она пила из них!
– Какого черта ты взял эти бокалы? – кричу я, и девушка начинает скулить и елозить по кровати. В этот миг повязка сползает с ее глаз, и она щурится от тусклого света ламп.
Я молча смотрю на Пола, но на его лице не отражается ничего, кроме похоти. Когда не знаешь, что делать, просто возьми в руки камеру, и ты станешь участником процесса, а не наблюдателем. Я меняю кассету и включаю кнопку записи, когда Пол берется за Лесли. Она покорно принимает насилие и больше не кричит. Конечно, Пол в бешенстве. Ему нужно видеть страх, а на лице четырнадцатилетней девчонки сейчас ничего, кроме покорности.
В тот вечер я не еду ни на какую Ниагару. Мы проводим сутки втроем. В середине дня я даю Лесли изрядную порцию триазолама, чтобы она уснула.
– Ты же понимаешь, что сейчас должен сделать? Она видела нас и может все рассказать, – тихо говорю я Полу.
Он сидит на краю кровати рядом с распластавшейся Лесли и безмолвно кивает. Я выключаю камеру и выхожу из комнаты. Он душит девушку электрическим кабелем, а потом мы долго обсуждаем, как избавиться от тела. Нужно придумать способ, благодаря которому ее не найдут, но это чересчур грязное дело, чтобы Пол согласился.
В итоге он все же отправляется в ближайший строительный магазин и покупает несколько мешков пескобетона с формами для создания блоков, а потом заезжает к родителям и берет у них бензопилу. Расчленить тело – не самая простая задача. Суставы плотно скреплены друг с другом сухожилиями и кожей. Человеческий скелет прочнее, чем может показаться, когда вы ломаете руку или ногу. Чтобы разделить тело на куски, нужно попадать ровно по сухожилиям, а не по кости. Ни одна цепь на пиле не выдержит распиливания костей, это же не ветки деревьев, в конце концов. Я долго объясняю, что нужно сделать, а потом ухожу. Это слишком уродливо и неприятно, чтобы наблюдать и тем более чтобы взять в руки камеру.
Вечером следующего дня Пол отвозит на озеро десять бетонных блоков, в которые замурованы части тела, а потом возвращается домой, и мы пересматриваем несколько кассет. Пол готов заниматься этим сутки напролет, мечтая о славе режиссера или музыканта. В доме по меньшей мере сотня видеокассет с его записями. Там не только девочки, но и разные мероприятия, музыкальные видео и розыгрыши друзей, которые Пол устраивает с завидной регулярностью. Есть видео, где я катаюсь на тележке из супермаркета между витринами с плюшевыми игрушками, есть ролики, на которых я изображаю Тэмми, собаку или Санта-Клауса. Многое из этого может показаться грязным и порочным, но каждое видео невероятно возбуждает, и больше ничто не обладает таким эффектом.
– Нужно спрятать кассеты, чтобы никто их случайно не посмотрел, – говорю я, и весь остаток вечера мы ищем место в подвале, куда бы засунуть десяток отснятых здесь пленок.
Эти маленькие коробочки по размеру не больше аудиокассеты, так что они не слишком бросаются в глаза, вот только где их точно не найдут? Поначалу мы просто складываем их в ящик под кроватью. Если кто-то на них наткнется, то решит, что это наш личный архив, и не решится брать. Когда мы уже собираемся уходить, лампа над кроватью перегорает, и Пол лезет ее менять. Он открывает крышку и вытаскивает светильник.
– Там дыра в потолке? – спрашиваю я, указывая на зияющий черный квадрат на месте, где висела лампа.
– Что-то вроде того, – кивает Пол.
– Там кассеты будут в надежном месте, – говорю я и вижу, как он доволен услышанным.
Свадьба проходит в точности по плану. Сотня восхищенных гостей наблюдает за тем, как я иду к алтарю в длинном белом платье с фатой, а священник благосклонно улыбается, когда мы зачитываем друг другу клятвы. Церемония проходит на склоне холма недалеко от Ниагары. Здесь разбит огромный шатер, в котором установлены столики для гостей. Повсюду цветы, ленты, салфетки с вышивкой и бокалы с гравировкой. Все идет в точности так, как я представляла, но в самый разгар вечера рядом с шатром останавливается полицейская машина. Два офицера подходят к моей сестре Лори и начинают о чем-то ее расспрашивать. Я тут же подскакиваю к ним, чтобы поинтересоваться, в чем дело.
– В озере, неподалеку отсюда, выловили бетонную плиту с трупом, вернее, с фрагментами тела. Простите, что приходится говорить об этом в такой день, но мне нужно знать, не видели ли вы здесь кого-то подозрительного на машине, ведь вы должны были часто сюда ездить, чтобы все организовать, – говорит офицер помоложе.
– Ничего особенного я не видела. Все понимаю, но моя свадьба – не лучшее место для разговоров о трупах в бетоне, – говорю я и расплываюсь в улыбке.
Полицейские тушуются и просят прощения за причиненное беспокойство. Они, должно быть, подумали, что это дело рук мафии, а люди вроде нас вряд ли могут иметь отношение к коза ностра.
– Мы так рады за тебя, дорогая, – обнимает меня папа в конце вечера. – Теперь ты совсем взрослая, скоро у тебя появятся дети, вы купите дом и будете по-настоящему счастливы. Ты должна быть счастлива ради Тэмми.
– А помнишь, как ты мечтала стать криминалистом? Какие только глупости не творят подростки, – смеется Лори, которую обнимает за плечи ее жених.
Они собираются сыграть свадьбу здесь же, на нашем месте. Я только улыбаюсь и смотрю на Пола, который смеется над чем-то в окружении друзей. Наверное, опять рассказывает о планах открыть ферму по выращиванию чистых девочек. Приятели радостно хохочут. Конечно, его слова звучат неприемлемо, но ведь именно о таком мечтает каждый мужчина, верно? Много юных девственниц, готовых исполнить любой приказ. Разве не этого хотят все мужчины?
Мы отправляемся в свадебное путешествие на Гавайи, а потом возвращаемся в наш маленький дом с аккуратной живой изгородью, новыми фарфоровыми тарелками, шелковым постельным бельем и мини-киностудией в подвале. Иногда мы снимаем видео друг с другом. Не только порно. Я люблю устраивать показы мод и дефиле в странных вещах, по-всякому веселиться. Мы отлично смотримся на экране. Впрочем, иногда я становлюсь оператором, и мы едем по ночным улицам в поисках девушки, которая понравится Полу. Он не всегда насилует их, обычно это просто петтинг, ничего такого. Моя задача – снять лицо жертвы и сделать так, чтобы она не увидела меня. Это сложно. Обычно я убираю волосы под капюшон, а лицо закрываю объективом камеры.
Полу нужно больше. Всегда. Больше денег на дорогую одежду, больше девочек и больше секса. Без острых ощущений он становится агрессивным и вспыльчивым, а иногда напивается до беспамятства, садится на диван и начинает раскачиваться взад и вперед, повторяя одно и то же:
– Ты убила Тэмми, ты во всем виновата, из-за тебя умерла Лесли, из-за тебя она теперь замурована в бетоне, я никого не убивал до встречи с тобой.
Пару раз в месяц я прихожу на ужин к родителям. Они немного оправились от смерти Тэмми, и по вечерам мы часто болтаем с мамой. Как и прежде.
– Мужчину нужно удовлетворять и удивлять, иначе он быстро заскучает, – говорит мне она. – Если он любит что-то особенное, то иногда ему можно это позволять. Мужчине порой нужно выпустить пар, дорогая…
В один из теплых весенних дней мне приходит в голову мысль о том, что пора сделать Полу подарок. Ему нужно выпустить пар, просто необходимо.
– Сегодня особенный вечер, – говорю я. Пол скептически поднимает брови, а я продолжаю: – Нам нужна новая игрушка.
На этот раз мы арендуем номер в Далхаузи. Впереди Пасха, и я беру несколько выходных за свой счет в честь праздника. У нас есть деньги после удачной сделки Пола и очень много пустых видеокассет в дорожной сумке. Целый день мы развлекаемся в кровати, а потом Пол предлагает отправиться на охоту. В баре мы знакомимся с симпатичной девушкой, но такие не в его вкусе, ему нужна сама невинность.
– Тогда поехали к католической школе, я не знаю, где еще можно найти девственницу, – фыркаю я.
Полу нравится эта идея, и вскоре мы уже паркуем машину возле церкви в Сент-Катаринс. Через некоторое время муж замечает миловидную девушку с русыми волосами, заплетенными в косу, и указывает на нее. Он отпивает пару глотков пива, берет в руку нож и поворачивается ко мне:
– Как договаривались. Ты помнишь, что должна делать?
Я киваю и открываю дверь машины. Краем глаза вижу, что Пол уже поставил камеру на приборную панель, а значит, шоу началось.
– Девушка, простите, не подскажете, как отсюда вырулить на шоссе? Мы с моим парнем потерялись, – тараторю я и подсовываю ей под нос карту.
– Так, сейчас объясню, – говорит ничего не подозревающая жертва и начинает сосредоточенно водить пальцем по карте.
– Мне лучше не объясняйте, я не водитель и в картах не разбираюсь. Расскажите моему парню, он вон там, в машине, – говорю я и улыбаюсь.
Девушка улыбается в ответ и доверчиво направляется к автомобилю, а в следующую секунду Пол уже заталкивает ее в салон, угрожая ножом. Перед тем как сесть за руль, он кивает мне, и я плюхаюсь на заднее сиденье. Девушка пытается кричать, но Пол засовывает ей в рот какую-то тряпку, а я с силой дергаю ее за косу так, что наша пленница буквально прирастает к месту. Мы возвращаемся в мотель втроем. Наш номер на первом этаже, поэтому необязательно проходить мимо стойки администрации, чтобы в него попасть. Я завязываю девушке глаза шарфом, и мы заталкиваем ее внутрь. Даже если администратор что-то увидел, какое ему дело до того, как развлекаются молодожены на отдыхе?
Эта девушка, Кристен, быстро подчиняется и старается делать все, что ей приказывает Пол. Думает, ее пощадят за покорность. Религиозная дурочка. Пол даже мочится на нее, а она только жмурится в надежде на то, что ее все же отпустят. Но мы без масок, и она видит наши лица, поэтому ее судьба предрешена. Мы забавляемся с ней три дня, но потом Пол все же перебарщивает с удушением. Я ухожу в душ, а когда возвращаюсь, вижу, что он опять насилует ее. Когда я не знаю, что делать, то беру в руки камеру. Кристен хрипит и цепляется за край кровати, но постепенно ее пальцы разжимаются, а хрипы становятся тише. Полу это не нравится, и он сжимает горло девушки сильнее и сильнее, пока она не замолкает навсегда. Пол тоже затихает. Через пару минут мне надоедает наблюдать, и я иду в ванную, чтобы досушить волосы.
– Я не хотел, я не хотел… – Пол шепчет это весь день, а ближе к вечеру я протягиваю ему ключи от машины и прошу отвезти к родителям.
– Не хочу никуда ехать, – говорит муж и закрывает лицо руками, видимо, думая, что сейчас он откроет глаза и труп исчезнет.
– Это будет подозрительно, к тому же нам нужно алиби. Если мы проведем вечер с моими родителями, то ни у кого не возникнет подозрений. Не нам. Тебе. Тебе нужно алиби, ведь ты на примете у полиции, верно?
Его красивое лицо искажается гримасой гнева, но он все же берет с кровати ключи и едет к моим родителям, а потом весь вечер улыбается и шутит, заставляя краснеть маму и Лори.
Мы возвращаемся в отель, избавляемся от тела и едем к себе. На следующий день я выхожу на работу, а Пол садится перед телевизором с ящиком пива и погружается в депрессию. С каждым днем он пьет все больше, а опьянев, начинает кричать, что я виновата во всем и это из-за меня ему пришлось убить Кристен. Передо мной уже не тот идеальный парень с потрясающей улыбкой, повстречавшийся мне в баре в Торонто. Это жалкий неудачник, который, кажется, ненавидит меня. Все грязные слова, что Пол произносит, больше не кажутся игрой, ему просто нравится меня унижать и обличать во всех грехах. Он всегда обвинял меня в смерти Тэмми и Лесли, а я только соглашалась с этим. Но с Кристен все произошло так, как хотел он, я специально не предлагала и не делала ничего без его приказа, а иногда и вовсе выходила из комнаты. Однако это ничего не изменило.
Когда Пол куда-то уезжает на всю ночь, мне становится невыносимо находиться в доме. В подвале то и дело что-то грохочет, и это сводит с ума. Мне всюду мерещатся части человеческих тел. То кажется, что мы забыли выкинуть руку, то из-под кровати торчит кусок платья. Я не понимаю, что происходит, и не знаю, как все исправить. Тем не менее мне и в голову не приходит уйти от Пола, ведь такого мужчину я никогда больше не встречу. Вдобавок ко всему полиция приглашает мужа на допрос по делу об изнасилованиях. Вернувшись, он говорит, что у них на него нет улик, но с этого дня становится подозрительным и еще более нервным. С каждым днем его паранойя усиливается.
Приближается Рождество, которое мы собираемся провести дома. Я наряжаю елку, покупаю смешной колпачок для нашей собаки, а потом переодеваюсь в одежду Тэмми и сажусь на колени к Полу.
– Это ты во всем виновата… – Пол рычит все сильнее, а я только улыбаюсь в ответ. Я прекрасно знаю, что подобное раздражает людей, но именно это мне всегда нравилось: разрушать ожидания.
В следующую секунду он хватает с полки уличный переносной фонарь и со всего размаху бьет меня по лицу так, что я теряю сознание. Прихожу в себя я уже в больнице. Пол с виноватым видом сидит возле больничной койки, сжимая в руках цветы.
– Я подам заявление в полицию и посажу тебя за это, – шиплю я, и он тут же меняется в лице: маска вины слетает, остается только невозмутимая ухмылка.
– Тогда и я сообщу в полицию о том, что ты сделала вместе со мной. Помнишь, да? Если забыла, то у меня есть видео.
И я замолкаю, но с этой минуты во мне не остается ничего, кроме ярости и злости к этому человеку. Через пару дней я прихожу на работу в закрытом свитере под горло, но синяки и ссадины на лице ворот прикрыть не может.
– Попала в аварию, – бросаю я в ответ на немой вопрос ветеринара.
– Опять? – спрашивает он.
Как потом окажется, после этого разговора он звонит моим родителям и рассказывает о том, что Пол, кажется, поколачивает меня. Я же весь день провожу, ухаживая за больным далматинцем нашего клиента. От собаки все отказались, но мне удалось уговорить ветеринара попробовать сделать операцию, и это сработало. Пес выжил и сейчас потихоньку стал поправляться.
Вечером к нам приезжают родители. Отец пытается ударить Пола, но мама его останавливает и грозит моему мужу судом.
– Ты будешь сидеть годы за каждую царапину на теле моей девочки, – кричит она, а я бросаю последний взгляд на это ничтожество. Он плачет. Во мне не осталось ничего, кроме злости и желания отомстить.
Родители отвозят меня в больницу и требуют, чтобы я написала заявление о жестоком обращении. Я протестую, но, оказывается, они уже вызвали полицию, и мне не остается ничего, кроме как рассказать о насилии со стороны мужа.
Конечно, Пол начинает донимать меня звонками, а потом караулит возле дома родителей, из-за чего мне приходится тайно перебраться к Лори и ее мужу в Брэмптон. Несколько дней я провожу, сидя на краю кровати и уставившись в пустоту. Все думают о том, что я переживаю расставание с мужем, но на самом деле я думаю о видеокассетах. В последнем разговоре Пол сказал:
– Я не смогу жить без тебя. Если ты уйдешь, я покончу с собой, но прежде отдам полиции пленки, чтобы без меня ты никого другого не подцепила.
Полицейские приходят неожиданно. Рано или поздно они должны были нагрянуть, но к этому невозможно подготовиться. Я слышу, как свекровь Лори открывает им дверь и представляется моей тетей, сжимаю в кармане аметист, который мне на удачу дала одна женщина-экстрасенс, и спускаюсь к полицейским. Им достаточно задать всего пару вопросов, и я уже начинаю рыдать.
– Он… заставлял меня делать ужасные вещи, ужасные.
Я узнаю о том, что Пол пытался покончить с собой и попал в больницу, а на следующий день начинаю давать показания. Нет никаких сомнений в том, что перед этой жалкой попыткой суицида он сделал все возможное, чтобы упечь меня в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Я рассказываю о том, как он насиловал и избивал меня на камеру, как заставлял снимать надругательства над другими девушками, как убил Лесли и Кристен, как принуждал меня участвовать в своих грязных извращенных фантазиях.
Оказывается, у полиции ничего нет на Пола, только подозрения в его причастности к изнасилованиям в Скарборо несколько лет назад. Громкие убийства Лесли и Кристен никто не связывал с его именем. Полицейские тут же отправляются к нам домой, чтобы провести обыск и изъять пленки с доказательствами всех этих преступлений, но главные видеокассеты так никто и не находит.
– Карла, ты же понимаешь, что тоже причастна и тебе придется ответить за все перед законом, – спрашивает один из полицейских в Торонто, но я могу только плакать.
Я плачу и так долго безучастно смотрю в стену, что меня отправляют в психиатрическую больницу для проведения экспертизы по поводу моей вменяемости. Меня навещает владелец того больного далматинца. Оказывается, он адвокат и хочет отплатить мне за спасение пса.
– Я перед тобой в долгу, Карла, поэтому приехал предложить помощь и защищать тебя в суде, – говорит он после пары дежурных вопросов о самочувствии.
Конечно, я соглашаюсь. Психиатры сходятся во мнении о том, что я зависимая и слабая женщина, ставшая пешкой в руках садиста. Тем не менее я должна отвечать перед законом за все, что совершила.
Из больницы Пол прямиком попадает в тюремную камеру, а вскоре уже начинает давать показания. Естественно, он считает меня во всем виноватой, а потом и вовсе говорит, что это я убила Лесли, Кристен и… Тэмми.
Так продолжается какое-то время. Мы попеременно даем показания, стремясь потопить и уничтожить друг друга, пока адвокат не добивается для меня предложения о сделке со следствием: двенадцать лет заключения и запрет на публичный процесс в обмен на показания в суде.
– Это же… целая жизнь, – плачу я, когда адвокат озвучивает условия сделки.
– Я понимаю, это кажется большим сроком, но ты выйдешь на свободу еще молодой женщиной и сможешь начать все с чистого листа. В тридцать пять лет жизнь еще не заканчивается, Карла, – успокаивает меня хозяин далматинца.
Какое-то время адвокат крутит ручку в пальцах, а потом протягивает ее мне. По моим щекам текут слезы, я оплакиваю непрожитые годы своей жизни, но все же подписываю бумаги.
Мы видимся с Полом на очередном заседании суда. Нам запрещено общаться, но когда его выводят из зала, он наклоняется ко мне и шипит:
– Если мне назначат пожизненное, все увидят наши фильмы, поверь мне.
Пленки пропали без вести, и я понятия не имею, куда они делись из тайника над светильником. Очевидно, Пол успел их перепрятать, так что теперь он хозяин положения.
Обвинение, конечно, просит для него пожизненное заключение, и вскоре у полиции оказываются те самые записи. Судья, присяжные и даже адвокаты с трудом сдерживаются, когда их показывают в зале суда, а мы с Полом только буравим друг друга глазами. После заседания меня отводят не в камеру, а в комнату для допросов. Следователь долго задает уточняющие вопросы о пленках, продемонстрированных в суде, а потом говорит:
– То, что предстало перед судом, Карла, это… Это непостижимо, и мне просто нечего сказать. Ты понимаешь, что весь остаток жизни должна будешь провести в тюрьме?
Я чувствую, как в глазах скапливаются слезы. Хочется выть в голос. Я просто любила Пола и мечтала, что он будет нуждаться во мне так же, как и я в нем. Ради этого я готова была на все, но ведь это и называется любовью, разве не так? В мозгу вспыхивает последний луч надежды, гениальная мысль, которая удерживает меня от того, чтобы вскрыть себе вены прямо здесь, в комнате для допросов. И я говорю:
– Но ведь мы же уже подписали соглашение, верно?
Карла Хомолка вышла из тюрьмы в 2005 году, в возрасте тридцати пяти лет. Вскоре она нашла мужа и родила троих детей. Не единожды женщина пыталась сменить имя и исчезнуть, но всякий раз ее находили активисты и журналисты. Спустя несколько лет после освобождения она выучилась на психолога и стала работать с детьми.
С раннего возраста у Карлы наблюдались признаки дезадаптивного и весьма выраженного асоциального расстройства личности. Обладая незаурядным интеллектом, ярко выраженным нарциссизмом и склонностью к манипулированию, девушка становилась лидером в любой компании.
В норме ребенок с ранних лет наблюдает за другими людьми и таким образом учится сопереживать. Благодаря моторным нейронам в мозге человек сначала тренируется повторять действия за окружающими, а затем ставить себя на место ближнего. Так появляется эмпатия. Видя на экране, как человек режет листом бумаги палец, мы автоматически подгибаем свой. Мозг реагирует практически так же, как если бы поранились мы сами. При сниженной эмпатии и высокой социальной активности индивид учится мимикрировать, изображать сочувствие и сопереживание. Наблюдение за другими дает достаточно фактического материала, чтобы понять на интеллектуальном уровне, каких реакций ждут от тебя люди и как следует себя вести, чтобы нравиться.
У Карлы Хомолки так и не начала развиваться способность к эмпатии. Вместо этого у нее прогрессировала обсессия. Навязчивое желание сделать все идеально и быть лучшей постепенно трансформировалось в выраженные лидерские черты. Карла рано осознала, какого поведения от нее ждут, а в подростковом возрасте в ней стало расти нарциссическое желание удивлять, провоцировать, быть в центре внимания. Непреодолимое стремление лидировать переросло в желание создавать впечатление идеальной девушки с идеальной жизнью, как у Барби. Одновременно в Карле крепла потребность поражать и даже шокировать. Видя страх и потрясение на лицах, девушка могла ощутить нечто вроде восторга и возбуждения. Переступая черту и нарушая правила, она чувствовала хоть что-то. Страх по внешнему проявлению легко спутать с восторгом, а боль – с наслаждением. В подростковом возрасте ее нарциссизм превратился в адреналиновую зависимость определенного толка: она получала сексуальное удовольствие лишь от того впечатления, которое производила на других. Ей нужно было пугать, изумлять, восхищать окружающих, все время балансируя на краю пропасти в попытке нащупать собственные границы. Вполне обычное для подростка состояние, если только твоим партнером не становится серийный насильник.
Пол Бернардо внешне полностью подходил под описание идеального парня, каким его представляет себе девочка-подросток. Красивый, спортивный, образованный, тщеславный и всегда готовый на безумные поступки. Карла сразу же решила, что перед ней тот самый «принц», и сделала это своей навязчивой идеей. Психопатичная и нарциссичная девушка, которой требовалось все время ходить по краю, чтобы чувствовать себя живой, встретилась со своей копией.
Человек без развитой эмпатии не слишком хорошо поддается психоанализу. Он не ищет в партнере родителей или значимых фигур, так как единственный человек, который ему знаком, – это он сам. Мы замечаем лишь то, что знаем, ищем людей, которые соответствуют нашему опыту. Карла Хомолка встретила мужскую версию себя.
Пол Бернардо страдал от прогрессирующего садистического расстройства, вот почему ему нужно было видеть у сексуального партнера боль и страх, только эти гримасы его возбуждали. К моменту встречи с Карлой он изнасиловал уже по меньшей мере пятерых девушек, а его постоянные партнерши жаловались на все более дикие сексуальные фантазии, которые рождались в голове их партнера. Карла не могла по-настоящему испугаться, но готова была следовать за возлюбленным так далеко, как только возможно. Внешне девушка демонстрировала утрированно женскую модель поведения, старалась казаться идеальной хозяйкой, с готовностью исполняла любые прихоти Пола. На деле же это было внешнее, техническое копирование модели, навязанной рекламой и общественным мнением. Она карикатурно следовала всем социально желательным стереотипам, но это походило на то, как ребенок лепит «торт» из песка и червяков.
До встречи с Карлой Пол не демонстрировал тяги к убийствам, тогда как она проявляла склонность к агрессии и садизму по отношению не только к другим, но и к самой себе. Желание провоцировать и эпатировать боролось в ней со стремлением следовать социально приемлемым паттернам поведения. Пол в этом смысле стал для нее идеальным партнером. Они оба были бесконечно влюблены, буквально растворились друг в друге, а если точнее, в видеокамере. Неспособность к эмпатии заставляла эту пару не жить, а сниматься в посвященном им документальном фильме. Прогрессирующая сексуальная патология Пола в сочетании с желанием Карлы ходить по лезвию бритвы превратили их в дуэт серийных убийц, но это никогда не случилось бы, не повстречай они друг друга.