Гнойная хирургия
Если вы хотя бы однажды были в этом отделении или просто стояли рядом с гнойной раной, то вы знаете, что по-настоящему непереносимый запах стоит именно в гнойной перевязочной. Когда открываешь гнойную рану, начинают слезиться глаза и к горлу подкатывает предательская тошнота, особенно если врач имел неосторожность позавтракать перед перевязками, но с опытом все это проходит.
В этом отделении мне не особенно нравилось, хотя работы тоже было немало и опыта я получил предостаточно. Но как-то не запало в душу. Несколько раз я присутствовал на ампутации конечностей, однажды даже самостоятельно ампутировал палец, вскрывал флегмоны, чистил гнойные раны, но все же понял, что гнойная хирургия — это не мое. Поэтому по истечении двух месяцев я с удовольствием оттуда ушел.
Направили меня в сосудистое отделение. Поскольку тема моей дипломной работы была по флебологии[3], я неплохо ориентировался в этой области. В первый же день меня взяли ассистировать на операцию аневризмы брюшного отдела аорты. К слову, аневризма была огромная — размером с кулак, но, несмотря на возраст пациента (82 года), операция прошла успешно, мужчине был установлен бифуркационный протез. В течение следующих двух месяцев я был на большом количестве операций, начиная от флебэктомий[4], заканчивая сложными многочасовыми операциями.
После сосудистого отделения меня ротировали в абдоминальную хирургию, где я и стал настоящим хирургом.
Первая операция
Как известно, самое интересное в медицине происходит на ночных дежурствах, и если ты действительно хочешь стать врачом, то нужно непременно ходить на них к своему куратору.
Итак, представьте себе: дежурство, на часах приблизительно 10 вечера, я дописал практически все истории болезни, заварил себе горячий кофе и решил прилечь на диван, чтобы наконец-то вытянуть ноги. Но звонок из приемного покоя не заставил себя ждать.
— Добрый вечер, приемное отделение. Срочно нужен хирург, скорая.
— Понял. Иду.
Я схватил халат, фонендоскоп, хлебнул обжигающего кофе, выругался, что обжег язык, и побежал в приемное. Правило всех интернов: ты бегаешь на консультации и пытаешься решить все самостоятельно, и только если понимаешь, что дело пахнет керосином, зовешь старших коллег.
— Добрый вечер, что случилось? — влетев в приемное отделение, задал я дежурный вопрос, а сам тем временем бросил взгляд на лежавшего на каталке пациента.
— Доктор, мужчина двадцати семи лет, жалуется на острую боль в правой подвздошной области постоянного характера, усиливающуюся при ходьбе; тошнота, повышение температуры тела до тридцати восьми.
Я подошел к пациенту, осмотрел его: живот симметричен, не вздут, участвует в акте дыхания ограниченно, отстает правая половина, напряжен, резко болезнен в правой подвздошной области при пальпации[5]. Притуплений в отлогих местах перкуторно не определяется. При перкуссии в правой подвздошной области отмечает болезненность. Объемных образований не выявлено. Симптомы: Ситковского[6], Ровзинга[7], Бартомье — Михельсона[8] — положительны. Симптомы Щеткина — Блюмберга[9], Воскресенского[10] положительные. Перистальтика удовлетворительная… Тут все стало ясно — как по учебнику: острый аппендицит.
Главное правило интернов — звать старших коллег только в критические моменты.
Пациенту необходима операция. Звоню дежурному врачу. Он спускается, чтобы тоже осмотреть больного. Приняли решение поднимать в операционную после дообследования.
— До этого делал когда-то аппендэктомии[11]?
— Нет, самостоятельно не делал, но много раз ассистировал, могу и сам сделать!
— Самому я, тебе, конечно, делать не дам, но под моим присмотром можешь попробовать. Согласен?
— Конечно!
Вот так, за таким абсолютно непринужденным разговором в лифте, был решен вопрос о моей первой самостоятельной операции.
Пока пациента подавали в операционную и давали наркоз, я быстро достал свой любимый учебник по ургентной хирургии и начал судорожно повторять этапы операции. Фух, вроде готов. В любом случаи, со мной будет более опытный врач, и, если что-то пойдет не так, он мне поможет, но волнения не убавилось. Зазвонил телефон в ординаторской.
— Поднимайтесь в операционную.
Мы с моим наставником зашли в предоперационную и начали мыть руки, но в этот момент в оперблок прибежала наша постовая медсестра.
— У нас в отделении больного в седьмой палате рвет. Я уколола ему метоклопрамид, но у него упало давление до девяносто на шестьдесят. Доктор, подойдите, гляньте, пожалуйста, пока вы не ушли в операционную.
Не без доли облегчения я потянулся за полотенцем, чтобы вытереть руки и спуститься обратно в отделение, но куратор сказал: «Рустам, обрабатывайся, начинай, а я сейчас быстро гляну и вернусь». В этот момент у меня задрожали коленки и прошиб холодный пот.
На ватных ногах я подошел к операционной сестре, надел стерильный халат, перчатки. В висках стучало, ладони потели… «Так, стой, ты же хирург. Ты много раз видел, как это делать, идеально знаешь ход операции, у тебя все получится. Возьми себя в руки», — пришлось строго с собой поговорить, поскольку я понимал, что деваться мне уже некуда. Обработались, обложили операционное поле. «Скальпель, пожалуйста». С богом!
Разрез по Мак-Бурнею, дошедши до брюшины, взял ее на два зажима, обложился стерильными салфетками. Выпота[12] нет, париетальная брюшина гиперемирована, аппендикс воспален. Резецировал червеобразный отросток, гемостаз, пересчет салфеток, швы на рану послойно, швы на кожу, асептическая повязка. Фух! Справился!
Выйдя из операционной, я посмотрел на себя в зеркало и увидел, что мой хирургический костюм был насквозь мокрым. Никогда прежде я так не потел. Вот что значит оперировать самостоятельно.
— Рустам, забирай историю. Теперь это твой больной. Ты же понимаешь: кто оперирует, тот и историю пишет.
— Конечно! — Улыбнувшись, я схватил историю и воодушевлено ушел в ординаторскую писать протокол операции.
Когда заходишь в операционную, все остальное становится бессмысленным: звуки, чувства, холод, жажда — все уходит на второй план. Ты не чувствуешь усталости, не чувствуешь боли — есть только ты и пациент.
В операционной все уходит на второй план, даже боль и усталость.
Когда я еще учился в университете, мне отчетливо запомнились слова одного профессора сказал: «У меня было множество пациентов, я спас тысячи людей, но многих и потерял. Прошли годы, все стерлось из памяти, смазалось, но я запомнил только два случая: первую операцию и первую смерть». Я помню, что, выйдя тогда с пары, я был очень впечатлен. Пошло много лет, и я могу сказать, что так оно и есть.
После своей первой операции я очень переживал о состоянии пациента. Очень уж не хотелось, чтобы первая операция закончилась первой смертью. В операционной все прошло идеально, но это же медицина, тут никогда нельзя быть уверенным в чем-то на сто процентов. Поэтому двое следующих суток я дежурил в больнице, готовый бежать спасать своего первого пациента в случае необходимости. Но послеоперационный период прошел без осложнений, рана зажила первичным натяжением, и через неделю я выписал его со спокойной душой. Кстати, стоит сказать, что парень оказался очень благодарным и подарил мне бутылку неплохого коньяка — первый подарок от первого пациента, немного символично.
Ночные дежурства
Женщина познается, когда мужчина в армии; муж — пока жена в декрете; а интерн-хирург — на ночных дежурствах. Скажу честно, эти дежурства я обожал. Во-первых, за возможность показать себя как самостоятельного специалиста, а во-вторых — за бесценную возможность сходить в операционную. Кроме того, ночные дежурства — это кладезь бесконечных медицинских историй о человеческих пороках.
По традиции все самые интересные ургентные[13] случаи привозят ближе к полуночи, когда ты наконец дописал все истории болезней, сделал обход и присел на диван позавтракать. Только я достал свой заботливо приготовленный еще вчера бутерброд, о котором мечтал весь день, — звонок: «Доктор, скорая, острая задержка мочи». Тяжело вздохнув, отложил желанный завтрак, засунул ноги в тапки и побежал в приемное.
— Доброй ночи, что случилось на ночь глядя?
— Добрый вечер, извините, пожалуйста, доктор, но я уже не могу. Очень хочется в туалет, а не могу. — Мужчина 35 лет сидел на кушетке, грустно потупив глаза. Все его движения были очень аккуратны, ему было действительно больно.
— Раньше у вас такое случалось?
— Да нет, вообще проблем никаких ниже пояса никогда не знал.
— Раздевайтесь, мне нужно вас осмотреть, — скомандовал я пациенту, перебирая в голове все возможные варианты, отчего у молодого мужчины могут быть такие проблемы.
Мочевый пузырь пальпируется, болезненный. Действительно. Надо ставить мочевой катетер.
— Мужчина, нам надо срочно возобновить отток мочи… Согласны?
— Да делайте что хотите, я уже не могу.
Постановка мочевого катетера. Несложная процедура, делал я ее миллион раз, но в этот раз возникли трудности. Я не мог даже зайти катетером в уретру. Что-то механически мешало.
— А вы женаты? — осторожно поинтересовался я у мужчины, понимая, что ситуация очень «нестандартная».
— Да, женат, но жена уехала в командировку два дня назад. Собственно, когда и начались проблемы.