И вот мы стоим в приемном отделении в полной готовности и ожидаем. Анестезиолог с мешком Амбу в руках, его помощница медсестра, хирург — я, медбрат, санитарки.
Где-то вдалеке видим реанимобиль желтого цвета. Залетаем на пандус, ставлю подпись в сопроводительном листе и бегло осматриваю пациентку с ног до головы. Это оказалась молодая девушка, 18 лет, кожные покровы бледные, крайне тяжелое состояние, сознание отсутствует. Было решено немедленно поднимать ее в операционную. Из анамнеза, со слов очевидцев и врача скорой помощи, происшествие случилось на остановке общественного транспорта.
Стояла зима, на дорогах — гололедица. Лед далеко не всегда видно под тонким слоем снега. Сибиряки точно знают, о чем я говорю. Выходя из троллейбуса, девушка поскользнулась и упала. Упала она как раз перед задними колесами троллейбуса. Водитель же посмотрел в зеркало, насколько позволяет его обзор, ничего подозрительного не увидел, подумал, что все чисто и пусто, и со спокойной душой поехал.
В итоге свершилось страшное: он переехал ее огромными колесами. Очевидцы сразу вызвали скорую помощь, но девушка уже была без сознания. Травма такого рода предполагает разрывы всех внутренних органов, множественные переломы тазовых костей.
И вот пациентка экстренно была подана в операционную с давлением 50/20 миллиметров ртутного столба.
Анестезиологи медикаментозно начали готовить ее к операции, делать общую анестезию (наркоз).
Собрались студенты и ординаторы, чьей клинической базой является наша больница в обучении практическим навыкам. В тот день я был куратором двух студенток третьего курса. Мы вместе с ними определили группу крови пациентки, резус-фактор. Заказали четыре единицы эритроцитарной массы и еще четыре единицы свежезамороженной плазмы. К сожалению, на тот момент именно этой группы крови в наличии было мало, последние четыре единицы.
Я и ответственный хирург идем на операцию. Начинаем.
В области таза, левого и правого бедер были следы протектора троллейбуса, из этого стало понятно, что переехали ее по диагнонали — слева направо, от верхней трети левого бедра, далее через таз, живот, вплоть до грудной клетки.
Приступаем к лапаротомии[17]. Попадаем в брюшную полость, и перед нами открывается ужаснейшая картина: брюшная полость полна кровяными сгустками, запах каловых масс из разорванных петель тонкой кишки, печень и селезенка представлена небольшим кусочком, остальная же ее часть — фаршеподобная субстанция. Диафрагма разорвана, все органы брюшной полости, а точнее, то, что от них осталось, переместились в грудную полость.
Мы четко понимали, что травма несовместима с жизнью.
Мы старались как можно дольше бороться за ее жизнь, делая все возможное.
В голове, однако, вырисовывался самый неблагоприятный исход…
Закончив операцию ушиванием раны, проведя гемостаз[18], начали обильную инфузию[19]. Несколько капельниц параллельно восполняли дефицит объема циркулирующей крови девушки. Заказывали кровь из других больниц, из банка крови, так как наша больница в это время не располагала достаточными объемами. По протоколу ей суммарно перелили 22 тысячи миллилитров, из них 13 тысяч — физраствор, остальное — кровь и ее компоненты. Давление в начале инфузии удерживалось на уровне 110/60 миллиметров ртутного столба, затем падало до 90–80, то есть гемодинамика была нестабильная. В конечном счете пациентка скончалась на операционном столе.
Как только пациентку привезли к нам в больницу, я дал поручение медсестре, чтобы она сразу позвонила родителям девушки, номер был записан в ее телефоне. Выяснилось, что она студентка, приехавшая из Алтайского края учиться в Новосибирский государственный университет. Родители приехали через пять часов. Мать и отец. В их глазах застыл страх, они еще ничего не знали, дочь в данный момент получала инфузионную терапию.
Когда я вышел сообщить им трагическую новость, родители увидели меня издалека и все поняли по выражению моего лица.
Я снял хирургический колпак, и, когда оставалось уже метров пять-семь до них, мать закричала. Она все поняла. Я сказал: «Примите мои соболезнования, мы сделали все, что в наших силах, но травма несовместима с жизнью, ваша дочь скончалась». Им обоим стало плохо, пришлось оказывать реанимационные мероприятия.
Мое состояние на тот момент трудно описать словами. Мне самому хотелось заплакать вместе с родителями девушки. Несмотря на семилетний хирургический стаж, за который я неоднократно видел смерть, я проникся этой историей до глубины души. Непреодолимая тяжесть, гигантский ком, который с трудом удалось проглотить с течением времени.
Хотелось помочь родителям, сказать, что все будет хорошо, но, откровенно говоря, ничего хорошего ждать им не приходилось — утрата тяжким бременем легла на всю их дальнейшую жизнь. Дочка была одна-единственная, вся надежда, вся любовь были сконцентрированы на ней.
Родители пробыли в больнице до утра… Всевышний как будто позволил нашей бригаде отойти от случившегося, в оставшуюся смену пациентов было очень мало. Когда я передавал смену другому коллеге, мать все еще плакала, отец держал себя в руках. Мы позвали его, чтобы объяснить, как забрать тело. Тяжелый день. Тяжелая смена.
Я ушел, сел в машину. Ехал и представлял, как тяжело сейчас родителям; они уже не молодые — видимо, поздно родили единственную дочь. Сил им и мужества пережить это горе.
Надеюсь, после прочтения этой истории, дорогие читатели, вы сделаете свои выводы.
Я не сентиментальный человек, но мое состояние на тот момент можно назвать не иначе как «гнилое», весь день после я ходил как в воду опущенный. Хотелось сделать что-то такое, чтобы забыться и отпустить. Длилось это дней 10. Но такое не забывается.
Эта история однозначно оставила след в моей душе.
Я буду рассказывать ее своим детям, внукам. Сейчас ее прочитали и вы, дорогие читатели!
Коллеги или враги?
Далекий 2019 год. Далеким он кажется потому, что 2020-й был слишком богат на события, причем в мировом масштабе. Многие уже начали забывать, как работали до пандемии… но сейчас не об этом.
В тот день было обычное суточное дежурство. Не сказать, что спокойное, но для отделения экстренной хирургии спокойные сутки скорее исключение, чем правило.
Из приемника я принял трех пациентов, двое из которых были с аппендицитом, а один — с подозрением на холецистит. После обследования данной пациентки путем анализов и УЗИ стало ясно, что в оперативном лечении она не нуждается. Хоть в желчном пузыре и были камни, экстренного решения ситуация не требовала. Девушка получила рекомендации и была отправлена домой для дальнейшего амбулаторного лечения.
Двум другим пациентам, молодым ребятам, кстати совершенно разным на вид (один был достаточно тучным, другой же, наоборот, всем своим видом доказывал, что дружит со спортом и находится в хорошей физической форме), повезло меньше: аппендицит в обоих случаях был подтвержден, а при таком раскладе оперативного вмешательства не избежать.
Бригада поочередно взяла пациентов на стол для проведения аппендэктомии. Все прошло успешно.
По выходу из операционной нас ждали новые подарки: в приемном три пациента с предполагаемыми хирургическими патологиями.
Поток пациентов — стандартный, персонал ситуация не удивляла.
Экстренное отделение на то и экстренное, чтобы работать быстро, четко и слаженно.
Два новых аппендицита и острая кишечная непроходимость. Путь поступления пациентов всегда разный: кто-то обращается сам, кого-то доставляет скорая.
Я осмотрел пациентов, назначил все необходимые анализы. Девушку с непроходимостью после рентгена брюшной полости моментально подняли в операционную.
Все бы ничего, иди себе и оперируй, но сотрудники скорой помощи сегодня явно решили подкинуть нам работы по максимуму. Звонок из приемника и сообщение еще об одной доставленной пациентке. Подозрение на острый холецистит.
Как ставится подобный диагноз на догоспитальном этапе? Справа, под куполом диафрагмы, находится печень, под печенью — желчный пузырь. Его воспаление вследствие осложнения желчнокаменной болезни, именуемое в медицине холециститом, проявляется следующими симптомами.
Болевой синдром в правом подреберье, с возможной иррадиацией[20] в лопатку или область эпигастрия. В общем, предпосылки для постановки такого диагноза должны быть очевидные.
Я беру сопроводительный лист и предлагаю пациентке пройти в смотровую. Фельдшер СМП проходит с нами.
Начинается стандартный сбор анамнеза. Спрашиваю у пациентки, есть ли жалобы и что беспокоит. На что она однозначно указывает на локализацию боли справа в нижней части живота. В моих глазах застывает немой вопрос. Смотрю на фельдшера и спрашиваю:
— А при чем здесь, коллега, острый холецистит?!
— Она говорила, что у нее болит живот в правом подреберье, — невозмутимо парирует фельдшер.
— Да? По-моему, здесь и сейчас пациентка предъявляет совершенно другие жалобы.
Я решаю и дальше продолжить осмотр при сотруднике 03 и, обращаясь уже к пациентке, спрашиваю:
— Сколько дней болеете? Тошнота, рвота, жидкий стул?
В ответ на это она сообщает, что болеет второй день, рвоты не было, но присутствовала тошнота, жидкий стул — однократно. Вчера живот болел в области пупка, а сегодня — уже справа.
Уточняю снова, есть ли боль в правом подреберье. Получаю отрицательный ответ.
Обращаясь уже к фельдшеру, вновь интересуюсь: где же здесь виден холецистит?
Реакция не заставила себя долго ждать:
— Я ставлю предварительный диагноз и везу в больницу. А в остальном уже тут вы, хирурги, разбирайтесь. Это не моя обязанность. Я пациента доставил, распишитесь, и я поехал дальше, на вызов.