Фарах открыл было рот — возмутиться, но тут по павильону пронёсся звон гонга и громкий чистый голос евнуха:
— Великолепный, одарённый милостью Манат и улыбкой Аллат, Сиятельный шехзаде[7] Шакир изволит пройти здесь!
Амин торопливо упал ниц, упираясь лбом в пол — пусть его и не видно было из-за прилавка. Рядом бухнулся Фарах, к нему присоединился караванщик — как и все посетители рынка пали ниц, приветствуя сиятельного царевича.
В наступившей тишине шелестели одежды евнухов, позвякивали драгоценные браслеты на холёных руках Шакира, стучали «пятками» копий стражи, приветствуя благословенного.
Амину не нужно было подсматривать, чтобы знать — красивое лицо шехзаде кривится в гримасе презрения. Сиятельному скучно в бесконечных торговых рядах и хочется скорей попасть в сердце рынка — оружейные и ювелирные мастерские.
Стража в десятый раз стукнула копьями, и по павильону снова прокатился шорох. Свита шехзаде и сам Сиятельный ушли и вернутся только в полдень — Шакир всегда долго выбирает оружие и подарки наложницам-фавориткам. Тщательно осматривает, подробно расспрашивает мастеров, приценивается, словно нет в его распоряжении всей казны султана.
— Чего разлеглись, болваны?! — взвизгнул над прилавком знакомый голос. — Я вам за это плачу?! А ну марш за работу!
Фарах возвёл очи горе и выпрямился, напевая:
— Как прикажете, сайед Ясар, как прикажете.
Амин с тоской посмотрел на мешки.
Маленький толстенький, но очень голосистый сайед Ясар подкатился к нему и подтолкнул юношу к закутанному в хаик[8], точно почтенная дама — в паранджу[9], кочевнику.
— Заберёшь у него три мешка персиков. И чтобы ни один фрукт не помялся!
Кочевник невозмутимо двинулся к выходу из павильона. Амин, вздыхая, поплёлся следом. Ему иногда казалось, что сайед Ясар путает его с ослом. И не только, когда ругается.
Солнце поднялось уже высоко, когда Амин дотащил последний мешок, выслушал от сайеда Ясара весьма нелестное мнение о себе в принципе и всей нынешней молодёжи в частности, взял пустое блюдо и отправился в дальнюю часть павильона — разделённый на ячейки-лавочки склад — за пахлавой.
Здесь гул рынка стал тише, зато одуряюще, невыносимо пахло пряностями. Прикрыв нос рукавом, Амин привычно стёр пот со лба, огляделся… и выронил блюдо.
У открытого мешка со сливами, которые Амин только что так аккуратно переносил со двора («За каждую раздавленную ягоду сам платить будешь!»), сидел мальчишка-побережец лет десяти и с явным удовольствием набивал рот сливами, персиками, лежащей рядом пахлавой — всем, до чего смог дотянуться. Ещё и причмокивал от удовольствия.
— Т-т-ты… — выпалил Амин, вытаращившись на воришку.
Мальчишка повернулся, заинтересованно глянул на юношу и нагло запихнул в рот ещё пахлавы.
— Ты… ты что тут делаешь? — наконец смог связно спросить, точнее, простонать Амин.
— Фемм, — пробубнил мальчишка. И, сделав титанический глоток, вытер губы рукавом, оставив на когда-то белой ткани жирное пятно. — Ем, — и добавил, указывая на приготовленный Амином заранее лукум. — О, подай-ка мне ещё вон той белой мягкой штуковины. Пожалуйста.
Амин дар речи потерял от такой наглости, молча глядя, как мальчик щурится в полумраке склада, шарит рукой, находит сливу и запихивает её в рот.
— Фуууфу хофу! — требовательно возвестил воришка с полным ртом, тыкая в лукум. — Хофффу! Фай!
— Ты с ума сошёл, — тихо произнёс Амин. И, подскочив к ребёнку, схватил его за шиворот. — А ну пошёл отсюда!
Мальчишка вырвался, отскочил подальше, вытер рот рукавом и обиженно протянул:
— Ну тебе что, жалко, что ли?
— Я сказал: пошёл отсюда. Быстро! — громким шёпотом прошипел Амин, надвигаясь на ребёнка. — Ты знаешь, что с тобой сделают, если поймают?
Мальчик отступал — не забывая набирать полные пригоршни слив и пахлавы — пока не упёрся спиной в стену. Остановился и, глядя на Амина наивными чистыми глазами ребёнка, выдохнул:
— Нет. А что?
Амин в один прыжок оказался рядом, снова схватил маленького негодника за шкирку, но больше ничего сделать не успел.
— Сколько ты собираешься здесь торчать? — пропыхтел от входа голос Ясара.
Амин замер. Мальчишка, воспользовавшись паузой, засунул в рот пахлаву и довольно улыбнулся.
— Я же сказал: одна нога здесь, другая — там. Ах, ты, ленивый шай… — сайед-хозяин запнулся, и Амин очень отчётливо вообразил его лицо: брови насуплены, маленькие глазки прищурены, двойной подбородок удивлённо подёргивается. — Что здесь происходит?!
Мальчик невозмутимо сунул в рот сливу. И тут же ею подавился, когда толстая мягкая, как поднявшееся тесто, рука схватила его за шею.
— Вор, — неверяще пропыхтел торговец, оглядывая мальчишку с ног до головы.
Тот в ответ посмотрел на Ясара и метко плюнул косточкой. Сайед вздрогнул и схватился за подбитый глаз.
— А-а-а! Во-о-ор!
Амин очень чётко представил, что сейчас произойдёт. Если раньше за воровство в Бахре отрубали руку, то с тех пор как сиятельному султану примерещилась Манат, потрясающая шнурком-завязкой от кошеля, закон ожесточили — теперь преступника, невзирая на возраст, лишали головы.
Шаги стражи уже звучали в переходе между «ячейками»-складами, когда Амин, заслонив невозмутимого мальчишку, упал перед Ясаром на колени.
— Сайед, вы неправильно поняли! Прошу вас, не надо! Это… это я его сюда привёл!
Торговец брезгливо покосился под ноги.
— Ты?
И бросил удивлённый взгляд на ребёнка. Мальчишка разжав, наконец, руки — персики и сливы покатились по полу — сосредоточенно смотрел на Амина.
А тот зачастил:
— Да, сайед. Умоляю, не гневайтесь, это мой…э-э-э…сын моей…э-э-э…сестры. Я должен был присмотреть за ним, я не знал, я не думал, что он… Лучше накажите меня, он же ещё ребёнок…
Стража остановилась в дверях, не торопясь заходить. Ну, наказывает хозяин нерадивого работника, ну так и что — дело житейское.
Ясар медленно махнул пухлой рукой, показывая, что в помощи не нуждается. Амин так и ожидал: сайед не будет поднимать лишний шум, он быстро просчитал про себя выгоду. И терять рабочие руки из-за горсти персиков и слив не станет. Нет, Ясар возьмёт своё иначе.
— Неделю работаешь бесплатно, — бросил торговец, брезгливо отпинывая сжавшегося юношу с дороги. — Или месяц. Я подумаю. И принеси, наконец, пахлаву. Да, и если я увижу — хоть ещё раз — здесь твоего… этого негодника, плахи ему не миновать.
Амин дождался, когда хозяин уйдёт, и только тогда со вздохом поднялся. Быстро огляделся.
Но на складе никого уже не было. Мальчишки, конечно, и след простыл.
Весь оставшийся день Амину не раз приходило на ум сравнение с ослом — прибыл караван из далёкой Кусеи, а с ним и торговец, привёзший Ясару сладкие земляные орехи. Амин переносил мешки со двора на склад, каждый раз непроизвольно вглядываясь в полумрак. Но странного мальчика, естественно, не было. Как не было и лукума — на полу сиротливо валялся только один белый комочек.
Потом пришлось носить мешки уже с корнями куркумы — спустя неделю они отправятся в Кусею. А сайед вместе кусейцем сидели в тени, попивали ароматный чай, делились новостями, попутно оговаривая условия сделки. Проходя мимо, Амин то и дело слышал: «Ну какой может быть неурожай, когда у вашего соседа, почтенный Абаз-ади, я слышал, цена в три раза ниже?» или «А вы знаете, почтенный ас-сайед Ясар, какие нынче пошлины установили эти кочевники? Это же просто разорение какое-то!».
— Снова этот бурдюк тебя развёл? — сказал Фарах, когда Амин принёс в лавку блюдо с персиками. — Не пойму, почему ты его терпишь? Пригрозил бы, что уйдёшь… да вон, хоть к сайеду Наджаха, он и то меньше скупится.
Амин только грустно улыбнулся и, со вздохом стирая пот со лба, поплёлся обратно во двор.
— А я думал, ты сирота, — бросил Фарах вслед ему.
Амин только в очередной раз удивился, как пронырливый бахрец успевает быстро всё узнавать. Явно не Ясар про «родственничка» на ушко нашептал. Иной раз Амину казалось, что Фараху благоволят местные джины — как ещё можно быть в курсе абсолютно всего, что творится на рынке?
К вечеру жара начала потихоньку спадать. И, когда уставшая, заалевшая солнце-Аллат потянулась за накидкой-гишуа[10] и сумерки газовым покрывалом наполнили Бахру, Амин передал ключи от склада сайеду Ясару, попрощался с Фарахом, собирающимся с друзьями в чайхану, и устало направился домой на городскую окраину.
Обычно шаги за спиной не привлекали внимание. Праздные прохожие направляются в храм, бани или чайхану. Но эти были странными — лёгкие, скользящие. До храма Аллат Амин не оглядывался, но потом не выдержал. И удивлённо замер.
По пустой улочке за ним спешил воришка со склада. Поймав взгляд Амина, остановился. Простенькое лицо побережца расцветила совершенно плутовская улыбка.
Амин молча отвернулся и пошёл дальше. Но мальчишка не отставал. И бежал вприпрыжку, пока Амин не остановился снова.
— Что ты здесь делаешь?
Мальчик насупился.
— Иду.
— Куда? — уточнил Амин, думая, что ещё чуть-чуть — и маленький вор получит за случай на складе сполна.
Мальчик почесал затылок и словно само собой разумеющееся выдал:
— К тебе. Домой.
Амин мысленно застонал.
— Откуда ты? Где твои родители? — с трудом сохраняя самообладание, спросил он. — Ты прибыл с караваном или на корабле?
Мальчишка склонил голову набок и снова почесал затылок. Пробурчал, ткнув пальцем в небо:
— Оттуда я. И мне некуда идти. Пусти к себе, а? — и снова широко улыбнулся.
Амин медленно вдохнул. Медленно выдохнул, успокаиваясь.
Стая голубей, с шумом хлопая крыльями, взлетела в тающее закатом небо.
— Ну мы идём, да? — дёргая себя за ухо, поторопил мальчик.
Амин снова вздохнул.