ла на счетах.
— Куда, куда, окаянные?! — закричала уборщица, но мы уже проскочили к окошку и в один голос выпалили:
— Телеграмму! Дайте нам телеграмму!
— Какую еще телеграмму? Откуда вы? — удивилась тетя в очках.
— Грачкову которая! Ее вам пионеры возвратили! — закричал Керкусь.
Я недовольно поглядел на него. Ну, до чего невыдержанный человек! Может все испортить.
— Допустим, что у нас такая телеграмма есть,— сказала, между тем, женщина.— Но вы-то кто такие будете? Почему я вам должна ее отдать?
— Понимаете,— начал я, как можно спокойнее и рассудительнее.— Грачков — наш дядя. Мы у него в гостях, а эти мальчики…
— Да не так! — опять вмешался Керкусь.— Они звонят и говорят, где живет Грачков, а он,— показал Керкусь на меня,— позабыл дядину фамилию. И вот…
Тут я не выдержал и исподтишка ткнул его кулаком. Но женщина в очках увидела и засмеялась. И уже больше ни о чем не опрашивая, достала телеграмму, заставила меня расписаться и отдала:
— Ваше счастье, что я сегодня задержалась… А то бы пришлось вам за ней ехать через весь город на главпочтамт.
Поблагодарив ее, мы выбежали на улицу и помчались домой к дяде, не чуя под ногами земли.
Веселые и довольные мы ворвались в квартиру.
— Нашли! Нашли! — кричал Керкусь, размахивая телеграммой.
Дядя повеселел. Он распечатал телеграмму и быстро пробежал ее глазами.
— Ура! — крикнул дядя.— Вы знаете, что это за телеграмма? Ни за что не догадаетесь. Ко мне едет мой самый близкий друг! Мой бывший командир! Мы с ним вместе воевали. Он теперь полковник! Во!
Дядя вскочил и забегал по квартире. Бросился к телефону и стал куда-то названивать.
— Алло! Алло! — закричал он в трубку,— Когда прибывает последний самолет из Москвы? В половине седьмого? Очень хорошо! Спасибо!
Дядя положил трубку и сказал:
— Собирайтесь! Едем в аэропорт! У нас всего 25 минут. Скорее!
И опять принялся носиться по квартире, переворачивая все вверх дном и заглядывая во все углы. Как выяснилось, он искал свой шарф.
— Дядя! — сказал Керкусь.— Он у тебя на шее!
— Ах, ехал-махал! — смеялся дядя.— Поспешишь — людей насмешишь. Ну, как? Готовы? Пошли!
По лестнице мы мчались, сломя голову. Такси, вызванное дядей по телефону, уже стояло у подъезда. Мы сели в машину и поехали в аэропорт.
— Друг! Пожалуйста, поскорей! — торопил дядя шофера.— Осталось шесть минут. Понимаешь, командир мой в гости едет! Воевали вместе!
— Не извольте беспокоиться,— спокойно отвечал шофер,— Все будет сделано наилучшим образом!
Мы с Керкусем прилипли к стеклу. Мимо проносились здания, машины. Навстречу летела, сверкая огнями, улица. Мы мечтали увидеть аэродром, самолеты, вышки, прожектора… Но ничего этого так и не увидели. Сделав последний разворот, такси подкатил к какому-то приземистому зданию. На крыше его светились большие красные буквы: АЭРОПОРТ.
Шофер затормозил так резко, что мы стукнулись о переднее сиденье.
— Приехали, друзья! — сказал дядя.— Вперед!
И, поглядывая на часы, побежал по ступенькам ко входу здания. Мы старались не отставать от него. Миновав большой зал ожидания, мы выскочили вслед за дядей в другую дверь. Перед нами расстилалось огромное поле аэродрома. Совсем близко к зданию стоял большой, сверкающий серебристой краской, самолет.
Дядя наш куда-то исчез. А мы стояли, как вкопанные, зачарованные самолетом.
— Ой, какой большущий!.. — прошептал я.— Гляди! А ведь, когда он летит в небе, то кажется не больше коршуна. Наш дом рядом с ним — спичечный коробок.
Керкусь молчит, словно язык проглотил. Рот у него раскрыт от удивления как буква «о».
Мы очнулись, когда нас окликнул дядя. Улыбаясь, он шел рядом с высоким седым человеком. В руках дядя нес большой черный чемодан.
— Вот они, мои герои! — сказал дядя седому человеку.— Знакомьтесь! Если бы не они, сорвалась бы эта встреча.
— Это почему же? — удивился седой.
Пока мы шли к машине, дядя весело рассказал историю с телеграммой. Гость, слушая его, улыбался.
Дома дядя принялся готовить ужин, а мы ему помогали. Потом дядя и его командир сидели за столом и говорили, говорили: о друзьях-товарищах, о боях, о случаях на войне. Мы сидели, жадно слушая каждое слово.
Но вот дядя взглянул на часы и весело скомандовал.
— А ну, однополчане! Пора спать! Отбой!
Но Владимир Иванович — так звали полковника — его остановил. Он сходил в коридор, принес свой черный чемодан, открыл его и, покопавшись, достал две картонные коробки.
— За то, что они оказались такими находчивыми, как настоящие разведчики,— сказал он.— И помогли меня встретить, я хочу сделать им подарок…
Мы поблагодарили и ушли спать. В комнате открыли коробки и замерли от восторга. В моей оказался красивый длинный, как трубка, карманный фонарик, а у Керкуся — настоящий военный компас. Вот это были подарки! Мы долго не могли на них налюбоваться и еле-еле заснули…
Рано утром дядя и Владимир Иванович посадили нас на автобус. Нам было пора возвращаться домой,— кончались каникулы. Мороз был очень сильный, и мы долго оттаивали на замерзших стеклах дырочки, чтобы в последний раз поглядеть на город. С остановки нам долго махали вслед два высоких рослых человека.
Сойдя с автобуса, даже не заходя домой, мы побежали к Симушу. Очень уж нам хотелось похвастаться своими подарками!
Симуша дома не оказалось. Он ушел заниматься к Леше. Мы помчались туда. Но на пути встретили обоих приятелей. Они надумали покататься на лыжах и направлялись к горке.
— Симоша! Алеша! — закричал я им издали.— Смотрите, что мы привезли из города!
Прибежали и другие ребята. С любопытством они разглядывали наши подарки. Леше так понравился мой фонарик, что он тут же предложил взамен свой знаменитый перочинный ножик. Но я отрицательно покачал головой. Тогда Леша решил пожертвовать своим щенком. Но я все равно не поддался на уговоры.
Фонарик был нужен мне самому. Я давно о таком мечтал. Дороже его на свете ничего не было…
Снегирь
— Снегиря поймал! Снегиря! — закричал Кируш-Длиннуш утром, распахнув дверь класса.— Смотрите!
Кируш выбросил вверх руку и тут же к потолку взлетела красивая красногрудая птичка. Она потрепыхала крылышками и камнем рухнула на пол.
— Что такое? Что с ней? — загалдели ребята, вскочив с мест. В мгновение ока они окружили Кируша.
Кируш торопливо схватил испуганно мечущуюся птицу и, глупо улыбаясь, снова подбросил ее. Но и на этот раз снегирь как подстреленный из ружья, упал на пол. Может быть, его испугали шум и гам ребячьих голосов?
Я подошел поближе, чтобы рассмотреть снегиря. И вдруг заметил, что к лапам птицы привязана черная, длинная нитка, конец которой держал Кируш. Стоило снегирю взлететь, Кируш дергал нитку, и бедная птица камнем падала на пол.
Сердце мое заныло, словно его укололи иголкой. Мне туг же вспомнилась история, случившаяся со мной в прошлом году.
Однажды вечером мы играли с ребятами на улице в прятки. Как только ведущий начал счет и все кинулись кто куда, а я помчался к груде бревен, сваленных под широкими развесистыми молодыми ветлами. Впопыхах я налетел на молодую иву. Вдруг над головой услышал странный звук — пр-р-р! Подняв голову, я увидел, что из-под луба, которым был перевязан ствол, вылетела какая-то птичка. «Что это за птица? — подумал я.— Не прячется ли такая же за лубом соседней ивы?» Не долго думая, я стукнул палкой о вторую иву. Снова послышалось пр-рир! — и из-под луба выпорхнула птица, похожая на воробья. «Да это же синица! Вон как летит, будто качается на волнах!» — подумал я. Тут меня заметили ребята. Бросив игру, они подбежали ко мне.
— Что это ты делаешь? — удивились они.— Почему не прячешься?
Я рассказал им о синицах. Подбежавший к нам Симуш-Торопыга, тут же залопотал:
— А что, ребят? Поймаем и в клетку их. Пускай в избе перезимуют!
— Организуем «живой уголок»! — подхватил его предложение и тощий Тимуш.
Кто-то немедленно притащил сетку, и мы принялись за дело. Обследовали на улице все деревья, перевязанные лубками и наконец, в одном из них поймали синицу. Посадили ее в лукошко, накрыв сеткой, и с умилением стали разглядывать. Синица, сверкая темными бусинками глаз, билась о стенки плетенки, но вылететь не могла.
— Ладно. Пускай эту ночь она у тебя побудет,— решили ребята.— А завтра смастерим клетку и поселим ее в классе.
Придя домой, я вынул синицу из лукошка, привязал к лапке нитку и посадил на подоконник, а другой конец нитки накинул на гвоздик, к которому крепились занавески. В коробку из-под спичек я насыпал пшеницы, а в баночку из-под гуталина налил воды.
Я долго не мог заснуть и наблюдал за синицей с постели. К еде и питью она так и не притронулась. Она беспрерывно билась о стекло, взлетала и тут нее падала,— словом, вела себя очень беспокойно. К тому же с печи за ней с хищным огоньком в глазах наблюдала наша кошка. Наверное, синица боялась кошки.
Я вынес кошку во двор, загасил лампу и забрался под одеяло. В доме давно уже все спали. Затихла и синичка на окне. Я лежал в темноте и, думая о ней, незаметно заснул…
Рано-рано утром меня разбудила мама.
— Вставай! Вставай скорее, сынок! — сказала она.— Птица твоя померла.
Лицо у мамы было грустное, и она пристально и осуждающе смотрела на меня. Я вскочил с кровати. Бедная синичка, билась на привязи, закрутилась вокруг веревочки от занавески и повисла кверху лапками. Я поспешно подхватил ее, но она уже не дышала. Какой-то острый комок подкатил к моему горлу… Мне стало больно и грустно.
Мама подошла и погладила меня по голове.
— Никогда не делай этого, сынок. Это тебе наука! Тот, кто вырос на воле, никогда не будет жить в клетке…
Я нежно гладил перья, долго смотрел на бездыханную птицу, отнес за гумно и зарыл ее под пнем березы. Долго стоял я и следил за тем, как весело и беспечно щебетали птицы на ветках наших яблонь и мне казалось, что этот поступок с синицей мне никто не простит. И я дал себе клятву никогда больше не ловить и не держать в неволе лтиц!..