Увидев, что сделал Кируш-Длиннуш со снегирем, я весь задрожал от негодования и, протянув руку, резко сказал:
— Отдай снегиря! Не мучь птицу, слышишь?!
Ребята удивленно смолкли. Стояла такая тишина, что было слышно, как в ладонях Кируша бьется бедная птица. Поглядев на меня, а потом — на Кируша, ребята засмеялись.
Кируш был у нас самым сильным в классе. Высокий, худой, жилистый — он легко расправлялся со многими одной рукой. Кулак у него — как моих два. С ним редко кто связывался. Его даже побаивались ребята старших классов. А тут — я! Палец на руке Кируша. Лилипут против великана!
— А этого не хочешь? — злорадно произнес Кируш, опомнившись и поднося к моему носу увесистый кулак.
Честно говоря, у меня душа ушла в пятки. Я готов был разреветься. Я знал, что с Кирушом мне не сладить и все мое геройство выглядит довольно жалким. Понял я, что его и слезами не проймешь, Кируш-Длиннуш упрям, как бык! Мольбы и увещевания только раззадорят его.
Я лихорадочно искал выход. Как быть? И тут меня осенило. Фонарик! Тот самый, который мне подарил полковник, Владимир Иванович. Он был предметом зависти всего класса.
Я кинулся к парте, торопливо достал портфель, вытащил фонарик. Ребята, разинув рты, продолжали наблюдать за нами. Кируш, насупившись, также следил за мной.
Я подошел к нему и протянул блестящий красивый фонарик.
— Вот, возьми! — сказал я.— Меняю на снегиря!
У Кируша дрогнуло что-то в лице. Он стал похож на сыча, увидевшего добычу. Глаза его сверкнули жадно, он недоверчиво посмотрел на меня.
— Шутишь? — хрипло выговорил он.— Ты это брось!
Я молча сунул ему фонарик. Взял у него снегиря и нежно прижал его к себе. У бедняжки сердце колотилось с такой силой, что, казалось, оно не умещается у него в груди.
Я неспеша отвязал от его лапки нитку, потом взобрался на парту, ступил на подоконник и открыл форточку. Свежий морозный воздух ударил мне в лицо.
Я посадил снегиря на переплет оконной рамы. По-видимому, он сначала не поверил, что свободен. Неуклюже переступил, передвигаясь по планке, затрепыхал крыльями, оступившись, тревожно и беспокойно огляделся по сторонам. Я стоял, не дыша и не двигаясь. Снегирь, взъерошив перья, слегка встряхнулся и, вспорхнув, взлетел. Он летел все быстрее, выше и скоро скрылся из глаз.
Я закрыл форточку и сел за свою парту. И спокойно раскрыл учебник.
В классе стояла мертвая тишина.
Неудавшаяся игра
После жгучих ядреных морозов вдруг ударила оттепель. Засияло солнце, заблестел снег. Его белизна и яркое синее небо слепили глаза. Потом вновь надвинулись низкие темные облака, крупными неслышными хлопьями повалил влажный снег. Налетели теплые метели. Порой в десяти шагах трудно было что-либо разобрать.
Мы стосковались по теплой погоде. И после уроков, наскоро пообедав, кто с лыжами, кто с салазками выбежали на улицу. Все, словно сговорившись, собрались на Белой горке. Но покататься не пришлось. Мокрый снег лип к лыжам и салазкам. Одно расстройство, а не катание.
Чуть поодаль малыши лепили снежных баб, а девочки затеяли игру в снежки.
Кируш и Гриша сидя на санках, задумчиво взирали на бестолковую веселую суетню.
— Может, врежем? — предлагает Кируш-Длиннуш, начав лепить снежный ком.
— Брось! Была охота! — отмахнулся Гриша.
Подкатили на санках я, Симуш и Тимуш. Симуш со злостью отшвырнул санки.
— Ну и снег! Точно держит за полозья! До того липучий!..
Гриша вдруг оживился.
— У меня предложение,— сказал он.— Не сыграть ли нам в войну?
— А что! — подхватил Кируш, повеселев.— Это мысль!
— Ур-ра! — закричали ребята.
— Значит, так,— поднялся Гриша. — Вначале построим крепость, а потом будем брать ее штурмом!
Побросав санки и лыжи, мы принялись катать снежные комья. Работа кипела. Не прошло и получаса, как крепость была готова.
— У меня рубаха красная. Можно сделать флаг! — деловито предложил Кируш-Длиннуш.
— Нет. Надо построить еще одну крепость,— прервал его Гриша.— Надо же не только для «красных»! А потом «красные» в крепостях не отсиживались…
— Правильно! — согласились мы.
Снова взялись за дело. Снег был такой липкий, что снежные глыбы накатывались величиной с добрую бочку. И вторая крепость выросла быстро. Правда, рукавицы и полы наших шубеек промокли насквозь.
— Теперь нужно выбрать командиров! — сказал Кируш-Длиннуш.
— У «белых» должен быть генерал,— вдруг заметил Павлик-Карлик.— У них всегда были генералы. Его превосходительства!
— Уже не сам ли метишь в генералы? — насмешливо процедил Кируш.— Погляди на себя! Такого щуренка, как ты, и в солдаты не взяли бы!
— Могу быть и генералом,— спокойно возразил Павлик-Карлик.— Между прочим, Суворов тоже был ростом невелик, а стал великим полководцем. И генералиссимусом! Не в росте дело, а в голове. Понял?
— На меня намекаешь? — рассвирепел Кируш-Длиннуш.— Тебе мой рост не нравится, да?
И он грозно надвинулся на Павлика-Карлика. Не знаю, чем бы все это кончилось, потому что Кируш-Длиннуш всегда скор на расправу — уж так у него заведено, не хватает слов, в ход пускает кулаки. Но тут вмешался Антоша.
— Я буду командиром! — пропищал он.— У меня и рост — ничего! И потом брат — офицер!
Кируш, позабыв о Павлике, набросился на Антошу.
— У тебя голос слаб для командира,— передразнил он того.— Где это слыхано, чтобы командир пищал, как комар? В бою никто и не услышит.
— Это я пищу, как комар?! — разозлился Антоша.
— Ну, а кто же еще! — злобствовал Кируш-Длиннуш.
— Так. Ясно! Значит, ты сам метишь в командиры? Поэтому других отрицаешь,— не отступал Антоша.
В этот напряженный момент мы услышали голос Гриши. Он забрался на стену крепости и закричал.
— Э-эй! Слушай мою команду! Командиром буду я…
— Ишь ты, умный какой выискался!—вдруг заговорил, молчавший до этого Гоша.— Слушай команду… Я тоже хочу быть командиром! Я вот, например, адмиралом буду.— Он выпятил грудь и стукнул в нее кулаком.— В армии были адмиралы или нет?
Я посмотрел на Гошу и подумал: «А почему, собственно, они все должны быть командирами? Я — что? Хуже других!»
— В таком случае, я буду контр-адмиралом! — гордо заявил я.
— А я — полковником! — выкрикнул Проша, будто звание полковника выше контр-адмирала.
Тут все смешалось. Начался такой гвалт, что ничего не разберешь. Наперебой ребята начали выкрикивать звания, которые им пришлись по вкусу. Симуш и Тимуш не поделили должность капитана. Тимуш толкнул Симуша, тот упал, но падая, успел схватить последнего за ногу и потянул за собой. А на них с жалобным писком свалился Антоша. По-моему, втихомолку его двинул Кируш. Но точно утверждать не могу, потому что сзади кто-то толкнул меня в спину, и я ткнулся носом в снег. В мгновение ока между «генералами» и «адмиралами» вспыхнула драка. В азарте добрались и до крепости, и не прошло пяти минут, как от ее величественного вида остались лишь жалкие останки.
Посреди шумного гвалта и развала один Гриша сохранял спокойствие и невозмутимость. Очевидно, это подействовало и на других, шум битвы начал стихать. Гриша вздохнул среди всеобщей тишины и покачал головой.
— Эх, вы — андромеды! Мой дядя говорит: прежде чем стать генералом, нужно, чтобы в тебе проснулся солдат! Хорошо… Будьте все генералами, а я… буду солдатом! Какая же армия без солдат? Но, учтите, играть я с вами не хочу! Запомните это! — безнадежно махнул он рукой.
И, резко повернувшись, он зашагал в деревню.
Усталые и хмурые мы плелись сзади. А на склоне горы сиротливо торчали развалины наших великолепных снежных крепостей…
«Цвет» школы
Павлика-Карлика из нашего класса знает вся школа. Еще бы! Он — круглый отличник и его фамилия красуется на доске лучших учеников школы. Когда листаешь дневник Павлика-Карлика, просто оторопь берет: на каждой странице одни «пятерки», будто для других оценок и места нет. Даже в глазах рябит с непривычки! Невольно думаешь: и откуда у него столько знаний по всем предметам? Посмотришь со стороны — не скажешь, что он отличник: тщедушный, бледный, маленький, с большими, точно у слоненка, ушами. Руки тонкие, слабые. Бицепсы — что мой шнурок на ботинке! Он даже девчонок наших побаивается. По-моему, Катя-Катюша запросто повалит его одной рукой.
Давно к нему прилепилось прозвище— «карлик». За его рост и худобу. А он даже не обижается!
Но зато слава у него большая! Не нарадуются на Пашу учителя, пионервожатые, директор школы. Почти на каждом собрании его ставят в пример. Директор наш так и говорит: Паша — слава класса, цвет всей школы!
Если быть откровенным, мы все чуточку завидуем Павлику-Карлику. Ну просто удивляемся: золотая голова у парня!
Во-вторых, Паша у нас — известный общественник. Не гляди, что «карлик»,— и минуты не усидит на месте! Целыми днями крутится, как белка в колесе. То — на собрании дружины, то — на заседании редколлегии стенной газеты, то двоечников громит по школьному радиоузлу. Внешне неприметный Павлик-Карлик — наблюдателен, острый, даже едкий. Рисует такие карикатуры! Подчас вся школа заходится от смеха.
Как не столкнешься с Пашей в коридоре, все куда-то торопится, вечно спешит. И такой — важный, серьезный, озабоченный! Роняет на ходу: «Некогда, некогда… Тороплюсь, извини. Дела! Велят…» Будто кроме этих слов он других и не знает.
— И как так можно жить? — удивляется Симуш.— Кто велит? Директор? Учитель? Он, наверное, и задачи по велению только решает! Как думаешь? — спрашивает он меня.
Я пожимаю плечами. Не понимаю, почему Симуш на Павлика злится, но в словах его что-то есть. Я это чувствую.
— По-моему, он каким-то гипнозом еще обладает,—говорит Симуш.— А иначе как везде успеешь?
— Наверное,— соглашаюсь я.— Вот мы с тобой ничего не делаем, никаких поручений не выполняем, а все равно не успеваем! Как не корпишь, а урок домашний полностью не выучишь…
— Зато в футбол он играть не умеет! — с сознанием превосходства парирует Симуш.— Плевать мне на эти отметки! Я футболистом стану. Вот увидишь! Там отметки не нужны. Лишь бы ноги здоровые были. Еще и прославлюсь! Как Яшин или Блохин. И заграницу поеду. В другие страны. А он пусть посидит у телевизора и позавидует!