не похожи .
Она смеется, заново заворачивает тающий на руке лед.
– Да, преследовательница из меня была бы никуда не годная. Я вообще почти ни на что не гожусь.
– Чем же вы тогда занимаетесь ?
– Пишу некрологи, – отвечает она. – Бог – редактор моего информационного отдела.
– Жизнерадостная, должно быть, работенка.
– На самом деле, так и есть , – парирует она. – Не будем забывать, ведь этих людей помнят.
– Да, но за что их помнят?
– Гораздо чаще за хорошее, чем за плохое, – говорит она. – Но вы бы очень удивились, если бы узнали, у скольких людей есть тайны.
Чайник свистит. Я заливаю кипятком два чайных пакетика. Ставлю ее чашку на стол рядом с ней.
С ближайшего к окну дерева откалывается сосулька и вдребезги разбивается о дорожку.
– Итак, – начинает она, – я нахожусь где-то поблизости от Олд-Фарм-роуд?
– Не знаю.
– Как так, вы живете здесь – и не знаете?
– На некоторых здешних улицах даже нет табличек с названиями.
Солнце село, и я зажигаю несколько светильников.
– Я и не представляла, что уже так поздно, – вздыхает она. – Вы знаете какое-нибудь место, где я могла бы переночевать?
– Внизу на острове полно таких мест, но я не уверен, что вы сумеете туда добраться.
– А что-нибудь такое, до чего можно дойти пешком?
– Только ползком.
– Это не совсем то, что я планировала, – шутит она.
Я пытаюсь найти решение, но его нет – или, скорее, есть только одно.
– Вы могли бы остаться здесь.
– Это мило с вашей стороны, – мнется она, – но я не знаю…
Громкий треск, раздавшийся снаружи, пугает собаку, и она принимается бегать кругами, поджав хвост. Я выглядываю в окно. Здоровенный сук рухнул на переднее крыльцо и наглухо заблокировал дверь.
– Может быть, это знак, – говорит она. На мгновение задумывается. – Давайте я сначала позвоню, ладно?
– Телефон не работает.
Она достает из кармана мобильник.
– О, связь пока есть, – и нажимает несколько кнопок на телефоне.
– Вы не против, чтобы сказать мне свое полное имя и адрес? – спрашивает она.
– Гарри Вайс, 122, Вудс-роуд.
Звонок срабатывает с третьей попытки. Она говорит в трубку:
– Это Сэм Лесли. Сейчас 14 марта 2008 года. Я нахожусь на Мартас-Винъярд. Здесь ледяной шторм, и у меня приключилось несчастье с машиной. Разбитый нос, растяжение кисти, но могло бы быть и хуже. Ночую по адресу 122, Вудс-роуд, в доме человека, которого зовут Гарри Вайс. Рост метр восемьдесят с чем-то, худощавого сложения, волосы каштановые, борода, на вид лет сорока, у него есть немецкая овчарка.
Она захлопывает телефон-раскладушку и сует его обратно в карман.
– Только без обид, – говорит она. – Дело не в том, что я вам не доверяю.
– Ни я, ни Ральф не обижаемся.
Она отпивает глоток чая.
– Я тут вот о чем подумала, – говорит она. – Тот человек, которого я ищу, – может быть, вы его знаете.
– Сомневаюсь.
– Он исчез пять лет назад.
– Значит, пропал без вести.
– Нет, – возражает она.
Она кладет тряпку со льдом на столик, обходит комнату по периметру. Присаживается на корточки перед моей книжной полкой.
– Эй, гляньте-ка на это! – поднимает над головой книжку, так чтобы я видел обложку. – Это же он! Говорю вам – это знак!
– Как он выглядит?
– Не могу точно сказать, – признается она. – Ни на одной из его книг нет фото автора.
– Я много лет не открывал эту книжку, – говорю я.
Она принимается было листать страницы, но я подхожу к ней и забираю книгу.
– Прошу прощения, но я мог оставить на полях слишком личные записи.
– Я точно так же делаю, – заверяет она. – Но послушайте, вам не кажется, что это знак? То, что я ищу его – и оказываюсь здесь и нахожу эту книгу на вашей полке?
– Она когда-то была бестселлером, – возражаю я. – Наверняка она найдется во многих домах.
– Верно, – соглашается она. – Но он бы так не сказал.
– Вам-то откуда знать?
– Потому что я прочла все его книги.
– Я имею в виду, откуда вам знать, что бы он сказал сейчас ?
– А я и не знаю, – отвечает она. – Лишняя причина для того, чтобы отыскать его.
– Значит, вы не верите в совпадения.
– Вы знаете, кто такой Пол Уинчелл?
– Нет.
– Он озвучивал Тигру в «Винни-Пухе», – поясняет она. – А еще он был первым человеком, который запатентовал искусственное сердце, а его помощником был доктор Генри Геймлих – да-да, тот самый Геймлих. Говорю вам, у меня в голове слишком много разной информации. Дело в том, что Пол Уинчелл умер на один день раньше Джона Фидлера, который озвучивал поросенка Пятачка.
– И это означает…
– Трубач и аккордеонист Лоуренса Уэлка [1] умерли в тот же день.
– Трагическое совпадение, – говорю я.
– Джим Хенсон [2] и Сэмми Дейвис-младший [3] , – настаивает она. – Орвил Райт [4] и Ганди. Антониони и Бергман.
– Если в любой произвольно выбранный день умирает достаточное количество людей…
– Адамс и Джефферсон, – продолжает она. – Четвертого июля.
– Совпадение, – пожимаю я плечами.
– Я так не думаю, – настаивает она.
– Что-то в голосе у вас маловато уверенности.
Она трогает пальцами нос, осматривает их, проверяя, не идет ли кровь.
– То, во что слишком легко поверить, веры не стоит.
– Я не уверен, что из вас получился бы хороший проповедник.
– Лучшие проповедники больше всего сомневаются, – парирует она. Развязывает шнурки на ботинках неповрежденной рукой, сбрасывает их нога об ногу. – Я испачкала вам пол.
– От Ральф лужа гораздо больше.
Собака дремлет у двери; настораживает уши при звуках своей клички, но глаз не открывает.
– Ну, а вы чем занимаетесь?
– Каждый день одним и тем же. Выгуливаю Ральф. Если не слишком холодно, иду с ней на пляж. Слушаю музыку. Стараюсь не забывать звонить матери. Читаю стихи. Романы не люблю, и особенно длинные романы, поскольку не люблю привязываться к вещам. Только что начал читать книгу мемуаров, каждый из которых состоит из шести слов.
– Я знаю эту книгу! – подхватывает она. – Вся жизнь, сжатая в шесть слов.
– Пора начинать сначала, снова и снова . Это один из моих любимых.
– Я могла бы под этим подписаться, – говорит она.
– Я старался. Оказалось, что этого недостаточно .
– Воистину, – соглашается она.
– Время исцеляет все раны? Не совсем .
– Печально, зато верно, – замечает она. – И каков был бы ваш мемуар?
– Здравствуй, прощай. Любая история. Зачем притворяться?
– Слишком грустно.
Я вытираю насухо пол в том месте, где сидела Сэм. Ральф потягивается, пока я протираю вокруг нее.
– Я мог бы топнуть ногой прямо перед ее носом, и она бы ухом не повела. Мне это в ней нравится. Она незнакома с жестокостью.
– А какова была бы ее история?
– Я что, похож на человека, который пишет историю жизни своей собаки?
– Да.
– Как здорово, что вы здесь. Правда!
– Я тоже рада, что я здесь. Правда, причина , по которой я здесь оказалась, меня не радует.
Я смеюсь, хотя и не собирался этого делать.
– Прошу прощения, но это была история жизни Ральф.
– Что ж, – отвечает она, – но я действительно рада, что оказалась здесь.
– Мне не так часто приходится смеяться.
– Спорим, я угадаю, чем вы зарабатываете на жизнь.
– Я больше ничем не зарабатываю на жизнь.
– Вы слишком молоды, чтобы быть пенсионером.
– Очевидно, не слишком.
– Ладно, дайте-ка подумать… Бейсболка, борода лопатой, горные ботинки. Вы – богатый, эксцентричный предприниматель. Что-то вроде «гуглмэна», который каждый день заявлялся на работу в кроссовках и джинсах и сорвал куш.
– Увы – нет.
– Ладно, тогда вы работаете в музыкальной индустрии. Точно-точно, вы говорили, что слушаете музыку! Были продюсером студии звукозаписи, что-то типа того.
– Не-а.
– Дрессировщик собак.
– Мимо.
– Писатель, пишущий в жанре ужасов, что-то вроде Стивена Кинга. Вы пишете жуткие истории с местом действия на Мартас-Винъярд, но под псевдонимом. Гарри Вайс – это ваш псевдоним. А как ваше настоящее имя?
– Да ладно вам!
– Но это же возможно.
– Я был художником, – говорю я ей. – Но не слишком хорошим.
– Должно быть, все-таки хорошим, если уже успели отойти от дел.
– Если люди покупают то, чем ты торгуешь, это еще не значит, что твой товар хорош.
– Вы писали маслом?
– Я не смог бы писать маслом или рисовать даже ради спасения своей жизни. Я делал скульптуры из найденных предметов – из мусора, который люди выбрасывают или продают на гаражных распродажах. Старые письма, детские ботинки, призы из боулинга.
– А разве может художник выйти на пенсию?
– Конечно.
– Разве это профессия, а не человеческая суть ?
– Я больше в это не верю.
– Не верите – во что?
– Когда-то я верил, что могу спасать вещи.
– У вас здесь есть что-нибудь из ваших работ?
– Я все роздал. Чем старше я становлюсь, тем больше раздаю. К слову, могу я вас чем-нибудь покормить? Вы, должно быть, проголодались.
– Не думаю, что смогу жевать, – отвечает она. – Челюсть болит, да и вся голова тоже.
– Я мог бы приготовить суп.
– Спасибо, но я больше устала, чем проголодалась. Я выехала из Нью-Йорка сегодня ни свет ни заря.
Ледяной дождь теперь еще сильнее лупит по стеклам. Я выглядываю в окно: телефонные провода обвисли еще ниже, гамак касается земли.
– Как вы думаете, когда это кончится? – спрашивает она.
– Не раньше завтрашнего дня, – отвечаю я.
Она морщится, вращая поврежденной кистью.
– Я знаю, что еще рано, но вы не будете против, если я попытаюсь немного поспать?
– Я могу переночевать на диване, – говорю я ей, – а вы занимайте мою кровать.