Я инвалид попал в мир магии и меча Том 1
Пролог. Холодный Пепел
Тишина в комнате была почти осязаемой. Густая, вязкая, пропитанная запахом пыли и невысказанного отчаяния. Она въелась в волокна старого ковра, покрывала тонким слоем полки с коллекцией дисков — давно забытые артефакты ушедшей эпохи игр, когда у Кирилла еще были силы держать в руках геймпад часами напролет. Теперь они были лишь молчаливыми надгробиями счастливых времен.
На стенах, выцветшие от времени и равнодушного солнца, висели постеры. Они были его иконами, его единственными святыми. Вот мрачный воин с мечом размером с человеческий торс, Гатс из «Берсерка», вечно идущий против судьбы, истекающий кровью, но несломленный. Кирилл горько усмехался, глядя на него. Какая ирония. Рядом — эмблема Разведкорпуса из «Атаки Титанов», крылья свободы. Свободы, которой у него никогда не будет.
На полке, среди пыльных томов манги, застыла фигурка Лелуша ви Британия в позе триумфатора. Интеллект, стратегия, воля, способная изменить мир... и тело, прикованное к креслу. Кирилл видел в нем родственную душу, искаженное отражение своих собственных амбиций, запертых в бесполезной плоти.
Его трон, его тюрьма — инвалидное кресло — стояло у окна. За заляпанным стеклом разворачивалась жизнь. Детская площадка, полная смеха. Звуки удара мяча, пронзительные крики, споры — все то, что составляло саундтрек его потерянного детства, теперь было для него пыткой. Он смотрел на здоровых, подвижных детей с холодным, отстраненным любопытством энтомолога, изучающего чуждый и непонятный вид. Когда-то он был одним из них.
Солнечный луч, лениво ползущий по стене, достиг прикроватного столика. Там, как памятник безразличию, стояла тарелка. Вчерашний ужин. Гречневая каша превратилась в монолитную бурую массу, а сосиска сморщилась, покрывшись жирной, застывшей пленкой. Он помнил, как вчера вечером вошла мать. Она не посмотрела на него. Ее взгляд скользнул по стене, по окну, куда угодно, лишь бы не встретиться с его глазами. Рука, ставившая тарелку, едва заметно дрожала — не от заботы, а от желания поскорее закончить этот ритуал и уйти. «Поешь», — бросила она, и звук ее удаляющихся шагов был для него громче любого приговора.
Он не притронулся к еде. Дело было не в гордости. Внутри него была выжженная пустыня, где давно умерли и голод, и жажда, и любые другие желания. Осталась лишь всепоглощающая, бездонная апатия.
Десять лет. Иногда ему казалось, что это было в другой жизни, с другим мальчиком. Та жизнь пахла свежескошенной травой на футбольном поле, где он, задыхаясь от восторга, забивал свой первый гол. Она плавилась горячим асфальтом под колесами велосипеда, когда он мчался наперегонки с ветром. Она звенела смехом друзей у костра в летнем лагере.
А потом все запахи сменились одним — стерильным, едким запахом больницы.
Он помнил тот день в мельчайших деталях. Солнце светило так ярко, что приходилось щуриться. Он ехал из школы на своем стареньком, но любимом велосипеде, предвкушая вечер за новой игрой. Радость движения, работающие мышцы, ветер в волосах... Он был абсолютно, безоблачно счастлив.
И тут же — пронзительный, режущий уши визг тормозов. Он обернулся. Огромный, как чудовище, капот грузовика был так близко, что он успел разглядеть трещину на лобовом стекле и искаженное ужасом лицо водителя. Времени испугаться не было.
Сухой, тошнотворный хруст. Не металла, а чего-то внутри него. Ослепляющая вспышка боли в спине, будто в позвоночник вонзили раскаленный лом. Ощущение полета, невесомости... и жестокий, ломающий кости удар об асфальт. Последнее, что он увидел, прежде чем тьма забрала его, — это синее небо и собственная кровь, растекающаяся по серому асфальту причудливым узором.
Он очнулся в палате. Белые стены, белый потолок, белый халат врача. У доктора было уставшее, сочувствующее лицо, которое Кирилл возненавидел в ту же секунду. Он говорил что-то про «обширное повреждение спинного мозга на уровне позвонков Т10-Т11», про «полный паралич нижних конечностей», про «необратимые последствия». Слова были сложными, но смысл Кирилл понял сразу. Он слышал, как за спиной врача глухо всхлипнула мать, видел, как отец сжал кулаки так, что побелели костяшки.
А сам он не чувствовал ничего. Ни страха, ни горя. Только холод. Ледяной, всепроникающий холод, который поселился где-то глубоко внутри и больше его не покидал. Интеллект осознал приговор раньше, чем сердце смогло его прочувствовать. Ноги, которые еще утром несли его навстречу ветру, теперь были просто бесполезным куском мяса. Навсегда.
Сегодняшнее утро ничем не отличалось от тысяч предыдущих. Та же мучительная процедура пересаживания с кровати в кресло, требующая напряжения всех мышц верхней части тела. Та же механическая чистка зубов перед зеркалом, из которого на него смотрел незнакомец с его лицом. Бледная кожа, темные круги под глазами и взгляд старика.
Он подкатил к столу и включил ноутбук. Интернет — его вторая тюрьма, такая же безжалостная. Лента новостей пестрела жизнью. Старый школьный приятель выложил фотографии с похода в горы — сияющее лицо на фоне заснеженной вершины. Кирилл машинально отметил про себя: «Хорошая экипировка. Дорого». Технологический сайт трубил о прорыве в протезировании, но он знал — это не для него. Слишком сложно, слишком дорого, слишком далеко от его реальности. Вышел трейлер нового сезона аниме, которого он когда-то ждал. Сейчас, глядя на нарисованных героев, он не чувствовал ничего, кроме раздражения от их пафосных речей о надежде.
Он открыл пустой текстовый документ. Прощальная записка. Что он мог написать? «Простите, что был обузой»? Слишком жалко. «Вините себя»? Слишком жестоко и несправедливо. Он долго смотрел на мигающий курсор, а потом с силой захлопнул крышку ноутбука. Слова были бессмысленны. Его уход будет громче любых слов.
Решение было принято. Холодное, взвешенное, окончательное. Как финальный ход в долгой шахматной партии.
Он дотянулся до тумбочки. Пальцы, натренированные тысячами часов нажимания на кнопки геймпада, легко вскрыли блистеры с сильнодействующим обезболивающим, которое ему выписывали тоннами. Горсть белых таблеток на ладони. Его ключ к свободе.
Он забросил их в рот. Горький, химический вкус. Запил теплой водой из стакана. Все. Обратного пути нет.
Он откинулся на подушки, закрыл глаза и стал ждать. Сначала не было ничего. А потом мир начал таять. Звуки стали глухими, свет померк. Постер на стене поплыл, и ему на мгновение показалось, что нарисованный воин кивнул ему. Из глубин памяти начали всплывать голоса. Смех матери, когда он был совсем маленьким. Одобрительный бас отца после выигранного матча. А потом — их шепот за дверью: «Я так больше не могу...», «Он никогда не поправится...».
Сознание цеплялось за реальность, но наркотик был сильнее. Он чувствовал, как его «я» растворяется, распадается на части. И в этой последней агонии, в этом финальном акте распада, он сконцентрировал всю свою волю, всю свою тоску и несбывшиеся мечты в одной-единственной мысли. Она была не криком, а отчаянным шепотом во вселенскую пустоту.
«Если есть хоть какой-то шанс... хоть какой-то другой мир... бог... система... что угодно... Дайте мне его. Дайте мне тело, которое может двигаться. Дайте мне цель. Я не прошу о счастье. Я прошу о шансе. О праве бороться...»
Тьма сомкнулась. Холодная. Абсолютная. Безвременная.
А затем из этого небытия родилось ощущение.
Он был в тепле. В тесноте. Со всех сторон его что-то обволакивало, поддерживало. Он слышал глухой, ритмичный стук — тук-тук, тук-тук. Он был живым. Его сознание, острое и циничное, было заперто в чем-то невероятно слабом и беспомощном.
Прошла вечность, прежде чем его вытолкнуло наружу, в ослепляющий свет и оглушающий шум. Первый вдох обжег легкие, и он закричал — тонким, пронзительным плачем младенца.
Мир был калейдоскопом размытых пятен и непонятных звуков. Но его разум уже работал на полную мощность, анализируя. Запах — дерево, дым, травы. Звуки — незнакомый язык, который его мозг почему-то начал расшифровывать. Он почувствовал, как его поднимают гигантские, но нежные руки. Он заставил себя сфокусировать зрение.
Над ним склонилось лицо женщины. Уставшее, но счастливое. За ней виднелся мужчина с густой бородой и добрыми глазами. Новые родители. Новая жизнь.
И тут он почувствовал это. Он послал мысленный импульс к пальцам ног. И ощутил их. Ощутил, как они шевельнулись.
Я могу двигаться.
Эта мысль была подобна взрыву сверхновой в его сознании. Восторг был настолько ошеломляющим, что он едва не потерял сознание снова.
И в этот момент, прямо перед его глазами, в воздухе вспыхнула полупрозрачная синяя табличка. Идеально ровный шрифт, мягкое свечение. Интерфейс, о котором он мог только мечтать, стал реальностью.
Последняя фраза, пронизанная черным юмором, была вишенкой на торте.
Из горла Кирилла, теперь уже в теле безымянного младенца, вырвался странный звук — не то всхлип, не то смех. Его безумная мечта сбылась. Ему дали не просто второй шанс. Ему дали новые правила игры.
И он, чья воля была выкована в десятилетней пытке, собирался стать в этой игре лучшим.
Глава 1 Мир на вкус и запах
Сознание вернулось не вспышкой, а медленным, тягучим рассветом. Первым был звук — глухой, ритмичный стук сердца его новой матери, Элары. Этот звук стал его метрономом, колыбельной, единственной константой в хаосе новых ощущений. В прошлой жизни тишина была его проклятием; здесь же он упивался каждым звуком, жадно впитывая их, как сухая земля впитывает влагу.
Первый год.
Его мир был крошечным и состоял из четырех основных элементов: колыбель, руки матери, потолок и огонь в очаге. Кирилл, чье новое имя было Кайл, проводил бесконечные часы, изучая эти элементы с дотошностью ученого, попавшего в иную реальность. Что, в общем-то, и было правдой.
Колыбель, грубо вырезанная из цельного куска дерева его отцом, Рориком, пахла смолой и чем-то сладковатым, возможно, мхом, которым заделывали щели. Она была его первой крепостью. Потолок — низкий, из потемневших от времени и дыма балок, на которых висели пучки сушеных трав. Их аромат был сложным, многослойным: терпкая полынь, сладковатая мята и что-то горькое, лекарственное. Кайл каталогизировал эти запахи, связывая их с обрывками фраз, которые улавливал. «От кашля», «для сна», «отгонять мокриц».