Огонь был живым божеством этого маленького мира. Он дарил тепло, плясал тенями на стенах, готовил еду. Когда Рорик подбрасывал в очаг новые поленья, пламя жадно рычало, и по комнате разносился уютный треск. Система услужливо подсвечивала объект в его поле зрения.
Система была его единственным молчаливым собеседником, окном в прошлое «я». Она не лезла с советами, лишь сухо констатировала факты, когда он достаточно долго фокусировался на предмете. Это помогало не сойти с ума в теле, которое отказывалось подчиняться взрослому разуму.
Семья была его главным объектом изучения. Элара, его новая мать, была молодой женщиной с уставшими, но невероятно нежными глазами. Ее руки, огрубевшие от стирки в ледяной воде и работы в огороде, были самыми ласковыми на свете. Когда она брала его на руки, от нее пахло молоком, хлебом и едва уловимым ароматом полевых цветов. Она часто пела ему — простые, незамысловатые песни о солнце, реке и лесных духах. Ее голос был негромким, но чистым, и под него Кайл позволял своему взрослому разуму на время уснуть.
«Какой же он тихий, Рорик», — часто шептала она мужу по ночам, думая, что младенец спит. Ее голос был полон тревоги и любви. «Все дети кричат, требуют, а наш... смотрит. Будто понимает все. Иногда мне страшно от его взгляда».
Рорик, его отец, был полной противоположностью. Высокий, широкоплечий мужчина с руками, похожими на корневища старого дуба. Его ладони были покрыты мозолями от топора и плуга. Когда он возвращался с поля или из леса, он приносил с собой запахи земли, пота и свежего ветра. Он редко говорил ласковые слова, но его любовь проявлялась в действиях. В идеально выструганной колыбели. В том, как он осторожно, почти благоговейно, касался пальцем крошечной ладошки Кайла.
«Сильным будет», — отвечал он жене. Его голос был низким и уверенным, как земля под ногами. «Это хорошо, что тихий. Значит, думает. В нашем мире думать важнее, чем кричать. Посмотри на него, Элара. Он смотрит на огонь не как дитя, а как мастер, оценивающий свою работу. Этот мальчик — не простой. Он — наш дар».
Кайл слушал их, и его циничное сердце, покрытое шрамами прошлой жизни, впервые за много лет чувствовало что-то похожее на тепло. Эти люди, простые и бедные, давали ему то, чего он был лишен в прошлой, «цивилизованной» жизни — безусловную любовь и принятие. И он поклялся себе, что однажды отплатит им.
Язык давался ему на удивление легко. Навык «Глаза Геймера» и аналитический склад ума творили чудеса. Он впитывал слова, сопоставлял их с предметами, действиями, эмоциями. «Ма-ма» — это тепло, запах молока и тихая песня. «Па-па» — это сила, запах дерева и чувство защищенности. «Огонь» — это тепло, но если подойти слишком близко, Система выдает предупреждение:
[Опасность! Получение урона!].
К концу первого года он уже понимал большую часть бытовых разговоров и накопил пассивный словарный запас, которому позавидовал бы любой лингвист. Но он молчал. Говорить — значило выдать себя. А он еще слишком многого не знал об этом мире.
Годы 2-3. Исследователь.
Научиться ползать было унизительно. Его мозг отдавал четкие команды, но тело, слабое и нескоординированное, отвечало лишь жалкими, беспорядочными рывками. Он злился, падал, бился головой о пол, вызывая панику у Элары, и снова пытался. Это была его первая битва в новом мире, и он выиграл ее, проявив то же упрямство, с которым когда-то проходил сложнейших боссов.
Когда он сделал первый шаг, держась за протянутый палец Рорика, мир взорвался новыми возможностями. Теперь он мог исследовать.
Дом, который казался ему вселенной, оказался всего лишь одной комнатой, разделенной занавеской на спальную и кухонную зоны. Мебель была простой и функциональной: стол, две лавки, полки для посуды и родительская кровать. Но для Кайла каждый предмет был сокровищем. Он трогал шероховатую поверхность стола, гладил глиняные кружки, вдыхал запах кислой капусты из бочки в углу.
Улица была откровением. Деревня Кленовый Лог состояла из двух десятков таких же, как у них, домов, разбросанных вдоль грязной, разбитой дороги. В центре стоял колодец — сердце деревни, место, где женщины обменивались новостями, а мужчины обсуждали виды на урожай. Воздух был наполнен мычанием коров, кудахтаньем кур и запахом навоза, который на удивление не казался Кайлу отвратительным. Это был запах жизни.
Люди в деревне были простыми и грубоватыми. Они с любопытством поглядывали на «тихого сына Рорика».
«Странный он у тебя, Рорик», — говорил сосед, старый Гром, коренастый мужик с бородой лопатой, когда видел, как маленький Кайл часами сидит на крыльце и просто смотрит, не издавая ни звука. «Мои в его годы уже вовсю горшки били да котам хвосты крутили. А твой... будто старик в теле мальца».
«Зато не плачет попусту», — с гордостью отвечал Рорик, но в глубине души он тоже беспокоился. Он видел, как Кайл смотрит на пролетающую птицу, и во взгляде его сына было не детское любопытство, а оценка траектории полета.
Кайл начал говорить. Он делал это осторожно, подражая другим детям. Простые слова: «мама», «папа», «дай», «больно». Он намеренно допускал ошибки, коверкал звуки, чтобы не выделяться. Это было частью его маскировки. Самым сложным было сдерживать свой интеллект, притворяться обычным ребенком. Когда Элара показывала ему три яблока и говорила «много», ему приходилось подавлять желание объяснить ей основы счета.
Год 4. Мыслитель и Искра.
К четырем годам Кайл стал полноправным жителем деревни. Маленький, худенький мальчик с непроницаемым лицом и глазами, которые, казалось, видели больше, чем положено ребенку. Он помогал матери по дому, кормил кур, но его главной работой было слушать.
Он сидел у очага, когда к отцу приходили другие мужчины, и впитывал их разговоры. Он узнал, что за лесом, в дне пути, находится город Вереск, где есть наместник Барона. Узнал, что в лесу водятся волки и иногда гоблины, поэтому ходить туда в одиночку опасно. Узнал, что налоги Барону растут с каждым годом, и жизнь становится тяжелее. Этот мир не был сказкой. Он был суровым и прагматичным.
Его Система тоже эволюционировала. Появились новые вкладки.
Высокие показатели Интеллекта и Мудрости были результатом слияния его взрослого разума с новым телом. Он был умнее любого взрослого в этой деревне, но понимал, что этот ум — его главный козырь и главная опасность.
Открытие произошло в холодный осенний вечер. Рорик задержался в лесу, а дрова в очаге почти прогорели. В доме стало промозгло и сыро. Элара кутала его в старое одеяло, но холод пробирал до костей. Кайл смотрел на угасающие угли. Он вспомнил то чувство абсолютной беспомощности в инвалидном кресле, когда не мог даже дотянуться до пледа.
И он захотел тепла.
Он не думал о магии. Он просто захотел. Всем своим существом, всей силой своей воли, закаленной годами страданий. Он протянул руку к углям, представляя, как они снова вспыхивают ярким, жарким пламенем.
На кончике его пальца, в миллиметре от кожи, зародился крошечный огонек. Он был размером с искру, но горел ровным, уверенным светом. Он не обжигал. Он был теплым, послушным, живым.
Кайл застыл, глядя на это чудо. Десять лет он был рабом своего тела. Теперь само мироздание подчинилось его воле. Восторг был настолько сильным и чистым, что перехватило дыхание.
В этот момент в дом вошла Элара. Она несла последнюю охапку хвороста. Увидев огонек на пальце сына, она выронила дрова. В ее глазах смешались страх, изумление и... благоговение.
— Духи... — прошептала она, медленно опускаясь на колени. — Матерь-Земля, тебя благословили духи огня, сынок.
Кайл посмотрел на свою мать, потом на огонек, который тут же погас, стоило ему отвлечься. Он понял. Его характеристика «Магическая одаренность: 9» — это не просто цифра. Это его путь. Его оружие. Его шанс стать не просто выжившим, а кем-то большим.
В эту ночь он впервые за свою новую жизнь не спал. Он лежал с открытыми глазами, снова и снова вызывая крошечную, послушную искорку. Он смотрел на нее, и в его детских глазах отражалось пламя — не только магическое, но и пламя амбиций, которое, как он думал, давно погасло в его душе.
Игра началась. И на этот раз он был не просто зрителем. Он был игроком с невероятными стартовыми бонусами.
Глава 2 Шепот у очага и тайные искры
Ночь после открытия была густой и напряженной. Тишина в доме больше не была умиротворяющей; она звенела от невысказанных слов и затаенных эмоций. Кайл лежал в своей маленькой кровати у стены, притворившись спящим. Он замедлил дыхание, расслабил мышцы — навыки, отточенные годами вынужденного бездействия в прошлой жизни, оказались бесценны и в этой. Он был не просто ребенком, спящим в своей постели. Он был шпионом на вражеской территории, и эпицентром этой территории был его собственный дом.
Его уши, привыкшие улавливать малейшие шорохи, были навострены. Он слышал, как потрескивают угли в остывающем очаге, как за стеной тоскливо воет ветер, и как напряженно бьются два сердца его новых родителей.
Наконец, когда молчание стало невыносимым, Элара заговорила. Ее шепот был едва слышен, хрупок, как крыло мотылька.
— Рорик... ты видел?
Ответа не последовало. Кайл услышал лишь, как скрипнула лавка под весом отца, который, видимо, сел, повернувшись к огню.
— Я не сошла с ума, — с отчаянием в голосе продолжила Элара. — Прямо на его пальце. Огонек. Настоящий. Он не обжигал его. Он... слушался.
— Я видел, — голос Рорика был низким и хриплым, как скрежет камней. Он не был напуган, как Элара. В его тоне Кайл уловил нечто иное — тяжелую, давящую задумчивость.
— Что это? Духи? Благословение? Или... — она запнулась, боясь произнести страшное слово, — ...проклятье? Старая Нанна рассказывала про детей, отмеченных хаосом. Их забирают...
— Молчи, женщина! — резко оборвал ее Рорик. Не грубо, но властно. — Не произноси это слово в нашем доме. То, что я видел, не было хаосом. Хаос жжет и разрушает. А этот огонь... он был ручным. Послушным. Это дар.