Сжала зубы Прасковья, размышляет, говорить али нет.
— Лодку они у Елизара чинят, — влезла старшая девка.
— Зачем? — ахнула Прасковья, на дочку смотря.
— Знашь, кака у них любовь! — качает девка головой.
Фёкла кивнула, без слов благодаря, и тут же выбежала. Есть ещё время передумать. А как узнает Касьян? И ей достанется. Вон Лушка до сих пор шёлковая ходит, потому что сидеть больно. Отходил-таки её отец.
Ноги всё ж донесли её до Елизара. А там и парня увидала. Кивает, мол, отойди. Удивился Назар на Фёклу глядя: что такое? Дело оставил и подошёл, пока отец ему в спину смотрит. Только в руке Назара инструмент зажат.
— Ты бы положил топорик, Назарушка, — не может от орудия глаз отвести Фёкла. Никак узнает от ней сейчас, да горе выйдет.
— С Улькой чего приключилось? — глаза широко смотрят, испуганно.
— Нет, — неуверенно качает головой Фёкла. — Живая, здоровая.
— А чего ж тады?
— Нельзя ей нынче из дому, отец наказ дал.
— Отчего ж такой наказ?
— Ты приходи завтра до петухов, всё сама тебе скажет, — решилась Фёкла. Боязно дочь пускать, только пусть хоть глоток свободы почует. Попрощается с парнем Касьян не даст ведь, не поймёт. А она проследит, побудет с ними. Так Улька завсегда благодарна ей будет.
— Ночью? — ахнул Назар.
— Только цыц, — шикнула на него Фёкла, глазами водя по сторонам. — Чтоб не прознал никто, иначе беде быть!
— Отчего ж тайна такая? — никак не поймёт парень, а топорик не отпускает.
— До петухов, — повторяет тихо Фёкла. — И смотри, никому, — приложила палец к губам. — Ежели сегодня не придёшь — вообще не приходи!
Сказала и бежать, только лапти сверкают. Прохудились, новые уж пора плести, эти почти две недели как ходют, сносились. Касьян хорошо плетёт, только нынче не до лаптей ему, надо бы Петьку просить, не хуже отца смастерит. Только зол на неё сынок, а чего она поделать с любовью его может? Ничего, поглядит-поглядит да как надобно для родных поступит.
Вошла в дом, а там её не только Ульянка с новостями ждёт, Касьян на жену зыркает из угла.
— Где была, когда велено за дочкой глядеть?
— Что ж мне теперь шагу из дома не сделать? — пытается Фёкла жар на щеках унять. — Гусят думаю у соседки вменять, гусочек завесть хочу.
— Ааа, — тянет Касьян, успокаиваясь. Хозяйством обживаться завсегда хорошо. — И на что менять?
— На муку, — продолжает врать Фёкла, да только далеко уж во лжи зашла, не остановиться.
Прищурился Касьян, в голове себе чего-то кумекая, но промолчал. А Улька на мать во все глаза смотрит, застыла, ищет, чтоб знак какой та подала. И кажется, будто всё ж Фёкла кивает. Забилось чаще сердце в груди девичьей, вот-вот выпрыгнет наружу, и улыбка сама на губы просится.
— Чего это? — не понимает Касьян, глядя, как Ульянка улыбается, и тут же на жену смотрит, пока та лапти снимает. — Чего так лыбится?
— А мне почём знать⁈ — сдвигает брови жена. — У ней и спроси.
— Полотенце, батюшка, ладно выходит. Радуюсь, — отозвалась дочка.
— Полотенце, — пробурчал под нос Касьян. — Полотенце, — вздохнул он. — Ты готовься, — внезапно сказал, будто время было что ни есть подходящее. — Через два дня жених твой придёт.
— Какой жених⁈ — обомлела Ульяна, а в голове только «Назар» слово бьётся.
— Один у тебя, — стукнул по столу Касьян. — И говорить нечего! Запомни, Улька. Зосим Рябой.
— Батюшка, не губи, — заревела Ульяна. — Век тебе благодарна буду, коли за Назара отдашь.
— Нет у меня века, — отмахнулся. — Как и хлеба. Ещё поглядишь. Будешь, как барыня в шубах ходить, у него этого добра много. Ничего для тебя не пожалеет.
Бросила Ульяна взгляд на иконы, на которых кресты на себя накладывала, и задумалась. Покарает ли её Бог, ежели она слово своё нарушит?
Глава 4
Темна ночь. Только горит в углу лампадка, да дрова потрескивают в печи. Спит Касьян на конике, как подобает хозяину. Ежели кто в дом сунется — первым должон встретить. Предлагала ему жена на печку нынче перебраться, ночь прохладная выдалась, только на печи старики и дети спят, а он уж давно не дитё, да и в старики записывать рано. Поджарый, сильный, волевой. У такого ещё десять детей народиться могут. А уже внуки народились. У Авдотьи двое. Скоро и Улька станет женой, а там быстро детишки пойдут, а за ней Петька девицу в дом приведёт.
Спит изба, а Фёкла с Ульянкой ждут, когда выйти можно будет. Только захочет подняться дочка, а мать ей.
— Рано.
Как утерпеть, когда чует сердце, что за окном уже суженый её дожидается. Слышат, будто глубоко Касьян дышит, сап пошёл следком. А как захрапел хозяин, не выдержала Ульяна, вскочила с места и бросилась вон из избы.
— Ах ты ж, — выругалась Фёкла, медленно поднимаясь с лавки. Грузная, дородная, не поспеть за тонкой дочкой. Даже дверца скрипучая голоса не подала, будто помочь хотела влюблённым. Но только ступила Фёкла, как ту же храп прервался.
— Что такое? — вопрошает Касьян, глядя на призрачную фигуру в ночи.
— Я это, я, — спи, — шепчет жена, а у самой сердце в груди заходится. Никак прознает Касьян, никому спуску не даст.
— Куды? — опять вопрос задаёт.
— По нужде, чтоб тебя, да спи уже, — нарочно ругается, а сама Богу душу почти отдала. Бежать бы туды к молодым, а она мужа баюкает. Ступила шаг.
— Улька где? — опять не успокаивается Касьян, встать собирается, будто и впрямь чует что.
— Спит девка, неужто будить станешь по дурости своей?
Глянул в темноту отец, не ясно, спит али нет. А Фёкле и оставить его тут страшно, никак и впрямь проверять пойдёт, и бежать надобно. «Ууууу, ирод», — думает про себя. «Вот дура старая, что Назарку позвала».
Только шаг, а он не успокаивается.
— Сильно серчает на меня Улька? — будто и впрямь дело ему до неё есть.
— А сам-то как думаешь⁈ Конечно, — шипит Фёкла. — Спи уже, детей разбудишь, — машет на него. Трогает за плечо и пытается к лавке придавить. — Утро уж скоро, ну!
Сколько прошло? Чего успели за это время молодые натворить? Ой, что же Фёкла наделала. А ежели сбегут?
— Я вот что думаю, — опять усаживается на конике Касьян, — ежели пшеницы у Зосима больше нужного попросить, можно её и продать будет.
— Ага, — нервно кивает Фёкла, прислушиваясь к звукам за избой. Даже собака не брешет, такая тишина. Куды подевались?
— Зосим сказал, что не будет Ульянка девицей — с позором выгонит, на всю деревню слухи пойдут. Ты — мать, что знаешь по этому?
Обомлела Фёкла. Не Касьян, а чёрт какой-то. Будто чует всё.
— Де’вица она, де’вица, — говорит, а сама уж не верит. Надо как-то мужа уложить, чтобы Ульку с улицы вернуть. И чтобы ещё раз Фёкла уговорилась на такое⁈ Ни в жисть!
— Вот и хорошо, хорошо, — кивает Касьян, чего-то опять себе на уме кумекая. — Ты только не думай им свиданку устроить, — опять говорит, и Фёклу в который раз испугом обдаёт. Не муж с ней живёт, чёрт, что мысли людские читает будто. Это ж как можно было столько угадать⁈ — Слыхала?
— Ещё из своего ума не выжила, — отвечает жена, чтобы хоть что-то ответить, а сама понимает. Ежели что молодые делать стали, так поздно, не успела точно. Оставалось надеяться, что дочка на иконах клялась.
Как только Улька вылетела за порог и сбежала босыми ногами по ступенькам, бросилась к калитке. Старый Черныш лишь повилял хвостом, завидев хозяйку, и проводил взглядом девицу, выбежавшую за калитку.
— Назар, — бросилась в объятья парня, кутающегося в армяк. Пришёл как только стемнело, боялся момент упустить, когда зазноба его появится. Простоял не знает сколько, только луна была его провожатой, да где-то вдалеке выла псина.
— Улюшка, — прижал к себе девицу, чувствуя, как дрожит. — Погодь, сейчас, — отстранил, стаскивая с себя армяк и покрывая свою любимую.
— Уедем, Назар, сбежим, — молит девушка, еле различая его лицо в свете луны.
— Да куды ж? — не понимает парень. — И зачем?
Не знает ещё, не ведает. Придётся Ульяне теперича ему всё рассказать.
— Замуж меня выдают, мой ненаглядный.
— Знаю, любушка. Ежели жребий…
— Не за тебя, Назар, — сразу перебивает, чтобы речь его не слушать. И так знает, что сказать хочет.
— Как? — ахает, смотря недоверчиво.
Сводит ноги от холода Ульяне, только молчит. Не хочет встречи прерывать.
— Зосим Рябой батюшке зерна вдоволь даёт. Загубят мою жизнь за пшеницу.
Качает головой Назар, думу думает, что сделать можно.
— Бежим, — тянет Ульяна, только куда ей босоногой, простоволосой идти? Где их ждут теперь?
— Погоди, подумать надо! — останавливает парень. — Припасов взять, одёжи. Да и ежели не приду на жребий, искать станут. Как жить будем, Улюшка?
Положила на плечи его думу страшную, ждала, заберёт её сразу, а он будто не рад.
— Любушка моя, — прижимает к себе, а она на ноги ему наступает. Только сейчас понял Назар, что Ульяна без лаптей пред ним стоит.
— Да чего же ты, — подхватил на руки, прижал к себе. — Больше жизни люблю!
Дарит она поцелуй ему, а в груди всё жарче жар разгорается.
— Знаю место, — шепчет на ухо, — ставь на землю.
— Не желаю! — противится парень.
— Ставь, говорю. Скоро жаром меня своим согреешь. Уж, ежели не суждено мне твоей женой стать, так и Зосиму не бывать моим первым!
— Не боишься, что люди скажут?
— Пред собой хочу быть честной, — отвечает. — Выбрала тебя в мужи, потому тебя любить хочу, а на него и смотреть не стану.
Добрались они до сенника, забрались наверх. И случилось меж ними то, что только между мужем и женой бывает.
— Люблю тебя, Назарушка, — шептали её губы, когда он накрывал их поцелуем. — Никого так любить не стану боле.
— Как дело решится — сразу за тобой, — обещает Назар, да только не знает, что прежде свадьба, а уж потом жребий его.
— Выпрошу у батюшки твоего благословение, найду зерно! — говорит и будто сам себе верит. Кажется сейчас, когда волшебство с ним происходит, что всё решить он может, всё ему подвластно.