Людям не нравится это. Не нравится, когда ты не уважаешь границу их личного пространства, не нравится, как смотришь им в глаза, нарушая душевное спокойствие. Но Яна не отводит взгляд. Стойкая, однако. Со мной мало кто может соперничать в таком. Девушка продолжает смотреть мне в глаза, будто испытывая на прочность.
– Значит, скажу еще раз: вы сноб.
Яна протягивает мне обратно стаканчик с остатками кофе, и я машинально беру его в руки, а после добавляет:
– А за кофе все-таки извините.
И, не дождавшись ответа, удаляется в лабораторию. Хорошо, что в автомате кофе, а не жидкий азот. Я уверен, что если бы Яна захотела меня и им облить, она бы это сделала.
Уже нет никакого желания допивать кофе. На моей белоснежной рубашке красуется коричневое пятно. Наверное, именно так чувствовала себя Яна, когда я случайно поддал газу около лужи, – бессмысленно и глупо, без четкого плана, как действовать дальше. Но, в отличие от нее, у меня есть запасная рубашка.
Уж не знаю, откуда во мне проснулась совесть, но мне стало даже… жаль этого гнома, который едва доходит макушкой мне до груди.
К счастью, у меня в шкафчике в запасе осталось еще несколько комплектов и два халата, которые я каждую неделю отдаю в прачечную. Неприязнь к микробам у меня с детства. Чистота – залог светлого ума. Если что, это я сам придумал и горжусь тем, что мои слова растаскивают на цитаты в научном центре, как бесплатные горячие пирожки.
Дойдя до раздевалки, нахожу в своем шкафчике сменную одежду, переодеваюсь и вновь выхожу в коридор. Секунду с опаской смотрю по сторонам – вдруг эта катастрофа решит еще раз отыграться на мне? И, убедившись, что ее нет рядом, иду, вспоминая злосчастный автомат, в свою лабораторию.
Центр спроектирован так, что у каждой команды есть своя лаборатория для «мокрой» биологии и офисное пространство для бумажной волокиты. Наша лаборатория занимает целый этаж, не считая зон общего пользования. Прохожу через крыло отдыха, где для сотрудников организована небольшая рекреация, но не успеваю ее пройти, как слышу голос нашего руководителя направления:
– Эй, Марк! Иди сюда!
Я хотел было сделать вид, что не услышал его, но не получилось.
Максим Дмитриевич – хороший человек, но у него ужасное чувство юмора. Я бы даже сказал, что для ученого слишком ужасное.
Он давно ведет нашу группу. Отец очень ценит его с самого момента основания центра, а начали они вместе работать еще раньше. Потом он дал ему возможность возглавить одну из ведущих отраслей, и теперь мы все дружно варимся в биоинженерии и прочем биотехе. Играемся с РНК и ДНК, как закройщики с ножницами.
Максиму Дмитриевичу сорок шесть лет, он в самом расцвете сил. Он рано защитил докторскую, благодаря которой они и сошлись с отцом. Высокий, подтянутый. Карие глаза, короткие волосы. Носит костюмы из среднего ценового сегмента, обувь покупает на распродажах. Любит растворимый кофе, бесплатные круассаны по четвергам, тако и «Звездные войны». Откуда у меня такое досье на него? Все просто: я люблю четкость, ясность, факты, и внимательно слушаю рассказы отца. Хочу знать, с кем веду дела… Впрочем, не суть.
– Народ! – восклицает он, подняв одну руку вверх.
Я останавливаюсь у стены, и мои глаза разом попадают… на эту девчонку! Она сложила руки на груди и не видит меня, зато внимательно слушает Максима Дмитриевича.
– Хочу вам представить нашего нового сотрудника!
Он поворачивается ко мне и протягивает руку. Я оглядываюсь по сторонам и ищу новенького, на которого он показывает. Знаю, что он таким образом просит меня подойти, но все же всеми силами делаю вид, что не понимаю, о чем речь.
– Марк, давай! – добавляет он и хмурит брови, будто я его расстраиваю.
– Вы мне? – удивленно смотрю на шефа, и он кивает мне в ответ. – Что ж…
Выхожу в центр рекреации. Шеф кладет одну руку мне на плечо.
– Леди и джентльмены!..
– Мы не в театре…
Я точно знаю, что шеф услышал мои слова, но он даже не подает вида.
– Хочу представить вам нового работника нашего центра – Робера Марка Борисовича!
По всей видимости, сейчас должны прозвучать аплодисменты, но никто и бровью не ведет. Все как стояли, так и стоят.
– Теперь он будет возглавлять Группу вирусных инфекций! Прошу любить и жаловать!
– Но ведь Марк Борисович уже и так возглавляет нашу группу, – подмечает Александра Петровна, которая работает тут с основания центра.
Ее светлые волосы собраны в пучок, и, сколько тут работаю, я ни разу не видел, чтобы она их распускала. Морщины уже проедают ее лицо, а серые глаза выцветают и теряют свой блеск. Александра Петровна жалуется на лишний вес, поэтому каждое утро понедельника садится на диету и каждое утро вторника съедает два пончика, думая, что я этого не вижу.
– Александра! Ну что ты за человек! – восклицает шеф.
– Когда доктор Максим Дмитриевич сообщает новость, нужно со всей ответственностью подходить к своей реакции на нее! Слово не воробей, вылетит – не поймаешь!
Денис Бурков, еще одна заноза в ж… хм. Он просит называть его Дэвид, через протяжное «э» – так ему кажется, что он выделяется из горы серого пластика. Но мы все равно называем его Денисом.
– Но ведь Марк Борисович давно тут работает, – продолжает настаивать Александра.
Я стою с прямой спиной, мечтая, чтобы этот спектакль закончился.
– Да, почему вы его представляете как нового сотрудника? – поддерживает Александру Екатерина, которая тоже входит в мою команду.
– Дурдом какой-то… – шепчет рядом Михаил.
– Да боже правый! – восклицает Максим Дмитриевич. – Вы даже подыграть не можете, что за коллектив из вас?!
– Полностью с вами согласен, – добавляет Денис, подходя к Максиму Дмитриевичу.
Шеф фыркает и, молча развернувшись, идет в свой кабинет. Круг редеет, все разбредаются кто куда. Кто-то остается поболтать, кто-то уходит работать.
Нет, мне нравится моя команда и то, что меня наконец-то формально назначили ее руководителем. То есть по факту я продолжаю быть своего рода заместителем Максима Дмитриевича по научной работе, но без административного ада, и имею возможность посвящать науке все свое время.
А что касается Максима Дмитриевича… Ну, чаще всего его шутки и попытки разыграть нас выливаются в два русла – или в трагедию, или в фиаско.
Пожимаю плечами и, поправив очки, направляюсь в лабораторию. Все-таки написание статей еще никто не отменял.
Глава 3Яна
– Ничего не могу понять.
Откидываюсь на спинку кресла и с трудом пытаюсь собраться с мыслями. День-дребедень, никак иначе. Ничто не вяжется в нем. Будто высшие силы пытаются испортить и пробить дно невезения в моей жизни. И только черт знает, что будет в следующее мгновение.
Вокруг темнота, свет исходит только от монитора компьютера и лампочек конфокала. Микроскопная – это маленькая душная комнатка без окон, чтобы свет не мешал рассматривать светящиеся метки.
– Что такое?
Женя стучится в микроскопную и с любопытством смотрит на меня через защитные очки.
– Никак не могу понять, почему светятся сплошные артефакты, это мешает окрашиванию.
Женя пододвигает ко мне скрипучее кресло.
– В плане? Что не так?
– Я уже в шестой раз крашу антителами с GFP и проваливаю опыт. Ты сейчас ослепнешь, там все зеленое.
Обреченный вздох, словно девиз этого дня, срывается с моих уст.
– Вот, видишь?
Даю Жене возможность посмотреть в окуляры моего конфокального микроскопа. Она снимает защитные очки и щурится, настраивая фокус под себя.
– Это те кастомные антитела? – спрашивает Женя, продолжая рассматривать клетки под микроскопом.
– Да.
Снова тяжело вздыхаю. Как будто все, что я умею в своей жизни, – это исследовать глупые клетки и механически капать пипеткой.
– Я делаю все по протоколу, только на прошлой неделе был тренинг.
– И тебе сразу выдали препараты на окрашивание?
– Я уже несколько раз повторила, никакой вообще специфики.
Женя отстраняется от микроскопа и задумывается, поджав губы.
Наша лаборатория – открытого типа, правда, столы для исследований разделяются тонкими гипсокартонными перегородками. На каждом столе стоят компьютеры, над которыми Максим Дмитриевич чахнет как Кощей над златом и готов шкуру содрать, если мы их будем выключать, а не переводить в спящий режим. Почему так? Я не знаю.
На самом деле мне нравится центр. Тут просторно, коллектив хороший (за исключением некоторых личностей), и кормят тут сносно. Да и зарплата достойная для недавней выпускницы магистратуры. Вот только иногда – а точнее, частенько – хочется посидеть в гордом одиночестве, чтобы хоть как-то собраться с мыслями, ведь наблюдение требует тишины. Поэтому я с большим энтузиазмом взялась за работу с микроскопом, надеясь подольше посидеть в уединении. В большинстве случаев в лаборатории шумно.
Вот и сейчас кто-то болтает по телефону, хотя можно уйти в переговорную на другой этаж, кто-то бранится, потому что очередное относительное стандартное отклонение беспощадно улетело за пятьдесят процентов, а кто-то вообще ест, хотя это запрещено техникой безопасности. Беспредел? Однозначно. Но пройти через все шлюзы до кухни, чтобы съесть бутерброд, – это перебор.
Я устала от своих кривых рук. Я провалила свое первое же поручение. Столько затрачено сил, и никаких результатов. Неужели вся наука такая?..
– Ну должен же хоть один раз сработать!
– Нет, не должен.
Я подпрыгиваю на месте. Позади Жени стоит сам доктор Робер. Самовлюбленный высокомерный павлин сложил руки на груди и буравит меня своими серо-голубыми глазами через линзы очков в темной оправе.
– Простите?..
Марк прищуривается.
– С чего оно вдруг заработает?
– Но DAPI же видно!
– Можно взглянуть? – перебивает он меня.
Мы с Женей переглядываемся. Я одобрительно киваю и отъезжаю от микроскопа, а Женя и вовсе возвращается на свое место, покинув темную комнату.