Я ничего не знаю. С комментариями и иллюстрациями — страница 11 из 45

полные генералы (в Афинах того времени их было 10), гиппархи – генералы от кавалерии. Искатели должностей (греч. «спудархи») – кандидаты на занятие высоких должностей, считавшие необходимым вращаться в свете. Здесь противопоставляется пир «очистивших душу», то есть проходивших через спортивные состязания, просмотр трагедий с их «катарсисом» и другие ритуалы очищения на Панафинеях, и одновременно чистых помыслами философов, пиру, необходимому только для карьерных знакомств.

На это Сократ отвечал:

– Все ты насмехаешься и нас презираешь, оттого что ты много денег передавал и Протагору, чтобы научиться у него мудрости, и Горгию, и Продику, и многим другим; а на нас ты смотришь, как на самоучек в философии.

Самоучка (греч. «автург») – не столько человек, учившийся самостоятельно, по книгам или из вторых рук, сколько дилетант, не систематически изучавший философию, ходивший к философам по настроению, часто пропускавший занятия.

– Да, – ответил Каллий, – я прежде скрывал от вас, что могу говорить много умных вещей, а теперь, если вы у меня будете, я покажу вам, что заслуживаю полного внимания.

Сначала Сократ и его друзья, разумеется, стали было отказываться от приглашения, благодарили, но не давали слова обедать у него; но, так как было видно, что он очень сердится и обидится, если они не пойдут с ним, они пошли. Потом они явились к нему: одни перед этим занимались гимнастикой и умастились маслом, а другие даже и приняли омовение. Автолик сел рядом с отцом; остальные, как полагается, легли.

Отказываться от приглашения – правило хорошего тона, запрещающее сразу принимать приглашение, чтобы не оскорбить богов, существовало и тогда. Ведь если поспешно прийти, не поблагодарив сначала богов дома, то они могут обидеться на невнимание.

Умастились маслом – смазывать себя оливковым маслом было необходимо для борьбы, чтобы не получить серьезных повреждений при ударе; возможно, здесь оставалась еще память о блеске масла как «харите», благоволении богов, украшающем человека. Гости, успевшие принять ванну, серьезно подготовились к пиру – ванна принималась долго, и они уже не могли изменить намерения идти на пир.

Всякий, кто обратил бы внимание на то, что происходило, сейчас же пришел бы к убеждению, что красота по самой природе своей есть нечто царственное, особенно если у кого она соединена со стыдливостью и скромностью, как в данном случае у Автолика.

Царственное – означает не столько «величественное и неприступное», сколько «покоряющее себе». Стыдливость и скромность покоряют себе, потому что им невозможно противостоять, они неотразимы, а наглость сразу вызывает сопротивление, значит, ей противостоять возможно.

Сходное противопоставление Эрота и всех остальных богов мы находим и в «Пире» Платона, в речи Агафона, говорящего, что если остальные боги враждуют друг с другом, то Эрот несет только любовь и дружбу. Под другими богами имеется в виду прежде всего Дионис – вспоминаются экстатические вакхические культы.

Во-первых, как светящийся предмет, показавшийся ночью, притягивает к себе взоры всех, так и тут красота Автолика влекла к нему очи всех; затем, все смотревшие испытывали в душе какое-нибудь чувство от него: одни становились молчаливее, а другие выражали чувство даже какими-нибудь жестами. На всех, одержимых каким-либо богом, интересно смотреть; но у одержимых другими богами вид становится грозным, голос – страшным, движения – бурными; а у людей, вдохновляемых целомудренным Эротом, взгляд бывает ласковее, голос – мягче, жесты – более достойными свободного человека. Таков был и Каллий тогда под влиянием Эрота, и людям, посвященным в таинства этого бога, интересно было смотреть на него.

Итак, гости обедали молча, как будто это повелело им какое-то высшее существо. В это время в дверь постучался шут Филипп и велел привратнику доложить, кто он и почему желает, чтоб его впустили; он пришел, прибавил он, собравши все нужное для того, чтобы обедать на чужой счет; да и слуга его очень отягощен, оттого что ничего не несет и оттого что не завтракал.

Шут (букв. «смехотворец») – актер развлекательной программы на пире, по-нашему, «аниматор», «тамада» или «мастер церемоний». Как мы видим, он начинает развлекать прямо с порога.

Услышав это, Каллий сказал:

– Ну, конечно, друзья мои, стыдно отказать ему хоть в крове-то; пускай войдет!

При этом он взглянул на Автолика, очевидно, желая видеть, как ему показалась эта шутка.

Шутка состоит в том, что невозможно отказать в крове человеку, который уже вошел под кров. Ее высказывает Каллий, но фактический автор этой шутки, самим своим поступком – сам смехотворец.

Филипп, остановившись у зала, где был обед, сказал:

– Что я шут, это вы все знаете; пришел я сюда по собственному желанию: думал, что смешнее прийти на обед незваным, чем званым.

– Так ложись, – отвечал Каллий – ведь и у гостей, видишь, серьезности полный короб, а смеха, может быть, у них маловато.

Во время обеда Филипп сейчас же попробовал сказать что-то смешное, – чтобы исполнить свою службу, для которой его всегда звали на обеды, но смеха не вызвал. Это явно его огорчило. Немного погодя он опять вздумал сказать что-то смешное; но и тут не стали смеяться его шутке; тогда он в самый разгар пира перестал есть и лежал, закрывши голову.

Тогда Каллий спросил его:

– Что с тобою, Филипп? Или у тебя что болит?

Он со стоном отвечал:

– Да, клянусь Зевсом, Каллий, очень даже болит: ведь если смех во всем мире погибнул, моему делу пришел конец. Прежде меня звали на обеды для того, чтобы гости веселились, смеясь моим остротам; а теперь чего ради будут звать меня? Быть серьезным я могу ничуть не больше, чем стать бессмертным; приглашать меня в ожидании получить с моей стороны приглашение – тоже, конечно, никто не станет, потому что все знают, что ко мне в дом приносить обед совершенно не принято.

Погибнул – вместо «погиб», в оригинале тоже архаизм. Филипп пытается говорить возвышенно-поэтически, чтобы хотя бы чередованием несовместимых стилей вызвать смех.

При этих словах он сморкался, и голос его производил полное впечатление, будто он плачет. Все стали утешать его, обещали в другой раз смеяться, упрашивали обедать, а Критобул даже расхохотался, что его так жалеют.

Услыхав смех, Филипп открыл лицо и сказал:

– Мужайся, душа: обеды будут.

Обеды – в оригинале «складчина»; Филипп не очень удачно пытается шутить, что все вместе его утешают, а лучше бы все вместе его бы кормили.

И опять принялся за обед.

Глава 2

Когда столы были унесены, гости совершили возлияние, пропели пеан. В это время к ним на пир приходит один сиракузянин с хорошей флейтисткой, с танцовщицей, одной из таких, которые умеют выделывать удивительные штуки, и с мальчиком, очень красивым, превосходно игравшим на кифаре и танцевавшим. Их искусство он показывал как чудо и брал за это деньги. Когда флейтистка поиграла им на флейте, а мальчик на кифаре и оба, по-видимому, доставили очень много удовольствия гостям, Сократ сказал:

– Клянусь Зевсом, Каллий, ты угощаешь нас в совершенстве! Мало того что обед ты нам предложил безукоризненный: ты еще и зрению и слуху доставляешь величайшие наслаждения!

Каллий отвечал:

– А что, если бы нам принесли еще душистого масла, чтобы нам угощаться благоуханием?

– Нет, не надо, – отвечал Сократ. – Как одно платье идет женщине, другое мужчине, так и запах один приличен мужчине, другой женщине. Ведь для мужчины, конечно, ни один мужчина не мажется душистым маслом; а женщинам, особенно новобрачным, как жене нашего Никерата и жене Критобула, на что еще душистое масло? От них самих им пахнет. А запах от масла, которое в гимнасиях, для женщин приятнее, чем от духов, если он есть, и желаннее, если его нет. И от раба, и от свободного, если они намажутся душистым маслом, – от всякого сейчас же одинаково пахнет; а для запаха от трудов, достойных свободного человека, нужны предварительно благородные упражнения и много времени, чтоб этот запах был приятным и достойным свободного человека.

Мысль, что от праведного и добросовестного человека хорошо пахнет, даже если он не употребляет духи, а от ленивого и порочного плохо пахнет, даже если он чистоплотен, вошла в европейскую культуру. Достаточно указать на благоухание мощей в православии и католицизме, выражения вроде «дело дурно пахнет» или «веет прекрасной свободой», детское стихотворение Джанни Родари «Чем пахнут ремесла» (Gli odori dei mestieri) или похвалы запаху трудового пота. Сократ при этом требует «благородных упражнений», некоторой аскезы, которая и создает такой запах праведности, либо же, для более пожилых, добродетели, мужества в делах и благожелательности.

На это Ликон заметил:

– Так это, пожалуй, относится к молодым; а от нас, уже не занимающихся более гимнастическими упражнениями, чем должно пахнуть?

– Добродетелью, клянусь Зевсом, – отвечал Сократ.

– А где же взять эту мазь?

– Клянусь Зевсом, не у парфюмерных торговцев, – отвечал Сократ.

– Но где же?

– Феогнид сказал:

У благородных добру ты научишься; если ж с дурными

Будешь, то прежний свой ум ты потеряешь тогда.

Цитируются элегии Феогнида, поучительные стихи, написанные для мальчика Кирна, совсем юного аристократа, вступающего во взрослую жизнь.

Тут Ликон сказал:

– Слышишь ты это, сынок?

– Да, клянусь Зевсом, – заметил Сократ, – и он это применяет на деле. Вот, например, ему хотелось быть победителем в панкратии… И теперь он тоже подумает с тобою и, кого признает наиболее подходящим для выполнения этого, с тем и будет водить дружбу.