Собаки – вероятно, намек на то, что Антисфен был основателем философской школы киников, «собачьих философов», провокационно пренебрегавших прежними правилами приличия, можно сказать, античных панков.
Так, видя, что ты можешь это делать, я считаю тебя хорошим завлекателем. Кто способен узнавать, какие люди полезны друг другу, и кто может возбуждать в них взаимную страсть, тот мог бы, мне кажется, и город склонять к дружбе, и браки устраивать подходящие: он был бы дорогим приобретением и для городов, и для друзей, и для союзников. А ты рассердился, как будто я обругал тебя, назвав тебя хорошим завлекателем.
– Теперь нет, клянусь Зевсом, – сказал Антисфен. – Если я действительно обладаю такой способностью, то душа у меня уж совсем набита будет богатством.
Так завершился этот круг бесед.
Глава 5
Каллий сказал:
– А ты, Критобул, не хочешь вступить в состязание с Сократом о красоте?
– Клянусь Зевсом, не хочет, – заметил Сократ, – может быть, он видит, что сводник в почете у судей.
– А все-таки, – возразил Критобул, – я не уклоняюсь. Докажи, если у тебя есть какие мудрые доводы, что ты красивее меня. Только, – прибавил он, – пускай он лампу поближе пододвинет.
Лампа – высокий светильник, вроде канделябра (торшера), позволявший рассмотреть лицо и фигуру объемно, со всех сторон.
– Так вот, – начал Сократ, – прежде всего я призываю тебя к допросу по поводу нашего дела: отвечай!
– А ты спрашивай!
– Только ли в человеке, по твоему мнению, есть красота или еще в чем-нибудь другом?
– Клянусь Зевсом, – отвечал он, – по-моему, она есть и в лошади, и в быке, и во многих неодушевленных предметах. Я знаю, например, что и щит бывает прекрасен, и меч, и копье.
– Как же возможно, – спросил Сократ, – что эти предметы, нисколько не похожие один на другой, все прекрасны?
– Клянусь Зевсом, – отвечал Критобул, – если они сделаны хорошо для тех работ, ради которых мы их приобретаем, или если они по природе своей хороши для наших нужд, то и они прекрасны.
Критобул допускает уже явную ошибку: он отождествляет необходимость как императив вещи (вещь необходимо должна быть качественной) и необходимость как практическое использование (вещь необходима для такой-то цели). Такое смешение понятий часто встречается и в современных дискуссиях по самым острым социальным вопросам (инклюзивное образование, гендерное равенство и т. д.), когда каждая из спорящих сторон настаивает на своем понимании «необходимости» и не слышит другую сторону, не понимая, что она просто иначе поняла ключевое понятие дискуссии.
– Знаешь ли ты, – спросил Сократ, – для чего нам нужны глаза?
– Понятно, – отвечал он, – для того, чтобы видеть.
– В таком случае мои глаза, пожалуй, будут прекраснее твоих.
– Почему же?
– Потому что твои видят только прямо, а мои вкось, так как они навыкате.
– Судя по твоим словам, – сказал Критобул, – у рака глаза лучше, чем у всех животных?
– Несомненно, – отвечал Сократ, – потому что в отношении силы зрения у него от природы превосходные глаза.
– Ну, хорошо, – сказал Критобул, – а нос у кого красивее – у тебя или у меня?
– Думаю, у меня, – отвечал Сократ, – если только боги дали нам нос для обоняния: у тебя ноздри смотрят в землю, а у меня они открыты вверх, так что воспринимают запах со всех сторон.
– А приплюснутый нос чем красивее прямого?
– Тем, что он не служит преградой зрению, а дозволяет глазам сразу видеть, что хотят; а высокий нос, точно издеваясь, разделяет глаза барьером.
– Что касается рта, – сказал Критобул, – то я уступаю: если он создан, чтобы откусывать, то ты откусишь гораздо больше, чем я. А что у тебя губы толстые, не думаешь ли ты, что поэтому и поцелуй твой нежнее?
– Судя по твоим словам, – сказал Сократ, – можно подумать, что у меня рот безобразнее, чем даже у осла. А того не считаешь ты доказательством большей моей красоты, что и наяды, богини, рождают силенов, скорее похожих на меня, чем на тебя?
Наяды – изначально силены считались духами любых водоемов, а не только сосудов с вином, и потому их и могли возводить к наядам, дочерям Зевса, нимфам рек и ручьев. Развернутого мифа о происхождении силенов от наяд до нас не дошло, но есть немало преданий, на это намекающих. Скажем, в другой своей книге, «Анабасис» («Поход 10 000 греков»), Ксенофонт рассказывает, что царю Мидасу удалось поймать Силена, подмешав в воду источника вино – при всей анекдотичности рассказ указывает на то, что силены водились у источников, а не в виноградниках.
– Больше я не могу тебе возражать, – сказал Критобул. – Пускай они, – прибавил он, – кладут камешки, чтобы скорее мне узнать, какому наказанию или штрафу следует мне подвергнуться. Только пусть они кладут их тайно: боюсь я, как бы твое и Антисфеново богатство меня не одолело.
Критобул невольно выставляет себя виновным, ведь, подозревая, что небогатые Сократ и Антисфен подкупят публику, он невольно навлекает на себя как на богатого подозрение в подкупе судей, от которого уже трудно будет освободиться. Нельзя без веских оснований говорить, что судьи бывают подкупленные, иначе тебя первым заподозрят, что ты их подкупаешь. В дипломатии и сейчас даже намеком высказанное обвинение в подкупленности какой-то из сторон очень больно ударяет обычно по обвинителю.
Тут девушка и мальчик стали тайно по очереди класть камешки. Тем временем Сократ, из опасения, что судьи могут быть введены в обман, хлопотал, чтобы лампу поднесли уже к Критобулу и чтобы наградой победителю от судей были не ленты, а поцелуи. Когда камешки высыпали и они все оказались в пользу Критобула, Сократ воскликнул:
Ленты – венок из лент, выданных судьями как награда, своего рода почетная грамота с подписями всех судей, именно таким венком увенчан Алкивиад в «Пире» Платона, где он делится лентами с Агафоном и с Сократом.
– Ай, ай, ай! Твое серебро, Критобул, не похоже на Каллиево. Каллиево делает людей справедливее, а твое, как и у большинства людей, имеет свойство совращать судей и в суде, и в состязаниях.
Глава 6
После этого одни из гостей требовали, чтобы Критобул получал победные поцелуи, другие советовали ему попросить позволения на это у хозяина, иные шутили. А Гермоген и тут молчал. Тогда Сократ, назвав его по имени, сказал:
Молчал – Гермогену явно не нравился ни сам фривольный шум гостей, ни то, что главным героем дня стал сиракузянин, а не он как уважаемый человек.
– Можешь ли ты, Гермоген, сказать нам, что такое «скандалить в пьяном виде»?
Скандал в пьяном виде – по-гречески это одно слово «паройния», буквально «возле вина», «сопровождающие нежелательные эффекты от вина», «перебор». Сократ обычно просит определить значение слов, которые все понимают только интуитивно или практически.
Гермоген отвечал:
– Если ты спрашиваешь, что это, я не знаю; но свое мнение могу высказать.
– Хорошо, – отвечал Сократ, – скажи нам это.
– Так вот, за вином делать неприятность гостям – это, по-моему, и есть скандалить в пьяном виде.
– Понимаешь ли ты, что и ты делаешь нам неприятность своим молчанием?
– Даже когда вы говорите?
– Нет, когда перестаем.
– Так неужели ты не замечаешь, что между вашими речами волоса даже не всунешь, не то что слова?
– Каллий, – сказал Сократ, – можешь ли ты помочь человеку, которого приперли к стене?
Приперли к стене – в оригинале просто «обличили», «поймали на слове». Этим объясняется, почему дальше речь заходит о флейте: собеседники имеют в виду, что они так любят спорить, что их спор можно разве что прервать музыкальным антрактом, но не прекратить насильно, тогда как Гермоген, как поклонник старой культуры, в которой возвышенная речь неотделима от музыки, считает, что молодые вызывающе себя ведущие люди признают свое бессилие перед искусством и традицией – только одна незадача, ему понадобится петь. А это ему делать не хочется, потому что музыка служит на пиру только развлекательной цели.
– Да, – отвечал он, – когда раздаются звуки флейты, мы совершенно молчим.
– Уж не хотите ли вы, – сказал Гермоген, – чтобы я разговаривал с вами под звуки флейты, вроде того как актер Никострат декламировал тетраметры?
Никострат – трагический актер. Декламировать тетраметры (речитативные партии трагедии, написанные четырехстопным хореем) под музыку, как это делал Никострат, считалось слишком чувственным и мелодраматическим, примерно как сейчас оперному певцу петь романс, песню «поп» или криминальный шансон. В русской культуре Шаляпин пел «Дубинушку», но это имело демократический смысл.
– Ради богов, Гермоген, – сказал Сократ, – так и делай. Как песня под звуки флейты приятнее, так и твои речи будут хоть сколько-нибудь приятнее от звуков, особенно если ты, как флейтистка, будешь сопровождать слова жестами.
Жесты – довольно жесткая шутка, учитывая, что жесты флейтистки могли быть не вполне пристойны, а без жестикуляции в речи ни один грек не мог бы обойтись.
– Так когда наш Антисфен во время пирушки будет кого-нибудь опровергать, – сказал Каллий, – какая будет мелодия?
Мелодия – оригинальное слово, буквально «звучание флейты», «звук, как у флейты», означает жалостливая мелодия, трогательная или оплакивающая. Вроде как, не придется ли нам оплакивать потерпевшего поражение, так жестко Антисфен будет с ним спорить.
– Для того, кого опровергают, – заметил Антисфен, – подходящей мелодией, думаю, был бы свист.
Между тем сиракузянин, увидев, что во время таких разговоров гости не обращают внимания на его представления, а забавляются между собою, сердился на Сократа и сказал ему: