Я ничего не знаю. С комментариями и иллюстрациями — страница 31 из 45

этих опять – успевающих, одни получают пользу прочную и постоянную; многие же во все время, пока обращаются со мною, удивительно успевают, а как скоро удаляются от меня, ничем не отличаются от всякого.

Сила – это греческое слово обозначает потенциал, еще не проявленную возможность. Мы бы скорее говорили о «репутации» демона или о «предвестии», «ауре», том предварительном его «запахе» или «тени», который пугает неподготовленных.

Таким некогда оказался Аристид, сын Лизимаха, сына Аристидова. Обращаясь со мною, он в короткое время успел очень много; потом выпала ему какая-то война, – и он поплыл; пришедши же назад, нашел в общении со мною Фукидида, сына Мелисиева, внука Фукидидова. Фукидид на первых порах несколькими словами выразил мне свое нерасположение. Поэтому, увидевшись со мною и поздоровавшись, Аристид стад разговаривать и между прочим сказал: я слышу, Сократ, что Фукидид несколько величается пред тобою и надмевается, будто он что значит.

Нерасположение – буквально «отталкивание», «привычка держаться на расстоянии», так обозначалось не столько недоброжелательство, сколько высокомерие.

– Так и есть, – отвечал я.

– Что же? Разве не знает он, – продолжал Аристид, – что прежде, чем вступил в собеседование с тобою, был чуть не рабом?

– Теперь-то не кажется таким, клянусь богами, – отвечал я.

– Впрочем, и сам-то я, Сократ, кажусь для себя смешным, – сказал он.

– Почему особенно? – спросил я.

– Потому, – отвечал он, – что до отплытия мог разговаривать со всяким человеком и никого не хуже являлся с своим словом, так что искал случаев беседовать с людьми самыми приятными: напротив, теперь, только что почую какого-нибудь ученого, – тотчас бегу; – так стыжусь я своего простоумия.

Простоумие — в оригинале слово, означающее низость в физическом безоценочном смысле (греч. «фаулос»), слабость или недостоинство, например, этим словом обозначали ум животных в отношении к уму человека.

– Но вдруг ли оставила тебя эта сила или оставляла понемногу? – спросил я.

– Понемногу, – отвечал он.

– От чего же это приключилось с тобой? – спросил я: от того ли, что, учась у меня, получил ты такое расположение, или каким иным образом?

– Я скажу тебе, Сократ, – отвечал он. – Невероятно, клянусь богами, однако ж истинно. У тебя, как сам ты знаешь, я ничему не научился, однако ж, беседуя с тобою, успевал, даже когда жил только в одном с тобою доме, а не в одной комнате; живя же в одной с тобою комнате, успевал еще более. И мне казалось, что успехи мои шли гораздо быстрее, когда, находясь в одной с тобою комнате, во время твоей беседы, я смотрел больше на тебя, чем куда-нибудь в другую сторону; а еще заметнее и значительнее успевал, когда сидел возле тебя и прикасался к тебе. Теперь же, сказал он, тогдашнее состояние мое совершенно исчезло.

Прикасался к тебе – либо использовал язык жестов (похлопывание, пожатие руки и т. д.), либо в переносном смысле был очень близок умом. Буквальный смысл важнее переносного: когда смотришь на собеседника, усваиваешь больше, а если, скажем, от восторга жмешь руку, то усваиваешь еще больше.

– Так вот каково наше собеседование, Феаг! Если угодно будет Богу, то ты очень много и скоро успеешь; а когда нет, – не успеешь. Поэтому, смотри, не безопаснее ли для тебя учиться у кого-нибудь из тех, которые сами ручаются за пользу, доставляемую ими людям, чем у меня, который предоставляет пользоваться тем, что случится.

В поэзии вдохновение важнее мастерства(Платон. «Ион»)

Ведь что ты хорошо говоришь о Гомере, это, как я недавно заметил, не есть искусство, а божественная сила, движущая тебя и находящаяся в тебе, как в камне, который у Еврипида назван магнитом, а у многих – гераклием. Да, этот камень не только притягивает железные кольца сами по себе, но и сообщает им силу делать в свою очередь то же самое, что делает камень, то есть притягивать другие кольца; так что из взаимного сцепления железных вещей и колец иногда составляется очень длинная цепь. Сила же всех их зависит от того камня.

Так-то муза сама творит людей вдохновенными; а чрез этих вдохновенных составляется уже цепь из других восторженников. Ведь все добрые творцы поэм пишут прекрасные стихотворения, водимы не искусством, а вдохновением и одержанием. То же и добрые творцы мелоса. Как корибанты пляшут не в своем уме, так и творцы мелоса пишут эти прекрасные мелосы не в своем уме: но лишь только напали на гармонию и размер, то и вакханствуют, и являются одержимыми, будто вакханки, которые, когда бывают одержимы, черпают из рек мед и молоко, пришедши же в себя, этого не могут.

Вдохновение – буквально «пребывание внутри Бога», могло пониматься двояко: и как нахождение поэта внутри Бога, восприятие воли Бога, и как нахождение Бога внутри поэта, действие от имени Бога.

Одержание – в греческом языке, как и в русском, одержимость понимается как особое состояние ступора, при котором человек не воспринимает окружающую реальность, но только волю Бога.

Мелос – любое базовое для поэзии сочетание звуков и ритмов, мелодия, уникальный ритм, что мы называем обычно «индивидуальным ритмом» или «индивидуальным стилем» поэта.

Корибанты – жрецы Кибелы, богини греческой Малой Азии, «Великой Матери», вводили себя в транс, обнажаясь и играя на ударных музыкальных инструментах.

Вакханки (они же менады) – адепты культа Диониса-Вакха, бога вина, вводившие в себя в транс ночными плясками.

Мед и молоко – символ обилия свыше, милости божией, встречающийся как в Древней Греции, так и в Библии. Из молока, меда и воды делали возлияние Музам.

Ведь душа творцов мелоса делает то, что они говорят; а говорят нам поэты именно то, что свои мелосы почерпают из источников, текущих медом в каких-то садах и на лугах муз, и несут их нам как пчелы, летая подобно им. И это справедливо; потому что поэт есть вещь легкая, летучая и священная: он не прежде может произвести что-либо, как сделавшись вдохновенным и исступленным, когда в нем нет уже ума; а пока это приобретение (ум) есть, каждый человек бессилен в творчестве и в излиянии провещаний. Итак, кто говорит много прекрасного о предметах, как ты, тот водится не искусством: всякий может хорошо творить по божественному жребию – и творить только то, к чему кого возбуждает муза, – один дифирамбы, другой – стихотворные похвалы, иной – плясовые стихотворения, тот – эпосы, этот – ямбы.


Вещь (греч. «хрема») – созвучно в греческом языке не только слову «польза», но и слову «оракул», отсылая и к гаданию по птицам, и к пониманию экстаза как воспарения к небесам.

Эпосы — в общем смысле повествовательная поэзия, включавшая в себя как эпос в нашем узком смысле, рассказ о важных событиях прошлого, так и, например, нравственные изречения или бытовые описания в стихах.

Ямбы – в античности не просто двусложный размер с ударением на втором слоге, но и определенный тематический комплекс: сатирические, бойкие, часто озорные стихи, что-то вроде частушек или лимериков. Сократ перечисляет поэтические жанры от самых торжественных (дифирамб) до самых обыденных, ставя в середине «плясовые стихотворения», то есть стихи с перебивами ритма, заставляющие ноги пуститься в пляс.

В противном же случае каждый из них слаб. Явно, что они говорят это, водясь не искусством, а божией силою; иначе, умея по искусству хорошо говорить об одном, умели бы и обо всем прочем. Для того-то Бог и делает их служителями, вещунами и божественными провещателями не прежде, как по отнятии у них ума, чтобы, то есть, слушая их, мы знали, что не они говорят столь важные вещи, поколику в них нет ума, а говорит сам Бог, только чрез них издает нам членораздельные звуки. Сильнейшим доказательством этого служит халкидец Тинних, который никогда не написал ни одного достойного памяти стихотворения, кроме пэана; но этот пэан, всеми воспеваемый и лучший почти из всех мелосов, по словам самого Тинниха, есть просто изобретение Муз. Так этим-то, мне кажется, Бог особенно выводит нас из недоумения, что прекрасные стихотворения суть не человеческие и принадлежат не людям, а божии и богам. Что же касается до поэтов, то они не иное что, как толкователи богов, одержимые – каждый тем, чем одержится. С этою целью Бог иногда нарочно воспевал прекраснейший мелос устами самого плохого поэта.

Пэан – хоровая песнь в честь Аполлона как целителя, считалось, что ее правильное исполнение может вылечивать болезни. Вероятно, его следует сопоставить с некоторыми формами рок-поэзии и поп-поэзии, внушающими «здоровое» коллективное переживание и потрясение организма. Упомянутый пэан Тинниха до наших дней не сохранился.

Толкователи («герменевты») – первоначально вестники богов, жрецы-пророки, но впоследствии также интерпретаторы пророчеств, «переводившие» их для посетителей храма. Не нужно смешивать их с «экзегетами», толковавшими смысл обрядов и текстов в храме, храмового убранства и посвященных в храм картин, своего рода священными экскурсоводами. Оба слова, «экзегетика» и «герменевтика», используются в христианстве в значении «толкование трудных мест Библии».

Почему я знаю только то, что ничего не знаю(Платон. «Гиппий меньший»)

– Видишь, Гиппий, я говорю правду, что бываю весел, спрашивая мудрецов, и, должно быть, в этом одном поставляю благо, а прочее почитаю очень маловажным. Я не добьюсь, как бывают вещи, и не знаю, что где есть: достаточным же доказательством этого служит мне то, что, когда общаюсь с кем-нибудь из вас – счастливцев по мудрости, которых мудрость засвидетельствована всеми эллинами, – открывается, что я ничего не знаю, потому что ничто мое, просто сказать, не кажется мне, как тожественное с вашим.