Тут Порочность, перебив ее, как говорит Продик, сказала:
– Понимаешь ты, Геракл, о каком трудном и длинном пути к радостям жизни рассказывает тебе эта женщина? А я поведу тебя легким и коротким путем к счастью.
Тогда Добродетель сказала:
– Жалкая тварь! А у тебя что есть хорошего? Какое удовольствие знаешь ты, когда ты не хочешь ничего делать для этого? Ты даже не ждешь, чтобы появилось стремление к удовольствию, а еще до появления его ты уже насыщаешься всем: ешь, не успев проголодаться, пьешь, не успев почувствовать жажду; чтобы еда казалась вкусной, придумываешь разные поварские штуки; чтобы питье казалось вкусным, делаешь себе дорогие вина и летом бегаешь во все концы и разыскиваешь снега; чтобы сон был сладким, делаешь не только постели мягкие, но и подставки под кровати, потому что тебе хочется спать не от труда, а от нечего делать. Любовную страсть ты возбуждаешь насильственно, раньше появления потребности в ней, придумывая для этого всякие средства и употребляя мужчин как женщин; так ты воспитываешь своих друзей: ночью их бесчестишь, а днем, в самые лучшие часы, укладываешь их спать. Хотя ты и бессмертна, но из сонма богов ты выброшена, а у людей, у хороших, ты в презрении. Самых приятных звуков – похвалы себе – ты не слышишь; самого приятного зрелища не видишь, потому что никогда не видала ни одного своего славного деяния. А кто поверит каким-нибудь словам твоим? Кто поможет тебе в какой-нибудь нужде? Кто в здравом уме решится быть в свите твоих почитателей? В молодые годы они немощны телом, в пожилые слабоумны душой; всю молодость они живут без труда, на чужой счет упитанные, а чрез старость проходят трудно: изможденные, они стыдятся своих прежних дел и тяготятся настоящими, ведь чрез радости жизни они промчались в молодости, а тягости отложили на старость.
Жалкая тварь – в оригинале просто «жалкая», «ничтожная», «злосчастная», слово означало тех, от кого отвернулись боги, и потому ведущих бедственную жизнь.
Разыскиваешь снега – вершины Парнаса, Олимпа, Геликона, Киферона часто оставались в снегу даже летом, оттуда богачи заказывали снег в специальных ящиках для охлаждения вина.
Подставки под кровати – нечто вроде рессор, делавших лежание более мягким, а сон – более сладким.
А я живу с богами, живу с людьми, с хорошими; ни одно благое дело, ни божеское, ни человеческое, не делается без меня; я больше всех пользуюсь почетом и у богов и у людей, у кого следует, потому что я – любимая сотрудница художников, верный страж дома хозяевам, благожелательная помощница слугам, хорошая пособница в трудах мира, надежная союзница в делах войны, самый лучший товарищ в дружбе.
Любимая сотрудница и т. д. – такая последовательность, своего рода гирлянда похвальных (или бранных, если надо ругать) характеристик, рассмотрений предмета с разных сторон, при том, что каждый член последовательности представляет завершенный образ, пронизанная еще внутренними рифмами (помощница – пособница – союзница) была изобретена Горгием, и благодаря Горгию стала достоянием всей риторической прозы. Мы находим сходные перечисления развернутых характеристик с плотными рифмами в античных любовных повестях, средневековых византийских акафистах и даже в новейшей литературе, например:
«Чем больше мы углубляемся в изыскание Причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или Целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие» (Толстой Л. Н. «Война и мир»).
«Действительно, Варвара Петровна наверно и весьма часто его ненавидела; но он одного только в ней не приметил до самого конца, того, что стал наконец для нее ее сыном, ее созданием, даже, можно сказать, ее изобретением, стал плотью от плоти ее, и что она держит и содержит его вовсе не из одной только “зависти к его талантам”» (Достоевский Ф. М. «Бесы»).
Вообще, невозможно представить художественную прозу без обязательных перечислений и отнесений разных образов и сравнений к одному и тому же предмету.
Друзья мои приятно и без хлопот вкушают пищу и питье, потому что они ждут, чтобы у них появилась потребность в этом. Сон у них слаще, чем у праздных; им не бывает тяжело оставлять его, и из-за него они не пренебрегают своими обязанностями. Молодые радуются похвалам старших, престарелые гордятся уважением молодых; они любят вспоминать свои старинные дела, рады хорошо исполнять настоящие, потому что благодаря мне любезны богам, дороги друзьям, чтимы отечеством. А когда придет назначенный роком конец, не забытые и бесславные лежат они, а воспоминаемые вечно цветут в песнях. Если ты совершишь такие труды, чадо добрых родителей, Геракл, то можно тебе иметь это блаженное счастье!
Таков приблизительно был рассказ Продика о воспитании Геракла Добродетелью; но он разукрасил эти мысли еще более пышными словами, чем я теперь. Во всяком случае, Аристипп, тебе следует принять это во внимание и стараться сколько-нибудь заботиться о том, что пригодится в жизни на будущее время.
Диоген ЛаэртскийЖизнь Сократа(из книги «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов»)
Перевод М. Л. Гаспарова
Диоген Лаэртский – позднеантичный эрудит, автор одного дошедшего до нас труда, «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов», одна из глав которого посвящена Сократу. По характеру Диоген Лаэртский – типичный изготовитель сборников афоризмов и анекдотов, вроде нынешних «Мудрые мысли на каждый день» или «100 знаменитых философов». Но у Диогена было одно преимущество – он изучил всё, что было написано о философах, в том числе огромное число книг, до нас не дошедших, и воспроизвел из них самое запоминающееся, можно сказать, произвел отбор самых образцовых и поучительных сведений. У него была тяга библиотекаря к каталогизации и точным ссылкам, что не всегда найдешь у нынешних авторов популярных книг. Кроме того, Диоген хотел быть поэтом и сочинял о философах, о которых рассказывал, собственные эпиграммы и цитировал чужие – это делало его изложение не просто живым, но необычным, позволявшим посмотреть на философию со стороны и тем самым понять ее быстрее.
Диоген Лаэртский делил всех философов на «догматиков», которые создают философское учение и всем его преподают, и «провокаторов», которые спорят с другими и указывают на их слабости. До него такое разделение обычно применяли только к филологам: одни хвалили Гомера за совершенство, другие находили у него слабости и недочеты. Сократ – скорее «провокатор», он со всеми спорит, но, в отличие от остальных «провокаторов», имеет много учеников и стоит у истоков не одной, а нескольких философских школ. Этот факт Диогену Лаэртскому осмыслить трудно, поэтому он предполагает, что Сократ был тесно связан с литературой его времени, был соавтором Еврипида, преподавал риторику и поэтому смог как литератор-фантазер нафантазировать несколько философских школ. К этим утверждениям Диогена надо относиться с предельной осторожностью. Вместе с тем его биография очень ценна – она показывает Сократа как живого, ищущего, общительного человека. Если Ксенофонт и Платон говорили о разговорах Сократа с людьми их круга, то Диоген показывает, как Сократ стал знаменит среди всех людей. Перед нами, конечно, биография, которая больше подошла бы для рубрики глянцевого журнала «Как стать знаменитостью», но без этого рассказа о повседневном быте и неожиданных поступках Сократа его образ будет неполным.
Сократ, сын скульптора Софрониска и повивальной бабки Фенареты (по словам Платона в «Теэтете»), афинянин, из дема Алопеки. Думали, что он помогает писать Еврипиду; поэтому Мнесилох говорит так:
«Фригийцы» – имя драме Еврипидовой,
Сократовыми фигами откормленной.
Еврипид — ведущего афинского трагика часто порицали за то, что в его трагедиях много мыслей, взятых у софистов и Сократа, и что, стремясь угодить моде, Еврипид подрывает старую добрую нравственность. Образцовые замечания против Еврипида мы находим в комедиях Аристофана «Лягушки» и «Облака», противопоставлявшего вольнодумца, щеголя и любителя рискованных сюжетов Еврипида старому общепризнанному Эсхилу. Еврипид говорит в его комедии «Лягушки» так, обращаясь к Эсхилу:
Когда из рук твоих поэзию я принял,
Распухшую от пышных слов, надутую от бредней,
Сперва ее я подсушил, от тучности избавил
Пилюлями истертых слов, слабительным из мыслей
И кислым соком болтовни,
настоянным на книжках.
Вряд ли Сократ когда-либо помогал писать Еврипиду тексты, но вдохновлять его и подсказывать интерпретации вполне мог.
И в другом месте:
Гвоздем Сократа Еврипид сколоченный.
Каллий пишет в «Пленниках»:
– Скажи, с какой ты стати так заважничал?
– Причина есть; Сократ – ее название!
И Аристофан в «Облаках»:
– Для Евриипда пишет он трагедии,
В которых столько болтовни и мудрости.
По сведениям некоторых, он был слушателем Анаксагора, а по сведениям Александра в «Преемствах» – также и Дамона. После осуждения Анаксагора он слушал Архелая-физика и даже (по словам Аристоксена) был его наложником. Дурид уверяет, что он также был рабом и работал по камню: одетые Хариты на Акрополе, по мнению некоторых, принадлежат ему. Оттого и Тимон говорит в «Силлах»:
Дамон Афинский – софист, пифагореец, одно время советник Перикла. Как пифагореец, верил в благоприятное влияние музыки и математики на государственные дела.