Следующая работа была менее амбициозной. Я ездил на промышленное производство автозапчастей под Астоном, где должен был обслуживать офигенно большую установку для обезжиривания деталей. Мне подносили корзины, полные прутьев, пружин, рычагов и прочую дребедень, которую высыпали и мыли в чане с химикатами. Пенящиеся химикаты были ядовитыми, на установке висела табличка: «Опасно для жизни! Работа без защитной маски запрещена! Над емкостью не наклоняться!»
Я поинтересовался, что так пенится в чане, и кто-то меня просветил: дихлорметан. Я призадумался: «Хм, интересно, а может, удастся поймать кайф?» Однажды снимаю маску, склоняюсь над пенящейся ванной, буквально на секундочку. Ёёёб… Меня торкнуло так, будто нюхнул клею. Только в сто раз сильнее! С тех пор по утрам регулярно вдыхал испарения: выходило гораздо дешевле, чем поход в пивную. Я начал с двух раз в день, потом нюхал каждые пять минут. Но вот загвоздка: после каждого сеанса мое лицо покрывалось слоем черного жира от испарений. Товарищи по цеху быстро раскусили, в чем дело. Перерыв на чай, все пялятся на мою черную рожу.
— Опять копался в обезжирке? Тебе что жизнь не мила, чувак?
— То есть? — переспрашиваю, включая дурака.
— Оззи! Траванёшься на хер!
— Поэтому я без маски не работаю и над емкостью не наклоняюсь. Табличка висит.
— Ты нам не заливай! И держись от этого подальше, Оззи, а не то плохо кончишь.
Через несколько недель дошло до того, что в голове полный бардак, я скакал по цеху, пел песни. Случались и «галлюны». Просто не мог с этим завязать, это было сильнее меня. И вот однажды я куда-то запропастился. Нашли меня возле чана, в полной отключке.
— Вызвать ему скорую! — приказал мастер. — И чтобы этого идиота я здесь больше не видел!
Родители впали в неистовство, когда оказалось, что меня снова выперли с работы. Я продолжал жить вместе с ними и они надеялись на мою долю в оплате счетов, несмотря на то, что я старался проводить дома как можно меньше времени. В итоге, моя мама договорилась со своим начальством и выхлопотала для меня работенку на автозаводе «Лукас», где могла бы приглядывать за бестолковым сыном.
— Это будет стажировка, Джон — сказала мама. — Да любой твой ровесник дал бы руку на отсечение лишь бы получить такой шанс. А ты приобретешь новые навыки и станешь профессиональным настройщиком клаксонов.
У меня все опустилось. Клаксоны?
В те времена типичное рассуждение рабочего выглядело так: получаешь какое-нибудь образование, идешь в подмастерья, потом тебе дают самую грязную работу, и ты гордишься этим, хотя это просто грязная работа. И так будешь вкалывать до гробовой доски. Грязная работа — это все, что у тебя есть. Большинство населения Бирмингема не доживает до пенсии, умирают прямо в цехах.
Нужно было оттуда валить, чтобы не закончить так, как другие. Но как же вырваться из Астона? Я пытался было иммигрировать в Австралию, да вот беда, не было червонца на билет. Пробовал даже пойти добровольцем в армию, но меня не взяли. Парень в мундире смотрит на мою харю и говорит:
— Мне жаль, но это армия, а не цирк!
Поэтому пришлось согласиться на работу на автозаводе. Своему корешу Пату сказал, что буду работать в музыкальном бизнесе.
— Как это в музыкальном бизнесе?
— Буду настройщиком — отвечаю расплывчато.
— Настройщиком чего?
— А какая тебе, на хер, разница?
В первый день мастер привел меня в звуконепроницаемое помещение. Моим заданием было взять клаксон с раздаточной ленты, вложить его в приспособление в виде шлема. Потом подавался ток, настраивался клаксон с помощью отвертки, пока не раздавалось нечто: «Ба! Бу! Уи! Эр! Би-ип!» И так 900 раз в день, такова была дневная норма. Все можно было подсчитать, потому что по окончании настройки каждого клаксона нужно было нажать на специальную кнопку счетчика. В комнатушке толпилось пятеро рабочих, а значит, одновременно пищало, свистело и мычало пять сигналов — с восьми утра и до пяти вечера.
Когда я выходил из этого чертова места, в ушах стоял такой гул, что я не слышал собственных мыслей.
Вот как выглядел мой день: Взять клаксон. Подключить провода. Покрутить отверткой. Ба! Бу! Уи! Эр! Би-ип!
Положить клаксон на раздаточную ленту. И по новой.
Когда я работал, мама смотрела на меня с гордостью сквозь стеклянную перегородку. Однако уже через несколько часов этот чертов шум начал меня сводить с ума. Мне хотелось кого-нибудь убить. Ну и я начал нажимать на кнопку счетчика по два раза после каждого настроенного клаксона, думал, что тогда меня быстрее отпустят домой. Делал все, чтобы вырваться из этой долбаной будки. А когда понял, что номер прошел, стал нажимать три раза. Потом четыре. Потом пять.
И так продолжалось несколько часов, как вдруг слышу шипение ретранслятора и скрежет останавливающейся раздаточной ленты. Кто-то со злостью кричит в мегафон: «Осборн! К мастеру, немедленно!»
Там хотели узнать, каким чудом мне удалось махнуть 500 клаксонов за двадцать минут. Я говорю, наверное, что-то не так со счетчиком. А они мне, мол, не пальцем деланые, а если речь идет о счетчике, то что-то не так с кретином, который его обслуживает. И если это повторится, то выкинут меня на хер и дело с концом. И понял ли я?
— Да, понял — отвечаю и смурной бреду в свою будку:
Взять клаксон.
Подключить провода.
Покрутить отверткой.
Ба! Бу! Уи! Эр! Би-ип!
Положить клаксон на раздаточную ленту.
Нажать на кнопку.
Через несколько недель пребывания в этом дерьме, решаюсь поговорить с Гарри, дядькой постарше, который работал рядом со мной.
— Долго здесь работаешь? — спрашиваю я.
— Ась?
— Долго ты здесь?
— Чего ты там шепчешь, сынок?
— Долго здесь работаешь?!!! — кричу.
Гарри наверняка потерял слух от ежедневного бибикания клаксонов.
— Двадцать девять лет и семь месяцев — заявляет с ухмылкой.
— Ты че? Прикалываешься?
— Че?
— Ничего!
— Чего ты там шепчешь, сынок?
— Чертовски долго, Гарри!!!
— А знаешь, что самое приятное?
Я поднимаю руки вверх и отрицательно покачиваю головой.
— Через пять месяцев получу золотые часы. За 30 лет стажа. Тридцать лет стажа в этой дыре! Аж захотелось, чтобы русские сбросили бомбу и сравняли это место с землей.
— Если тебе так нужны эти часы — говорю — нужно было их спереть у ювелира. Даже если бы тебя поймали, ты отсидел бы в десять раз меньше, чем прозябаешь в этой дыре.
— Повтори-ка сынок!
— Ничего.
— Ась?
— Ничего!!!
Терпение мое лопнуло. Я бросил отвертку, вышел из будки, миновал маму и прямо с проходной направился в ближайший паб. Так закончилась моя первая работа в музыкальном бизнесе.
Сама идея найти работу в музыкальном бизнесе выглядела идиотской шуткой. Это было абсолютно невозможно: с таким же успехом я мог мечтать о карьере астронавта или каскадера. Или трахнуть Элизабет Тэйлор. Однако с того момента, когда спел «Living Doll» на семейной вечеринке, я подумывал о создании группы. Какое-то время даже хвастался, что являюсь участником группы «Black Panthers». Как бы не так! Моя группа состояла из пустого футляра из-под гитары, на которой я эмульсионной краской (найденной у нас в сарае) намалевал название: BLACK PANTHERS. Все это происходило в моем воображении. Я так же говорил людям, что у меня есть собака по кличке Hush Puppy[8]. На самом деле я нашел этот ботинок на мусорке и привязал на поводок. Потом шлялся по улицам Астона с пустым футляром, таскал за собой этот раздолбанный ботинок и внушал себе, что я блюзмен из Миссисипи. А прохожие считали меня конченым придурком.
Все время, не занятое мнимой группой и псом-ботинком, я тусовался со стилягами[9]. Их эпоха немного опережала мою, как-то не подходили мне их длинные плащи, ботинки-подкрадули на толстой подошве и тому подобные глупости. Но я любил музыку, которую они заказывали в музыкальных аппаратах. Несколько недель распевал всюду хит Пола и Полы «Hey Paul». Старые мелодии рулят! Потом восторгался модами: любил носить облегающие мохеровые костюмы[10]. Потом перековался в рокеры: кожаные куртки, набитые заклепками ремни[11]. И так меня носило туда-сюда. Приключений искал, делал все, лишь бы не работать на заводе.
А потом появились битлы.
Внезапно, четверка стриженых ливерпуделей заполонила эфир. С последней зарплаты я купил их вторую пластинку «With the Beatles».
Когда пришёл домой, во мне все изменилось, как будто в голове зажегся свет. Я запилил эту пластинку до дыр. Волшебство гармоний Леннона и Маккартни перенесли меня из Астона в воображаемый мир «Битлз». Я не мог оторваться от этих 14 вещей, восьми оригинальных и шести кавер-версий, в том числе «Roll over Beethoven» Чака Берри. Может сейчас это прозвучит напыщенно, но тогда я почувствовал, что в моей жизни появился смысл. Снова и снова слушал эту пластинку на раздолбанной отцовской радиоле. Этот гибрид лампового приемника и старомодного граммофона выглядел как часть мебельного гарнитура и занимал почетное место в гостиной. Так же я ходил на каток «Silver Blades», там крутили «битлов». А порою даже гулял с пластинкой под мышкой, так был этим возбужден. Начал собирать все с логотипом «Битлз»: фотки, плакаты, открытки, все! Я развесил это богатство над кроватью. Братьям это не мешало, они тоже балдели от «битлов», но это меркло по сравнению с тем, как от «Битлз» балдел я.
Понятное дело, нужно было поднапрячься, чтобы купить их первый альбом «Please Please Me», а когда вышел «A Hard Day's Night», я был первым в очереди в музыкальный магазин. Благодаря битломании, мне не нужно было скрывать свое нежелание работать на заводе. Джон Леннон и Пол Маккартни тоже не хотели работать на заводе! И были похожи на меня: обыкновенные парни из рабочих семей, воспитанные в бедных районах серого промышленного города вдали от Лондона. Единственная разница заключалась в том, что они были из Ливерпуля, а я из Астона. А раз они играли в группе, то это казалось логичным, что я тоже могу попробовать. Я был на восемь лет младше Леннона и на шесть — Маккартни, а значит, у меня была уйма времени, чтобы прославиться. Другое дело, я понятия не имел, как это сделать. За исключением Тони Айомми, с которым я не виделся со школьной скамьи, не знал никого с навыками игры на музыкальных инструментах. Тогда я принялся отращивать длинные волосы и позаботился о татуировках. Так, для виду.