У Жанины сегодня неудачный день, ее просто не узнать. Похоже, она затерялась в другом измерении. Словно догадываяcь о переживаниях Джулии, Феликс исполняет па-де-де с креслом-каталкой. Держась за рукоятки, он подпрыгивает и бьет каблуками что твой Фред Астер[17]. Потом танцует как настоящий тореро – подбородок вздернут, кулак сжат, рука вытянута. Изящно ставит ноги накрест. Вдохновенно играет воображаемым плащом. Поднимает с земли ветку, держит ее как микрофон и громко поет – под восхищенным взглядом Жанины. Перед ними – Жоржетт Плана[18].
Вива, Испания!..
Жанина хлопает в ладоши. Феликс то щелкнет каблуками, то взмахнет воображаемым веером. Глядя на этот спектакль, достойный лучших кабаре, Джулия не может удержаться от смеха. Внезапно Жанина начинает подпевать слабым голоском:
На твоих несравненных берегах,
Вива, Испания!
Подари мне райский уголок,
Испания, прошу!
Джулия не знает слов. И удивляется, как хорошо бабушка поет. Жанина не сбивается с ритма, она танцует сидя в кресле, отбивая такт. Не пропускает ни одной строчки. Джулия изумленно смотрит на Феликса, а тот ей подмигивает. Допев до конца, Жанина изо всех сил аплодирует. Феликс и Джулия устраивают ей овацию, восхищаясь ее безупречной памятью.
Феликс предлагает пройтись вокруг фонтана. Он приглашает их в воображаемое путешествие, мягким голосом описывая андалусские дворцы, изящную мозаику, прохладные дворики и ветки флердоранжа. Кажется, Жанина наслаждается каждым мгновением. Они медленно прогуливаются под соснами. Джулия украдкой спрашивает Феликса:
– Как это может быть – то бредит, то помнит слова старой, всеми забытой песни?
– Тайны разума… – шепчет ей Феликс. – Я заметил: когда ее заносит не туда и она пугается – с ней такое бывает, – нужно ей подыграть. Пытаться ее вразумить бесполезно. А слова песен… Наверное, все мелодии спрятаны в потайном уголке нашего мозга, куда болезни не добраться… В любом случае Жанина будет примой на вечеринке караоке!
Джулии не терпится снова услышать, как поет бабушка.
– Еще кружок?
17
Жанина радуется, увидев свою машину. Джулия боится, что бабушка попросится домой, но Феликс берет инициативу в свои руки:
– Жанина, как насчет мороженого? Эта невыносимая жара меня просто убивает. Если повезет, куплю порцию с нугой.
Жанина соглашается, хотя вряд ли понимает, о чем речь.
Не отрывая взгляда от дороги, Джулия любуется пейзажами своего детства. Дома с черепичными крышами. Поросшие мхом фонтаны и веревки с сохнущим бельем. Дубы, олеандры, оливы. Они с бабушкой и Феликсом теснятся в маленькой машинке, и кажется, время над ними не властно. Простое счастье, которое надо ловить на лету и наслаждаться им сполна. Джулия думает о дневнике, о записанных там воспоминаниях. И о воспоминаниях, которые творятся сейчас.
Она включает радио. Те, кто любят друг друга, / В глубоких глазах у них – рай…[19] Жанина – глаза блестят из-под вязаной шляпки – радостно подпевает:
Они рядом с жизнью шагают,
И время порою о них забывает,
Те, кто любят друг друга…
У Джулии замирает сердце. При всей своей хрупкости и ненадежной памяти Жанина полностью поглощена пением. Отбивая такт, она поет всеми забытый медленный припев – о нежности.
Перебивка – и происходит чудо: диктор объявляет песню Фреэль. Джулия округляет глаза от удивления. Феликс, наблюдая за ней в зеркало заднего вида, понимает, что это неспроста. Девушка взглядом пытается передать, что ее накрыла лавина воспоминаний, стоило услышать меланхоличные строки:
Как могла бы я жить,
Не будь тебя со мною?
Индюк надутый!
Дудки!
Ешкин кот!
Толстопуз!
Балда!
Остолоп!
Старая карга!
Бирюк!
Отребье!
Двурушник!
Чурбан!
Чтоб тебя!
Потаскушка!
Сквалыга!
Бестолочь!
Образина!
18
Джулия оказывается в прошлом, двадцать пять лет тому назад.
Она одна в бабушкиной маленькой гостиной, ей всего пять или шесть лет. Она подходит к патефону, который ей не разрешают трогать, и поднимает крышку. Торопливо и с опаской заводит свою любимую пластинку. Ту, которую Жанина слушает каждый вечер перед сном. Летом она даже выносит чемоданчик с патефоном на террасу, и они слушают Фреэль, прижавшись друг к другу, под звездами. От этой песни бабушке почему-то становится грустно. А Джулия ее обожает. Ей кажется, что слова написаны специально для них.
Подражая бабушке, Джулия неловкими пальцами ставит иглу на край темного диска. Слышится голос Фреэль. Девочку изумляет и восхищает только что полученная свобода. Ошеломленная, она не сводит глаз с иглы, из-под которой льется голос с носовым прононсом.
Как могла бы я жить,
Не будь тебя со мною?
Не смогла бы открыть,
Что зовется любовью…
Увлекаемая фортепиано, Фреэль долго поет, наконец патефон начинает потрескивать и умолкает. Джулия продолжает сиять от счастья. Осмелев, она возвращает иголку на край пластинки – для нового путешествия. Вновь раздается жалобный голос Фреэль. Как загипнотизированная, Джулия смотрит на кружащийся диск.
Она слушает песню еще три или четыре раза. На пятый – певица начинает уставать. Хрипит, прерывается, не попадает в такт. Джулия заволновалась – что с пластинкой? Подходит к патефону, подбадривает его. Честное слово, только еще разочек.
И тут входит бабушка. Она вмиг понимает, какая трагедия произошла в ее отсутствие. Джулия не знала, что надо было сменить иглу. Жанина бросается к испорченной пластинке. Смотрит на исцарапанный диск, и ее глаза наполняются слезами. Она не произносит ни слова. Вспоминая тот день, Джулия больше всего страдает из-за молчаливой боли Жанины. Бабушка убирает пластинку в конверт и прижимает к сердцу. Пластинке конец. Фреэль больше не запоет.
19
Ведя машину, Джулия краем глаза наблюдает за бабушкой.
Услышав первые ноты, Жанина выпрямляется, широко раскрывает глаза. Джулия могла бы поклясться, что бабушкино сердце бьется чаще. Она сжимает руль так сильно, что костяшки белеют, и молча смотрит на дорогу.
В зеркале заднего вида Джулия встречается взглядом с Феликсом. Он даже не представляет, какая драма разыгрывается в этот момент. Жанина потихоньку подпевает. Без прежнего задора – это шепот, тихая жалоба, звучащая вдалеке. Ее мысли не здесь. Пока Фреэль поет своим хриплым голосом, сидящих в машине переполняют эмоции.
В твоих нежных руках
Мое сердце смеется,
Не будь тебя со мною,
Как могла бы я жить?
Время остановилось. Машина не едет, а парит среди облаков, покачиваясь в такт томной мелодии, которую выводит скрипка. Жанина подпевает вполголоса, словно про себя.
На последнем припеве Джулия чувствует комок в горле. Ей хотелось бы вернуть летние вечера под звездами, и чтобы бабушка вновь и вновь ставила эту пластинку, утопая в воспоминаниях. Джулия хотела бы поменять иглу патефона и переписать историю. И не лишать бабушку такого глубокого переживания.
Песня кончается. У Джулии блестят глаза. По морщинистой бабушкиной щеке бежит слеза. Жанина берет внучку за руку, вглядывается в ее лицо. Это тот самый взгляд, которым бабушка смотрела на нее до болезни.
– Дорогая моя, эту песню подарил мне тот, кто был любовью всей моей жизни.
Изумленная Джулия пытается на лету поймать бабушкины воспоминания.
– Ты о ком, о дедушке?
Джулия знает, что Жанина говорит не о дедушке. Знает и всегда знала, хотя и не могла объяснить. Но разум покидает Жанину. Снова этот отстраненный взгляд. Она качает головой и с грустным видом заключает:
– Так печально, милая моя…
Мне скоро девяносто, и в одном я уверена – ничто в этой жизни не происходит случайно.
Поверь, моя милая, что-то или кто-то разбрасывает на нашем пути встречи и испытания, которые при ближайшем рассмотрении обретают совсем другой смысл. Надо только надеть правильные очки и набраться терпения. Невзирая на все печали и горести моей жизни, я неисправимая оптимистка. Нет худа без добра.
Помни об этом, моя дорогая, когда будешь читать этот дневник. Следи за знаками.
В день, когда мне исполнилось восемь лет, маму положили в парижский госпиталь Валь-де-Грас. У нее были больные почки. На несколько недель я осталась с отцом. Я боялась за свою горячо любимую маму, но врачи уверяли, что все будет хорошо.
С отцом жилось совсем не весело. Мама поручила соседкам готовить для нас еду. Каждый день в дверь звонит старая Жослина. Каждый день отец курит трубку в гостиной, читая газету. Восхищенная неизменной любезностью соседа, Жослина протягивает ему дымящуюся тарелку скрюченными от ревматизма руками.
За ней закрывается дверь, отец подходит к кухонному столу, за которым я делаю уроки. Грызя карандаш, я с трудом решаю заданные на дом примеры. Ох, математика, мой кошмар! Я могу прочесть наизусть все басни Лафонтена, но таблица умножения на семь… Боже, от одной мысли об умножении цифры начинают плясать в голове, это так же точно, как дважды два три!
Я скучаю по маме. Обычно она по