Девушка садится. Крупно ее покрасневшее лицо. Голубые раскосые глаза с сильно накрашенными черной тушью длинными ресницами смотрят презрительно, тонкие ноздри гневно раздуваются, крупный рот немного кривится.
— Ты чего, Анютка? — спрашивает парень с недоумением и тоже садится напротив нее.
У него точеный профиль, пушистые ресницы и красивого рисунка губы.
— Вот что, котик, — капризно говорит девушка, — ты мне еще за прошлый раз не заплатил, а уже в трусы лезешь!
Парень смеется, встает с кровати. Виден его полунапряженный крупный член. Парень выходит из комнаты, но тут же возвращается, неся в руках огромную охапку белых ромашек. Он бросает их на кровать, засыпает ими начинающуюся улыбаться девушку. Потом берет один цветок в зубы, резко опрокидывает девушку на спину и разводит ее ноги, согнутые в коленях.
— Уйди, Никита, — тихо говорит девушка. — Вечно ты что-то придумываешь! Мне цветов и на работе хватает.
Парень проводит ромашкой между ее ног, и она замолкает. Ее яркие губы приоткрываются, ресницы опускаются. Парень медленно поднимается вверх, скользя по ее телу своим. Она замирает, потом закидывает ноги ему на поясницу и вцепляется ноготками в спину, слегка царапая ее и начиная приглушенно стонать. Парень ритмично двигает бедрами, постепенно ускоряя темп и постанывая все громче…
Диск первый
Константин Андреевич только посмеялся, когда на следующем сеансе я предложила ему написать мне расписку о неразглашении. Но видя мою нервозность, сказал, что если это меня успокоит, то он такую расписку предоставит, хотя врачебная этика и так запрещает ему разглашать что-либо, касающееся пациентов.
— Ладно, раз вы обещаете, то обойдемся без расписки, — улыбаясь, ответила я.
— Договорились! А почему вы не пишете о своих снах? — спросил Ка. — Или вы их не запоминаете?
…За мной кто-то бегал по грязным и темным коридорам, потом я упала почему-то на кучу опилок и замерла в ужасе. И этот кто-то навалился на меня, задрал короткую юбку и трахнул по полной. Я кричала, извивалась под ним, но, чувствуя, как его твердый горячий член входит все глубже и двигается все быстрее, поддалась этому натиску и скоро кричала уже от немыслимо острого оргазма. А потом я, стоя на коленях в этих же опилках, сосала толстый, в сперме и моей смазке член и получала от этого необыкновенно сильное удовольствие. Я ощутила, как он подрагивает в моих горячих и влажных губах, поддается вперед прямо в глотку и… проглотила сперму. Но все содеянное тут же ужаснуло меня, и я — проснулась.
Муж похрапывал рядом, повернувшись ко мне спиной. Я мельком глянула на его разлохмаченный темный затылок, на мощные плечи, на спину, наполовину прикрытую голубой махровой простыней, и скользнула под нее рукой. Сжав по очереди упругие ягодицы и слегка толкнув, подождала. Виктор перестал храпеть, потом что-то пробормотал и, улегшись удобнее, вновь погрузился в сон. Я стянула с плеч тонкие лямочки батистовой ночнушки и высвободила грудь. Соски торчали вверх и настойчиво требовали влажных мужских губ. Я облизала пальцы и немного поиграла с сосками, теребя их и потягивая. Но возбуждение только усилилось. Тогда я подняла подол, раздвинула ноги и минут через пять тихо стонала от острого оргазма. Не люблю это делать пальцами…
Может, тексты такого рода не отсылать Ка? Но он настаивал, что я должна все записывать. И потом его таким, наверно, не удивишь Прикольную он выбрал профессию. Ладно, пока сохраню. А там видно будет. А может, вообще удалить?
Ездила на массаж. Что-то мой «мерс» мне начинает надоедать. Да, он красивый, серебристый, модель «Elegance», легок в управлении, но вот как-то опротивел он мне. Даже и не знаю, в чем тут дело. Хотя… Я ведь чуть не сбила какую-то старушку именно на нем. И странным мне все тогда показалось. Вроде когда выруливала на трассу, внимательно осмотрелась. Я, вообще-то, очень аккуратна на дороге. И откуда она вынырнула? Я сильно испугалась. И мне показалось, что я ее не задела. Но бабулька тут же кувыркнулась на обочину, закрыла глаза и не шевелилась. Я выскочила из машины, подбежала, попыталась ее поднять.
— Сейчас я позвоню и вызову «Скорую», — повторяла я в смятении.
И тут бабулька открыла глаза, села и проговорила умирающим голосом, что не нужно никого вызывать, потому что она прекрасно себя чувствует. Глазки при этом у нее были хитрющие и очень живые. Я помогла ей встать, предложила подвезти куда нужно. Но она пошатнулась и отрицательно замотала головой. Я вновь предложила вызвать «Скорую».
— Что ты, милая, — шумно вздыхая, проговорила она. — Так ить тебя по судам затаскают. И меня вместе с тобой. Так, ногу я чуток повредила, только и делов. Отлежуся, и все пройдет.
Она глянула на меня еще более хитро и тут же заплакала очень натурально и жалостливо. Я схватила сумочку и вытащила, не считая, пачку денег. Сунула их бабуле в карман, и она успокоилась прямо на глазах. Перестав плакать, достала откуда-то из кофты очки и быстро пересчитала деньги, слюнявя палец.
— Спаси господь, — сказала она, закончив считать.
Потом кивнула мне и на удивление шустро исчезла в ближайших кустах. Позже муж рассказал мне, что в округе таких «жертв» полным-полно. И это своего рода туземный бизнес. Чему удивляться, если те же бабули ухитряются продавать у шоссе банку соленых огурцов за 120–150 долларов.
В принципе, поменять машину не проблема. Надо подумать, какую купить. Но хочется что-то более спортивное. Может, «Audi TT»?
После массажа я полежала с полчаса на кушетке, чтобы окончательно обсохнуть. Ощущения были приятными, кожа стала шелковой. Прикольно кто-то придумал делать массаж всего тела теплыми струйками молока. Но я ненормально возбудилась во время процедуры. Мне однозначно не хватает секса.
После сеанса я решила заехать в свою квартирку. Почему-то захотелось. Она мне досталась от бабушки. Когда вышла за Виктора и моя жизнь кардинально изменилась, я предложила родителям сдавать эту квартиру. Но они почему-то не захотели.
Доехала я туда не так быстро, как рассчитывала. Это между Таганкой и Пролетаркой, улица Большие Каменщики. Пробки на дорогах нереальные. Когда я вышла из машины, то, как всегда, машинально посмотрела на дом, в котором когда-то жил Маяковский с Лилей Брик и ее мужем Осипом. Меня всегда занимало, как они уживались втроем? Неужели все было так невинно, как об этом пишут литературоведы?
Когда я поднялась на свой этаж и вошла, то квартира в который раз поразила меня своей убогостью. Но ремонт делать и что-то менять очень не хотелось. И в который раз я решила, что все здесь пусть остается как есть. А ведь раньше я думала, что это отличная мебель и даже восхищалась безделушками, которые собирала бабушка. На комоде стояли фарфоровые статуэтки 50-х годов, а в серванте красовались тарелки 20-х годов с красными звездами, агитационными лозунгами, а на одной изображение серпа и молота занимало все дно. Но после нашего особняка все это выглядело именно убогим.
И тут в дверь позвонили. Я замерла, не зная, кто бы это мог быть. Но потом все-таки открыла. И даже подпрыгнула от радости. На пороге стоял мой школьный товарищ Арсений. Он жил через две улицы.
— Вика! — тоже обрадовался он. — А я иду по нашему переулку и думаю, ты или не ты! Вот и зашел на всякий случай. Я тут в магазин ходил.
Он поднял сумку и зачем-то раскрыл ее. Оттуда торчали зеленый лук и батон копченой колбасы. Я рассмеялась и потащила его в комнату. Сеня на ходу стянул джинсовую куртку, под которой оказалась только обтягивающая футболка. Джинсы тоже были узкими и прекрасно обрисовывали его упругие ягодицы.
— Давно не виделись! И ты стал просто античной статуей! — невольно восхитилась я, изумленно разглядывая Арсения.
В школе он особым телосложением не выделялся.
— Так я в качалку уже второй год хожу, — ответил он и почему-то покраснел.
Я почувствовала прилив возбуждения от вида его широких плеч и выпуклых мышц.
— А зачем? — глупо захихикала я, сама себе удивляясь. — Девушкам хочешь понравиться?
— И это тоже, — сказал Сеня и покраснел еще больше.
— Ты еще учишься в Плешке[1]? — спросила я, садясь на скрипучий диван.
— Закончил. Работаю торговым представителем одной крупной компании, — начал он, усаживаясь рядом.
«Ну, сейчас начнутся воспоминания детства и рассказы о тяжелой жизни», — отчего-то подумала я с раздражением. И тут же сказала:
— Ты сейчас такой красавчик! Тебе нужно подумать о карьере фотомодели.
— Издеваешься, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Сеня.
— Вовсе нет. Давай-ка я тебя поснимаю. А потом тебе на «мыло» перешлю.
Я достала из сумки компактный «Canon» и навела на Арсения. Он сидел, как истукан, и смотрел на меня остекленевшим взглядом. Н-да, он хоть и изменил фигуру, но остался таким же туповатым малым.
— Ты знаешь, как называют член англичане? — спросила я, начиная улыбаться и не сводя глаз с картинки на матрице.
— Нет, — испуганно ответил Сеня.
— Джентльмен.
— Почему это? — удивился он.
— Потому что он всегда встает при виде дам, — ответила я и расхохоталась.
Арсений заулыбался, и лицо его немного расслабилось.
— А французы называют его сплетником, потому что он переходит из уст в уста, — продолжила я, быстро делая снимки.
Мне очень нравились голубые глаза Сени — широко раскрытые и глядящие на меня с каким-то наивным удивлением.
— И как же тогда мы его называем? — спросил, наконец, он, пытаясь справиться со смущением.
— У русских он называется партизаном, — прыснула я.
— Как? — тоже засмеялся Сеня, и я залюбовалась миленькими ямочками на его щеках.
— Партизаном, — повторила я, — потому что он не всегда знает, в чьем лесу находится.
— Это тебе твой муж олигарх рассказал? — поинтересовался Сеня и мгновенно стал серьезным.