На наш 2-й выпуск Академии съехались офицеры со всех военных округов — всего около 120 человек. Были слушатели в звании капитанов, майоров, полковников, но все главным образом были работниками штабов корпусов и округов. Среди слушателей я встретил немало своих товарищей по Академии им. Фрунзе: Разуваева, Левина и др. Некоторые из них — Баграмян И.Х., Городецкий, Костин, Сандалов — уже были на втором курсе.
Нас, первокурсников, с первых же дней распределили по группам — человек по 15–20 в каждой. Моими товарищами по учебной группе были Шарохин (староста группы), Разуваев, Печененко, Левин, Абдулов, Пугачев, Сибирцев и др. Меня выбрали парторгом группы. Начальником группы вначале был генерал Шварц, а затем полковник Вейкин, а на второй группе — комбриг Шафалович. Начальником курса был комбриг Трубецкой.
Срок обучения был рассчитан на два года, из них полтора года отводилось на изучение программы и три месяца — на сдачу экзаменов. На первом курсе было три триместра, на втором — два. В первом триместре мы изучали тактику высших соединений (корпус во всех видах боя), во втором триместре — армейскую операцию (наступательную и оборонительную), в третьем (летнем) триместре проводилась армейская военная игра на местности со средствами связи. На втором курсе (в четвертом триместре) мы изучали фронтовую операцию, а на пятом — сдавали экзамены. В заключение всей учебы проводилась фронтовая военная игра. На экзаменах каждый разрабатывал армейскую операцию. В частности, я разрабатывал и сдавал армейскую оборонительную операцию. Мог ли я думать тогда, что через два года свою теоретическую разработку я буду еще проходить на практике на фронтах Великой Отечественной войны.
Академия Генштаба была укомплектована самыми лучшими кадрами преподавателей. Начальником кафедры оперативного искусства был комбриг Иссерсон Г. С. — после Тухачевского и Триадафиллова это был один из лучших военных теоретиков нашей армии. Его теоретические труды «Эволюция оперативного искусства» и «Глубокая операция» являлись непревзойденными теоретическими исследованиями, самыми передовыми в то время, по которым училась вся наша армия. И не только наша. «Глубокую операцию» Иссерсона, с ее эшелоном развития прорыва (ЭРП), использовали немцы, заменив только нашу конно-механизированную армию (КМГ фронта) танковой армией.
Начальником кафедры тактики высших соединений был комбриг Вакулич, а затем комдив Мордвинов. Последний не уставал напоминать нам о необходимости тщательного изучения уставов, в которых, как он утверждал, сосредоточена вся наша военная наука. Частенько он нам говорил:
— От сна восстав — читай устав! Ложася спать — читай опять!
Начальником кафедры организации и мобилизации был комкор Алафузо, кафедры военной истории — комбриг Меликов. Преподавателями оперативного искусства и начальниками учебных групп были уже знакомые нам по Академии им. Фрунзе комдивы Шварц, Паука, Сергеев, комбриги Шиловский, Кирпичников, Готовцев, комдив Свечин (профессор старой Академии Генштаба) и комбриг Верховский (тоже профессор старой Академии Генштаба и бывший военный министр правительства Керенского; почему-то Керенский очень невзлюбил его и отправил в отставку).
Преподавателями родов войск были: по артиллерии — комбриг Михайлов, по мотомех. войскам — комбриг Малевский, по хим. войскам — комбриг Шегур, по связи — комбриг Дратвин, по ВОСО — наш начальник курса Трубецкой и по военно-инженерному делу — наш общий любимец еще по Академии им. Фрунзе Д.М. Карбышев. Он и здесь был неугомонным новатором. Впервые в истории военного искусства он разработал основы организации (применения) оперативных заграждений во фронтовой операции. И так же умело и доходчиво преподносил нам курс применения крупных заграждений в армейской оборонительной операции.
Карбышев был большим специалистом военно-инженерного дела. До сих пор не могу понять, как могло наше военное руководство в первые дни войны послать такого специалиста, ученого с мировым именем проверить состояние наших укрепленных районов! Как будто министр обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков не знали положения дел с укреплениями на границе и будто не было другого человека в Военно-инженерном управлении Министерства обороны. Пленение такого человека фашистами было большой потерей для нашей армии. Фашисты очень высоко ценили Карбышева как специалиста и хотели переманить его на свою сторону, но, встретив с его стороны железную стойкость и преданность партии, верность Родине, зверски замучили его. О Карбышеве я буду еще говорить подробно в главе «Во вражеском плену».
Принципиально новая и интересная для нас учебная программа, а также высокая квалификация наших преподавателей вызвали среди нас большое желание хорошо учиться. На учебу набросились мы жадно.
Первое время нас очень смущала наша форма: китель с черным бархатным воротником и темно-синие брюки с малиновыми лампасами. Сталин усиленно создавал и укреплял верхушку чиновничества и армейского комсостава. Простая и скромная форма двадцатых годов, скромные знаки различия заменялись все более пышными и цветистыми. Сбывался анекдот, появившийся тотчас же, когда на рукаве появились первые нашивки:
— Отсюда от первой нашивки до погон — рядом!
Наши лампасы были предвестниками генеральских лампасов и всего того яркого оперения, которым заменили суровую простоту формы времен Гражданской войны.
Когда мы появились в своих костюмах на улицах Москвы, мальчишки бежали за нами с криками:
— Смотри, смотри! Иностранный генерал!
Все, что мы изучали в Академии, весьма повышало нашу военную квалификацию. Однако необходимо указать и на те недочеты в нашей подготовке, которые выявились на войне.
Так, например, мы неправильно представляли себе начальный период войны. Нас учили, что в начале войны быстро образуется сплошной фронт и наступательную операцию придется начинать с прорыва. Как известно, война в первые месяцы нарушила все наши представления о сплошном фронте. Никакого сплошного фронта не было. Мы «гуляли» по тылам противника, а фашисты проникали в наши тылы, нежданно-негаданно атакуя даже штабы армий. О спокойной работе штаба «за стаканом чая» нечего было и думать. Частенько командующий армии вместо заслушивания докладов-справок для принятия решения вместе с офицерами штаба ходил в контратаку против напавшего на штаб врага.
И только лишь в дальнейшем ходе войны стали образовываться сплошные фронты, и наша теория глубокой операции нашла свое практическое применение.
Очень мало знаний получили мы также по курсу стратегии, а такие знания потребовались в первые же дни войны. Потребовалось умение организовывать фронтовые операции и операции группы фронтов. У нас таких знаний не было, мы не имели стратегической базы.
Мы, слушатели, чувствовали недостаток знаний по стратегии и спрашивали, почему у нас нет курса стратегии? Преподаватели смущенно и невразумительно отвечали:
— Видите ли, стратегия — больше искусство, чем наука. Искусство — удел полководческих гениев… — и намекали на Сталина.
От общей стратегии наше внимание переключали на армейские операции. Нам осталось только «верить» в полководческий гений Сталина, который раскроется во всей своей грозной красоте только во время войны.
Особо старательно и настойчиво восхвалял полководческий гений Сталина начальник кафедры истории комбриг Меликов. По его лекциям выходило, что Сталин возглавлял все фронты Гражданской войны. Организовывал оборону Царицына, разгром Колчака и Деникина… И поход на Варшаву прошел бы удачно, если бы разрешили Сталину ударить из-подо Львова. На что В. И. Ленин, как теперь стало известно, едко заметил: «Ну кто же ходит на Варшаву через Львов?» За неудачу под Варшавой Сталин обвинил Тухачевского.
Еще до ареста Тухачевский обратился с письмом к Сталину и указал на необоснованность этого обвинения, возводимого на него Меликовым. Сталин и на это письмо не ответил. Вскоре последовал арест Тухачевского. А после ареста его уже «с полным основанием» можно было «разоблачать» как «врага народа». Возвеличению Сталина и фальсификации истории помог и Ворошилов, написав подхалимскую книгу «Сталин и Красная армия». Эта книга незаслуженно восхваляла Сталина и приписывала ему все победы в Гражданской войне.
Нас такая «история» не удовлетворяла. Мы сомневались в правдивости многих фактов, так как среди нас было много непосредственных участников этих событий.
Один из слушателей первого набора, полковник Голубев, решил изучить «гениальный» план Сталина по разгрому Деникина по историческим документам. Этим планом в графической художественной форме в виде схем-плакатов были украшены все стены Академии и учебные кабинеты. Просидел он в архиве целый месяц и не нашел ни одного документа, принадлежащего Сталину. Но он нашел постановление Политбюро РКП (б) о нанесении удара через Харьков — Донбасс и на Ростов, вынесенное по рекомендации Ленина. Нашел также ряд документов, разработанных штабом Главкома и командующего Южным фронтом в развитие этого постановления.
Результаты своих поисков Голубев доложил на заседании военно-научного общества Академии и указал, что никакого плана Сталина по разгрому Деникина в природе нет и не было. Скандал! Значит, нужно теперь было сдирать со стен эти красивые схемы-плакаты!
Это сообщение Голубева было сенсацией. О ней заговорили не только в Академии, но и среди гражданского населения Москвы. Первые несколько дней в Академии все было спокойно. Видимо, политическое руководство растерялось и вырабатывало план защиты фальсифицированной исторической науки.
И вот начался разгром. Комиссар Академии Фурт мобилизовал весь политический и партийный аппарат и начал «разъяснять». Начались непрерывные заседания партбюро, партгрупп. На этих заседаниях усиленно прорабатывали Голубева. Когда цикл «теоретического» разоблачения закончился, начались «оргвыводы». Голубев исчез.
Но «бдительная» площадь Дзержинского знала, что «сомнениями» был заражен не один Голубев. Началась генеральная чистка Академии. Были арестованы лучшие преподаватели и военно-научные кадр