— Никаких аэропланов! — в ужасе распахнула она глаза. — Даже не думай! Григорий, я прошу вас не забивать Алексею голову!
Ну хоть «Григорий», а не «Григорий Ефимович», и то хорошо. Я поклонился, Алексей отпустил наконец мой рукав и тут грохнул сдвоенный выстрел, я аж подпрыгнул и подался вперед закрыть цесаревича. Но судя по тому, что все, кроме меня отреагировали совершенно спокойно, опасности никакой нет, что и подтвердила Аликс:
— Ники ворон стреляет, прямо из окна. Кричат поутру — сил никаких нет.
— Матушка, а проводи меня к государю.
Облом. Дернула Александра Федоровна бровью, подозвала лакея да отправила с ним. И куда все «милый друг» девались, будто и не было истерик, лечений, да и откачивал я после ладоги совсем другого человека…
Николая мы нашли в западном крыле, на втором этаже. Сквозь распахнутые, несмотря на мороз, створки и голые деревья просматривался Детский пруд, на подоконнике рядком лежали ружья, рядом в готовности их перезарядить пребывали два егеря. Сам же император, благоразумно одетый в бекешу и барашковую шапку, жадно смолил папиросу и вполголоса беседовал с начальником императорской охоты, князем Голицыным. Помимо аромата крепкого турецкого табака в комнате витал кислый запах сгоревшего пороха и даже еще не развеялся сизенький дымок.
Казаки конвоя, стоявшие у входа, двинулись было ко мне, но Николай движением руки остановил их:
— Как здоровье, Григорий?
— Благодарю, государь, гораздо лучше.
— Мы весьма беспокоились, — добавил Голицын, хорошо знакомый по делам Императорского стрелкового общества.
Дмитрий Борисович, «Димка», как звали его в семье Николая, был большим фанатом правильной охоты и правильной подготовки к ней, оттого мы вполне пристойно взаимодействовали на стрельбищах и соревнованиях.
Николай тем временем сунул докуренную до половины папиросу в пепельницу и тут же задымил следующей.
— Сейчас передохнем, вороны вернутся и продолжим.
Голицын взял со столика толстую тетрадь, выглянул в окно и, удовлетворенно хмыкнув, поставил на страницу две галки:
— Две, государь, как вы и сказали. Сдохла.
— Это вы ворон считаете? — не сдержался я. — Ну ладно постреляли, чтоб не каркали, а считать-то зачем?
— Вся императорская охота подлежит строгому учету, Григорий Ефимович, — назидательно сообщил мне Голицын, искоса поглядывая на Николая, беззаботно дымившего папироской. — Вот, извольте ознакомится.
Я листнул тетрадь… мама дорогая! Это же сколько патронов и пороха тратится! Зверья десятками, если не сотнями… Вороны… Лоси… Кошки… Кошки???
Увидев мои вытаращенные глаза, Голицын поспешил пояснить:
— Бродячие, подлежащие отстрелу согласно «Правилам об охоте».
— Все равно божьи твари, надо бы поумерить…
Договорить мне не дал выстрел — Николай пальнул в окно, отбросил винтовку на руки егеря. Схватил заряженную, пальнул еще раз…
— Ушла! Вот умная тварь! Ну да ничего, теперь долго не появятся.
Мда. Похоже, мои эко-френдли проповеди в общем и зоозащита в частности тут не сыграют. Император еще что-то рассказывал о повадках ворон, потом выслушал мои приключения с литером и обнадежил, что непременно внесет в общий список. Если за валом бумаг не забудет — в преддверии празднования 300-летия дома Романовых ему приходилось перелопачивать просто кипы корреспонденции, а секретаря, как ни парадоксально, не давала завести вся окружающая придворная камарилья. Ну как же, появится лишний человек, способный напрямую влиять на Николая! Нет уж, пусть сам мучается. И Аликс, кстати, тоже не желала, чтобы на мужа влияла какая-то канцелярская крыса.
А тут подвернулся Демчинский — так сказать, личный прорицатель, имеющий, если в терминах моего времени, имеющий все допуски. И Николай обходными путями засунул его в канцелярию Демчинского — пусть заодно и бумажки перебирает. Ну и от щедрот навесил классный чин, причем сразу генеральский — чинов в стране много, не жалко. Сам же отдыхал или, скорее, прятался от потока документов на охоте и на радиостанции. Причем честь по чести сдал все положенные военному радиотелеграфисту экзамены, чем с гордостью похвастался. Ну слава богу, на одного радиста в армии больше. Но что же мне делать?
В дворцовой церкви ударил колокол. И меня тоже ударило, прямо как свыше.
Глава 4
— Николай Авдеевич, ваше высокородие! — я невежливо растолкал толпу в Свитской гостинной, схватил Демчинского за локоть — Вот прости невежу, давай, что называется с чистого листа. Ты человек образованный, а я дремучий, сибирский… Ты меня в тычки, я в молчки. Ты ко мне с лаской, и я к тебе с подсказкой.
Чиновничья братия смотрела на меня с удивлением. Давненько им никто представлений не устраивал. Отвыкли. У Демчинского все культурно, красиво. Давление, ветра, влажность…
— Граф, ваше сиятельство, я бы меньше всего хотел нажить такого врага, как вы! — новый фаворит умильно улыбнулся, но в глазах у него стоял лед. Ладно, мы знаем, как этот ледок сломать. Есть способ.
— Вот и славно, вот и отлично! — я не отпускал рукав — Пойдем в церковь, помолимся. Праздник то какой… Крещенье Господне! Вон и царское семейство уже собирается.
Последнее, коненчо, подействовало больше всего. Где император — там и фаворит. А где Крещение, там что? Правильно, окунание в прорубь. Помнится несколько лет назад, я не дал этому совершиться, спас Менделеева от смертельной пневмонии, что должна была последовать после купания. А сейчас у нас ровно обратная ситуация.
Всю Литургию я стоял рядом с Демчинским и царем, усердно клал поклоны. А как все причастились, опять попридержал фаворита.
— Не по обычаю поступаешь, Николай Евстратович! Окунутся бы надо. Смыть все грехи.
Царь заинтересовался, повернулся к Демчинскому:
— Григорий у нас большой знаток всех православных установлений, — выдал император с такой скрытой усмешечкой, типа «Слушай его!»
К моей искренней радости, казаки пробили в Александровском пруду прорубь, плотники поставили деревянную баньку, положили настилы.
Вот как чуял Демчинский, что что-то идет не так. Почти вырвал локоть. Но уже в предбаннике.
— Что вы себе позво… — к нам присоединился царь, принялся сам, без слуг быстро раздеваться.
— Давай Николай Евстратович, не тушуйся. Дам нет, только казаки, да попы.
Николай нырнул в парную, банщик поддал воды на каменку.
— Не боись, ваше превосходительство — подбодрил я фаворита — мы аккуратно, без мимозырьства. Окунемся и все.
Демчинский с недовольной миной начал стягивать одежду. Мы слегка напарились — царь уже успел без нас окунуться — пошли к проруби. Почти голый фаворит в подштанниках дрожал на зимнем ветру, еле смог войти в воду. Окунулся всего разочек и даже взвизгнул. Я же перед свитой показал себя во всей красе. Задержал дыхание, рывком ушел под воду целиком. Холод ударил по телу, но терпимо. Вынырнул, перекрестился. «Господи спаси!». И так еще два раза. Увидел одобрительные взгляды казаков. Эти знают толк в крещенских купаниях.
Когда вернулся в предбанник, то ожидаемо увидел стучащего зубами синюшного Демчинского.
— Ой, нехрошо выглядишь Николай Евстратович! Так и горячку грудную заработаешь. Умрешь, на какого царь опереться сможет?
Я прошелся по предбаннику, показывая на кого. Впечатлило.
— Что же делать?? Может какое растирание есть?
Демчинский то у нас мнительный. На этом и сыграем.
— Давай, пропарим тебя веничком как след. И сразу будешь как новенький. Да, нет?
— Да, да!
Зашли в парную, я банщика отпустил. Сам взял веник, поддал пару. Начал охаживать фаворита. Аккуратно, без экстремизма. Тот отмяк, расслабился.
— Как же хорошо! А я манкировал раньше парной, в ванной привык мыться.
Те из свиты, кто тоже хотел окунуться уже это сделали, банька и окрестности опустели. Мы еще несколько раз заходили в парную, наконец, я предложил снять жар, окунуться еще разок в прорубь напоследок. Ничего не подозревающий Демчинский согласился.
Мы бегом добежали до проруби, фаворит, уже без страха, нырнул первым. Я следом. Стоило только показаться голове Николая, как я схватил его за волосы и рывком затолкал под лед. Демчинский дергался, бил ногами, но все бестолку. Распутинскую силу за время болезни я не растерял. Досчитав до шестидесяти, я выдернул фаворита наружу.
Тот хватанул ртом воздух, попытался заорать. Я опять его убрал под лед. И так несколько раз.
— Усе понял, глиста помойная?? — я наконец, дал Демчинскому чуть больше времени. Сосуды в глазах у него лопнули и льда там теперь не было. Только дикий страх.
— Да, да, Григорий Ефимович. Прости дурака, я… — фаворит что-то лепетал, я не слушал.
Рванул его опять под лед. Не проникся он еще. Надо финальную порцию окунания организовать.
— С кем в Лондоне состоишь в корреспонденции??
Демчинский после нырка был само послушание.
— С великим князем Николай Николаевичем.
— Младшим?
— Так точно-с.
— Как поддерживаешь связь? Какой у вас шифр?
Пока Демчинский расползся как гнилой башмак — этим надо было пользоваться. И получить компромат. Письма лондонским сидельцам.
Фаворит рассказал все. О курьерах, тайниках, шифре…
Я выкинул тезку Никсы на берег, спокойно поднялся по ступеням.
— Ты понял, вша, кто ты есть и каково твое место при дворе? — финальный пинок в бок был необязателен, но приятен.
— Так точно-с, все понял, Григорий Ефимович. Литеру проставлю сегодня же, ваши комнаты во дворце будут подготовлены к завтрему.
— Вишь, какой понятливый стал. Святая вода она прочищает мозги!
Я довольно потянулся. Митьку сейчас же пошлю к тайнику забрать письма Демчинского и все, этот пескарик с моего крючка уже никогда не слезет. Пусть остается секретарем у Николая — лишние уши будут при дворе.
Двору я о себе напомнил. Пришла пора напомнить обществу. А заодно растормошить небесников. И надо сказать, что власть сама организовала к этому повод.