на памятник, дабы сделать его высотой в пятьдесят метров и размером в пол-Костромы. Пришлось впрягаться и в эти разборки, но успешно — стройку начали год назад и сейчас училище уже подвели под крышу, так что к осени можно вполне ожидать открытия. Заодно расширили и колонию костромскую, а на открытие приехал Шацких, которого я уже давненько не мог поймать — хозяйство большое, в шестидесяти губерниях и ста сорока городах, поди успей везде, вот он и мотался по стране.
Станислав Теофилович солидности не набрал, все тот же огонь в глазах, педагог-подвижник, но колонии говорили сами за себя: ежегодно выпускали несколько тысяч ребят с хорошей профессией, их нарасхват брали все — и флот, и армия (да-да, мы радиотелеграфистов учили), и промышленники, но и Ростех в первую голову, ему доставались лучшие.
Под эту поездку я выбрался и в костромские села, где работали четыре частно-общинных предприятия, растившие, в основном, местных коров. Помещики передавали в пользование луга и выпасы, наш банк кредитовал закупку племенного скота и постройку коровников, крестьянам оставалось только трудится. Не все шло гладко, и форма сотрудничества необычная, и завистников у хорошего дела всегда много, но мало-помалу двигалось, невзирая на все препятствия. Особенно порадовало запущенное осенью производство сыров, которое пробил тот самый Дмитрий Голицын, помещик Костромской губернии.
Из этой благостыни меня выдернула злобная телеграмма Столыпина — левые-таки провели свою конференцию! Вернее, Чрезвычайный международный социалистический конгресс. Одно счастье, что не в Питере, а в Базеле, но там, не стесненные никакими рамками, они дали себе волю и по всей Европе разошелся «Манифест о войне», от которого взвыли практически все правительства. Всем партиям II Интернационала предписывалось любыми средствами бороться против развязывания войны, а буде остановить войну не выйдет, то воспользоваться неизбежным экономическим и политическим кризисом и совершить социальную революцию! Не «превратить войну империалистическую в войну гражданскую», но буквально полшага до этой формулировочки.
Положим, я знал, что большинство подписантов всех этих крайне антивоенных воззваний, стоит только заговорить пушкам, переобуются в прыжке и бодро проголосуют за военные бюджеты. Национальное оборончество — поддержать собственное правительство или, по крайней мере, временно отказаться от борьбы против него. Что там социальный враг, когда вот он, бош или казак или разжиревший англичанин или австрияк, посягнувший на нашу священную землю! Так что пусть социалисты пока резвятся, ничего страшного, вот то, что они грозятся сорвать принятие в Думе военного бюджета, следуя решениям этого самого Базельского конгресса, гораздо хуже, потому как нам сейчас нужно готовиться изо всех сил и любая даже не палка, а щепка в колесах очень и очень некстати. Нет, потом те же эсеры резво проголосуют за бюджет, стоит начаться войне, но вот только как это сейчас объяснить Столыпину?
Глава 5
Ох, мать моя женщина, как же они трезвонят! Во всех церквях и соборах, разом… Вылеченная было двумя таблетками новомодного аспирина голова затрещала с новой силой, не дай бог еще ружейный салют бабахнут — я вообще окачурюсь.
Литургию в Казанском соборе вел лично патриарх Антоний в сослужении почетного гостя — антиохийского патриарха Григория — и целой толпы иереев, съехавшихся на праздник. В набитом публикой соборе, в плавающем запахе ладана и теплом духе от тысяч свечей я выстоял с трудом, но деваться некуда, протокольное мероприятие, с которого никак не сбежать. Триста лет не каждый день празднуют, а считается, что именно 21 февраля Земский собор избрал на царство Мишу Романова, не за заслуги, а по возрасту: «Миша Романов молод, разумом ещё не дошёл и нам будет поваден». Собственно, так и случилось. Сначала Мишей рулила мама, а как папа вернулся из плена и был назначен патриархом, так микроскопическое влияние царя так и вовсе исчезло. Наводит на разные мысли эта история…
Хорошо хоть думская делегация должна была встречать императора на ступенях собора — вышел, продышался, полюбовался на шпалеры войск и курсантов, сплошняком стоявших вдоль Невского. За спинами серых шинелей — народ, ажиотаж, праздник. Царь ехал из Аничкова дворца (Зимний он не жаловал, как и его отец, особенно после того, как на Дворцовой площади прочно угнездилось ответственное правительство Столыпина). Впереди сотня конвойцев в новых косматых бурках, из-под которых бьют в глаза золотым шитьем и прибором алые черкески, следом государь с Алешкой, за ними в отдельной карете обе императрицы, Мария и Александра Федоровны, потом великие княжны и вторая сотня конвойных. Кто всякие военные штучки любит — красотища, мечта униформолога.
Патриархи тоже встречали у входа, наш двинул речь, потом протодиакон зачитал манифест о юбилее. Где они такого здорового откопали — не знаю, не встречал раньше в Питере, огромен мужик и бас такой, что колокола отзывались резонансом. Если я и приврал, то самую малость — стекла в ближайших домах точно дребезжали. Феномен, как есть феномен. Интересно, как там у мусульман, евреев и буддистов? У них по плану празднования сейчас тоже богослужения и все такое.
Потом все пошло поживее — молебен, многолетие все тем же феерическим басом и вот тут грянули во все колокола. Бедная моя голова… счастье, что не в Петропавловке действо — там еще и пушки стреляли. При первой же возможности выпил еще два порошка аспирина, в три часа у нас официальные поздравления, на этот раз все-таки в Зимнем — Аничков дворец для церемонии такого масштаба просто маловат. Еще бы: все придворные чины, все фрейлины, все правительство, включая министров и начальников департаментов, генералы сотнями, Дума в полном составе обеих палат, да еще все чины первых трех классов, не вошедшие в предыдущие категории.
Вот, наверное, не будь у Ники с Аликс пасхальной тренировки, когда они со всем конвоем христосоются, не выдержали бы. А так — стоят, милостиво улыбаются, порой даже слово сказать соизволят. И завтра стоять будут, всем за один день не успеть, это хорошо, что я сразу отстрелялся и могу хоть немножко дел поделать.
А 23-го в Зимнем же — прием императором двухсот человек «народа», волостных старшин, ну и дальше по плану — балы красавицы лакеи юнкера и вальсы Шуберта и хруст французской булки, и в Прощеное воскресенье грандиозный парадный обед тысячи на три гостей.
Все пьют, гуляют, поздравляют друг друга — радость-то какая, династия аж триста лет просидела (вот японцы с их заявкой на 1300 с чем-то лет, небось, удивляются), а у меня очередной головняк. И такой, что аспирином не поправишь. Этого головняк называется Николай Александрович Второв. Владелец заводов, газет, пароходов, а если коротко — недорезанный «русский Морган».
Документы насчет него мне выдал Щекин. Да еще таким грустным вздохом… Милейший господин Второв, тихонечко так, понемножку, шажочек за шажочком, прибрал долговые бумажки ростеховского оптического завода и честь по чести подал в суд. И обычно неторопливая российская Фемида в первом же заседании довольно быстро склонилась на сторону рейдера, не иначе, как имея на меня зуб за недавние митинги и сердечную склонность к господину Второву. Слава богу, Варженевский успел подсуетиться и сыпануть песочку в машину судопроизводства и все на некоторое время застыло в шатком равновесии.
Заменивший покойного Самохвалова на должности начальника службы безопасности, экс-полковник Ерандаков уже рыл землю, пытаясь отыскать причины такой фемидиной склонности, в Гусь-Мальцевский выехала целая делегация во главе с Леной на предмет внутреннего аудита.
И ведь как выбрал место и время, стервец! Сызранские-то заводы под неусыпным присмотром, а Гусь на отшибе, да еще эти торжества…
Хорошо, что во время поздравительных речуг делегаций, меня посадили не в первом ряду. А так я спокойно изучил все документы, поразмышлял. Временный вариант представлялся таким — втихаря перевести активы завода на другое юридическое лицо, пусть Второв потрошит пустышку. Постоянное решение — закон против монополий и олигополий. Под него «русский Морган» попадала на 100 % Да и левым будет еще одна кость, за которую можно выторговать что-нибудь. Поди Чернов и Ко будут счастливы прижать хвосты капиталистам. Думаю, долго этот закон не проработает — начнется война и дробить монополии станет не с руки. Тут будет другой закон — умри, но оборонзаказ выдай. Зато появится тема национализации, и вот тут Второву можно будет по второму кругу прижать хвост.
Я просмотрел список активов Николая Александровича. Золотодобывающее товарищество, военно-шорные и кожевенные заводы, мануфактуры, банки… О, электросталеплавильное производство строит! Да, тут есть чем поживиться и привезти Второву ответку. Мало им Полякова, короткая память оказалась у русских банкиров и промышленников. Ничего, напомним, кто такой Распутин.
— О чем задумался, Григорий Ефимович? — ко мне подсел председатель КГБ Туркестанов.
— Грехи отмаливаю, Василий Георгиевич — вздохнул я.
— Слышал, что удачно искупался в проруби — усмехнулся князь — Смыл грехи то!
Глазами Туркестанов мне показал, что в курсе истории с фаворитом. Ну это и понятно. У новой русской «охранки» глаза нынче везде. Туркестанова хвалят, он усидел в кресле после теракта на Забалканском проспекте, выборов в Думу. Реформа спецслужб пошла на пользу стране, левых боевиков крепко так подвывели, шпионов всяких за кадык взяли, порядка стало явно больше.
— Грязь с души полосканием жопы не смоешь — грубо ответил я, провоцируя князя — Человеком нужно всегда быть, а не по календарю.
— Золотые слова, Григорий Ефимович. Я решил подойти, чтобы еще раз заверить вас в глубоком уважении и преданности. Помню, чьими трудами вознесся на этот Олимп — глава КГБ окинул взглядом золотую лепнину тронного зала Зимнего — И после того случая на Забалканском — мы были готовы рассчитаться. С переплатой.
— Верю, верю — взмахнул руками я — Еще посчитаемся с «англичанками». И не только с ними…