И начнется последний акт этого марлезонского балета.
Глава 3
Перед отъездом в Царское Село я успел собрать всю верхушку «небесников». Распределил, кто и когда выступает на митинге, велел согнать в первые ряды всех партийцев, иоаннитов и стоять до последнего. Организовать горячее питание из всех окрестных кабаков. Хотя бы для основных участников. Оных разделить на десятки, свести в сотни.
Вытряс всю партийную кассу ЦК – на еду, на дрова…
– Что же, и ночью стоять? – удивился капитан.
– Хотя бы пару тысяч организуйте. Знаю, будет холодно. Грейтесь у костров. Составьте смены.
– Гармонистов надо – под общественные гуляния все оформить, – сообразил Булгаков.
– Да хоть цыган. Денег я вам дал, держите народ. Все решится в ближайшие дни. И вот что… Пошлите за моей семьей в Царское. Пусть нарядятся в крестьянскую одежду – выйдут со мной все на сцену.
Мне важно было показать народу, что я плоть от плоти его. Выражаю дух и букву общественных запросов. Меня должны увидеть с семьей и на уровне инстинктов понять – «этот наш, этот не предаст!».
– Так нет сцены-то! – простодушно удивился Стольников.
– Так сделайте. И поскорее!
– Прямо на Дворцовой площади?
– Долго ли срубить плотникам? От городовых препятствий не будет. Столыпин выжидает: ждет, чья возьмет.
– А почему чья-то должна взять?..
Вернадский вообще не понимал, о чем речь. Царь уже даровал Конституцию. А тут я организую по сути бессрочный митинг. Вроде и в поддержку, но с кострами по ночам.
– Потому что прямо сейчас Николаю все его родственники, часть министров, все эти гвардейские князья да графья нашептывают отменить Манифест.
Я был уверен в своем заявлении. Власть просто так не отдают. Аристократия теряет очень многое. От кормушки их будут отодвигать почище, чем во времена отмены крепостного права.
Я это понял, когда «буквально на минутку» в кабинет после совещания заскочил глава фракции эсдеков – Чхеидзе. Николай Семёнович, после того как Мартов сбежал к Ленину в Швейцарию, оставался, пожалуй, единственным рукопожатным левым. Пытался лавировать между всеми силами – и со своими не рассориться и в Думу пройти. Хоть и маленькой фракцией, зато горлопанистой и активной.
– Позвольте, Григорий Ефимович, поздравить с небывалой победой! Колоссальный прогресс для России! Если потребна какая помощь…
Чернявый, с грузинскими корнями Чхеидзе прямо светился. Вот рупь за сто даю, он уже настрочил телеграммы всей сбежавшей левой верхушке – от эсеров до большевиков, всем этим черновым, лениным, да и своему патрону Мартову тоже. Ура, мы ломим – гнутся шведы. Пакуйте чемоданы – Родина ждет.
– Спасибо, обойдусь! – я мрачно смотрел на депутата от Тифлисской губернии. Вот моя следующая головная боль. Эти имеют огромную поддержку, на честных выборах могут запросто победить, просто на волне эйфории. Возьмут большинство и врубят Страну Советов. А там гражданская война, оккупация, торговая блокада, голод и разруха. Знаем, плавали…
– Срочно закон о реквизиции! – размахивал сигаретой Чхеидзе. – Кабинетные земли в общественный фонд, бюджетные ассигнования на царя и великих князей пускаем на образование, реформы…
– У меня тут не курят, Николай Семёнович, – осадил я шустрого эсдека. – И никаких реквизиций мы проводить не будем!
– Извините, взволнован, – туша сигарету, произнес депутат. – Но вот насчет реквизиций вы не правы, взгляните на вот эти выкладки.
Чхеидзе подал мне пачку документов. В основном это были расчеты царских богатств. Причем довольно точные. Каждый император имел свой капитал, который формировался с его рождения. Сначала эта сумма составляла двадцать тысяч рублей в год, а после совершеннолетия – сто. К моменту коронации Николай имел на счету больше миллиона рублей. Плюс еще двадцать миллионов рублей, которые в качестве наследства были оставлены сыну Александром III. Они хранятся большей частью в виде ценных бумаг в Bank of England, частично в немецких банках.
Я поднял ошарашенный взгляд на Чхеидзе. Да… глубоко копают союзнички. Ведь не сами левые получили все эти цифры. Углубившись в бумаги, я узнал, что только личное «жалованье» Николая составляет двести пятьдесят тысяч рублей в год. На конец прошлого года состояние царя превысило тридцать миллионов!
Эх… я мечтательно зажмурился. Волго-Донской канал – десять с половиной миллионов золотых рублей. Железная дорога в Финляндию, дабы привязать их к нашему зерну и легко перекидывать войска – еще два миллиона. Романов-на-Мурмане – полтора миллиона. С дорогой все шесть. Янжул прислал в канцелярию расчеты Министерства финансов – цифры впечатляли.
Время поджимало, но я не мог оторваться от документов. Ежегодно из общих доходов империи на двор и траты самодержца выделялось двадцать миллионов рублей! В месяц царская семья расходовала более полутора миллиона… Гигантские деньги. Почти два миллиона в год тратилось на поддержку российского искусства и благотворительность. В основном на содержание театров. Ну да… балерины – наше всё.
– Вот-вот! – покивал Чхеидзе, заметив мою мимику. – Этих денег с лихвой хватит, чтобы решить проблему голода в губерниях, удвоить количество школ… Утроить! Мы готовы помочь с реквизициями. У нас есть товарищи, которые…
– Спасибо, не надо, – оборвал я лидера эсдеков. – Вы за последние три года так напомогали, что Россия до сих пор кровью харкает. Мало вам эксов было, еще реквизиций захотели! Так вот, их не будет!
Задумался, добавил:
– По крайней мере сейчас.
Чхеидзе нахмурился, захотел сказать что-то резкое, но сдержался. Я решил ему подсластить пилюлю.
– Максимум, что могу предложить – это Закон о всеобщей амнистии. Но под обязательный публичный и письменный отказ от революционной деятельности. И только в отношении граждан, не причастных к терактам.
Лицо Николая Семёновича просветлело.
– Да, да… это было бы весьма кстати. Жест примирения новой власти с нашими левыми.
– Каждого из ваших теоретиков, – я назидательно поднял палец вверх, – должны взять на поруки трое из почтенных граждан. Так же, как я взял Варженевского и Щекина.
– Это весьма необычно…
– Зато действенно. Я за них отвечаю, наставляю. И посмотрите результат! Щекин – глава огромного делового объединения. Банк, с полдюжины заводов… А Варженевский! Законы для Думы пишет. А год назад чем занимались? Первый раздавал ваши революционные брошюрки-листовочки. Второй чемоданчик с бомбами хранил… Я вас уверяю, Варженевскому так и вовсе виселица грозила. Щекина поди выслали бы в какой-нибудь Турухтанск… – Я посмотрел на часы – мне уже пора было лететь в Царское Село. – Там бы его отполировали до революционного блеска ваши друзья-товарищи ссыльные – пара терактов и тоже добро пожаловать на эшафот.
Чхеидзе хотел что-то возразить, но я постучал ногтем по брегету:
Пора, мой друг, пора! Покоя сердца просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит…
– Пишите законопроект об амнистии… – тут мне пришла в голову идея, я усмехнулся. – Кроме публичного обязательства не фрондировать, пропишите ускоренную процедуру помилования. За сто тысяч рублей в бюджет. Поди подпольные кассы эсдеков да эсеров с большевиками не оскудеют?
Надо было видеть лицо Чхеидзе!
Пока ехал в Царское Село на финальную битву добра с нейтралитетом, просмотрел выкладки по бюджету Российский империи. С ним и вправду надо было разбираться. На первый взгляд все выглядело неплохо. Доходы с расходами сводятся с положительным сальдо – профицит по прошлому году составил целых сто сорок миллионов рублей. Весь бюджет – почти семь миллиардов. Это при том, что в Англии и Франции чуть больше десяти миллиардов.
Но были три существенные проблемы. Во-первых, высокая долговая нагрузка. Русско-японская война дорого далась государственным финансам. Пришлось много занимать – а теперь необходимо много отдавать. Госдолг почти девять миллиардов! Одной только Франции платим в год по триста с лишним миллионов рублей процентов. Тут единственным выходом я видел – перезанять у Германии много и надолго, а после начала Первой мировой помахать ручкой «кому должен – всем прощаю». План с секретным названием «хитрое рефинансирование».
Вторая проблема – винная монополия. Народ спаивают и спаивают активно. Водка и прочий алкоголь приносят бюджету девятьсот миллионов рублей из общей суммы доходов в три с половиной миллиарда. То есть почти четверть того, что заработало государство. Собственно, это был тот вопрос, на котором сломали голову несколько министров финансов. Тут выход я видел один – постепенно ограничивать продажу алкоголя, вводя подоходный налог. Перефразируя известный афоризм – не бывает публичного представительства без налогов. Хотите своих депутатов в полновластной Думе? Платите. В 1916 году власть и так введет подоходный налог, но из-за войны его банально не успеют собрать. А потом сухой закон, обрушение бюджета, новые займы у союзников. Нет, с налогом придется ускориться. Я написал записку Янжулу о том, чтобы вопрос рассмотрели срочно и заодно побыстрее решали с акцизом на табак. Его продажа тоже будет быстро увеличиваться.
Третья беда России – сильная зависимость от экспорта зерна. Урожайный год – дела идут в гору. Все пляшут, поют песни… Неурожай? Сосут лапу, голод по губерниям, народ ест лебеду. Ближайшие пару лет эта проблема стране не грозила. Но потом… Надо ускорить строительство складов государственного резерва, регулярно выделять средства на закупку зерна. Иметь в бюджете статью на непредвиденные нужды, чтобы и балансировать выпадающие доходы от неурожайных лет. И срочно развивать экспорт других товаров. А это значит развивать всю экономику.
Караулы вокруг Александровского дворца так и не сняли – на каждом углу торчали солдаты Гвардейской стрелковой бригады. Хотя зачем они здесь и сейчас – наверное, не смогли бы ответить и самые высокопоставленные командиры. Так, изображают бе