Улыбнется смущенно и мудро.
Тогда я умолкну, освободясь
От боли и радости прежней.
И, словно дитя средь ракушек резвясь,
Новый день озарит побережье.
«Сидят седые старушки…»Пер. А. Гинзай
Сидят седые старушки
Под дремлющей синагогой,
На грани прибрежной, туманной,
Меж сном и явью убогой.
Сгорбившись, молча, печально сидят
В отблеске дня, что угас.
Прядется нить, и они все плывут
В закатный, последний час.
Молитвенник всем горизонтам открыт,
Склонившимся, чтобы увидеть
Мир света, что чудится сам себе,
Витая меж буквами книги.
Минуты молчанья и мира текут
К просторам иных берегов,
И в долгой, прозрачной их череде —
Сиянье во веки веков.
Лишь там начало сольется с концом
В тайне, для нас нерешимой.
С листов обветшалых возносятся ввысь
Райских деревьев вершины.
Их сень превыше бренных небес
Со всем, что дышит под ними.
Лишь солнце желтым огнем горит,
Как Всемогущего имя.
Сидят седые старушки
Под дремлющей синагогой,
На грани прибрежной, туманной
Меж сном и явью убогой.
Проливается даль…Пер. Р. Левинзон
Проливается даль в голубое,
Свет сверкает, как в поле серпы.
Кто зовет меня за собою?
Сердце — дикая птица судьбы.
Что за грусть без причины, без груза,
Тает, словно туман над рекой.
Уходя, я касаюсь мезузы,
Словно бедный проситель какой!
Я кого-то в пути повстречаю,
Повстречаюсь в пути со зверьем,
И тропинки звенят мне с печалью,
Мы с душою моею вдвоем.
Дай идти мне одной по дороге,
Дай молитву простую шептать,
Опаленная мыслью о Боге,
Буду Господа благословлять.
Что за грусть! Эти дали вечны,
Нет границ, есть пути Твои,
И в раскаянье пред бесконечным
Умоляю о небытии.
Выйди в дождьПер. А. Гинзай
Выйди в дождь, под сполохи в небе,
В вольный мир грозовых потоков!
Закипает в стволе и в стебле
Кровь бунтарская смол и соков.
Слушай! Твой одинокий зов,
Отраженный, вернулся к тебе.
Возвращенное эхо шагов,
Разрешенье ступить на рубеж.
Твое тело плывет, твои плечи
Одиночество оперяет.
«Жизнь! Да славится жизнь!» —
крылья плещут.
«Жизнь!» —
неслышимый глас повторяет.
«Как легка тонконогая птица!..»Пер. А. Гинзай
Как легка тонконогая птица!
Как покров ее мягок и ярок,
Златотканной парчою струится!
Да, мне дорог этот подарок.
Пара крыльев — лесные тени,
Синей зеленью светит око —
Отблеск ей лишь видного неба
Там, за кружевом клетки, далеко.
И вошли в мой дом приглушенно
Шумы, запахи вод незримых,
Шорох, шепоты дивных растений —
И остры, и неуловимы.
И тоской переполнилось сердце,
Стародавней жалобой страстной,
Словно память нездешней родины
Поднялась волною неясной.
Стены комнаты взмыли высоко,
Растворилась кровля в ночи,
И горит, подъятое к звездам,
Лицо мое — пламя свечи.
Фаня Бергштейн
Сбор виноградаПер. В. Глозман
Сбор винограда!
Ножницы в одной руке,
В другой — корзина.
Уверенно пойду
Между рядами.
Виноградные кусты
Как будто преклоняют
Колена предо мной
И дарят от обилья своего
Мне прямо в руки,
Сваливая грозди
В мою корзину —
Затихшие, насыщенные, —
Словно
Долг всей жизни выполнили,
Словно
Награду видели
Еще при жизни.
Как будто
Дохнуло утро еле-еле
На виноградные кусты,
И вдруг покрылись гроздья
Туманом.
Как будто
Бледным лунным ореолом
Полили виноград —
Он побелел,
Засеребрился, —
Как будто солнца жаркий свет
Вдруг запалил мой виноградник
И гроздья
Улыбнулись мне…
Срезай, бросай
Рука
В корзину, ждавшую с тоской,
В нее, стоявшую пустой
Почти что год.
И это ножницам отрада —
Богатство лунное стяжать,
Обилье буйное срезать, —
Сбор винограда!
Все началось…Пер. Я. Хромченко
Все началось, как будто, с ноготка,
А кончилось в гумне — в руке рука.
Вначале был прикосновений след,
А кончилось — «Вот ты…»[8], кольцо, обет…
Он думал просто голову вскружить,
Лукавым языком владел сполна,
Хотел он целовать, ласкать, любить,
А я потом — весь век вздыхай одна!
Но я ловчей, его я проучу:
Поймав разок, уже не отпущу!
Вначале был прикосновений след,
А кончилось — «Вот ты…», кольцо, обет…
Я знаюПер. Я. Хромченко
Чирикнула птичка в окно при вступлении дня —
Намек: это ты посылаешь привет для меня.
Пушистое облачко в утренней голубизне —
Сигнал: это ты письмецо посылаешь ко мне.
Вот поезд, взывая, свистит из ночной темноты —
Твой голос звучит издалека: здорова ли ты?
Прислушайся — ветер ответ мой приносит во мгле:
Письмо посылаю на бабочки тонком крыле.
Мирьям Бернштейн-Кохен
Мы, материПер. автора
Ты вся в поту, в крови,
И вопль звериный
Прорвал твой сжатый рот,
И каждый нерв дрожит, встречая волны страха;
Вонзились ногти в белизну простынь,
Зрачки расширены страданьем, вопрошая:
— За что?.. За что?..
Настал твой судный день,
Последний суд настал! —
Зерно зачатья бытия в тебе созрело,
И налилось, и стало человеком,
Рожденным жизнью, чтобы славить жизнь.
И в пурпуре зари
Восходит чудо мира:
Ты — Мать!
Ты мать,
И в каждой капле молока
Ты передашь ему как гражданину мира
И теплоту души, и доблесть сердца и ума.
И он всосет в себя
Любовь и жалость к человеку-брату.
Из уст твоих услышит,
Что он лишь винтик маленький,
Не боле,
В машине жизни, мощной и святой.
Все это он из уст твоих услышит!
Но если ты, вопя,
На труп безмолвный сына
Бросишься в слезах,
Срывая с тела своего одежду
И обнажая груди,
Что дали жизнь ему и мысль, и силу,
И если безразличными глазами
Посмотрит смерть на то,
Что было для тебя отрадой жизни всей,
На то дитя, которое убито
Среди колосьев на твоих полях,
На виноградниках, тобой взращенных,
И между тех садов,
Где ты, струями пота истекая,
Трудилась, и сажала, и растила, —
Так знай же, мать, и ты виновна в том.
Да, да, и ты!
Во всем подлунном мире,
Под равнодушным сводом голубых небес
Вооружен весь мир,
И брат на брата встал,
С корнями вырывая все живое
Из сердца исстрадавшейся земли,
А ты молчишь?
Твоя душа исхлестана бичами смерти,
А ты замкнулась в немоте?
Зачать сумела, выносить его,
Взрастить и выкормить,
Но защитить твою же плоть и кровь
Бессильна ты?!
О мать!
Твой голос громче орудийных голосов,
А руки тверже и сильнее стали,
Так взвей же белый флаг над головою мира!
Руками, что качают колыбель,
Всем телом, знающим любовь и материнство,
Дорогу паровозам прегради,
Вцепись ногтями в страшные колеса,
Везущие в кровавый ад сынов твоих,
И крикни:
— Люди, люди!
Довольно крови и вражды!
Зажгите солнце братства над собой!
Мы братья, все мы братья!
Не для убийства мы рождаем вас,
Но если вы своими же руками
Жизнь праведную будете казнить,
Мы перестанем эту жизнь творить!
О люди!
За мира мир идем сражаться мы —
Мы матери всех родин и детей!..
Иона Волах
Чудовище-сернаПер. Р. Левинзон
И все птицы были в моем саду,
И все звери были в моем саду,
И все пели горечь моей любви.
И чудеснее всех пела серна,
И песня серны была мелодией моей любви.
И голос зверей молчал,
И птицы не кричали.
И серна взбежала на крышу моего дома
И пела мне песню моей любви.
Но в каждом звере есть чудовище
Так же, как в каждой птице есть что-то странное.
Так же, как в каждом человеке живет чудовище.
И чудовище-серна кружилась по саду,