Обрек бы на скитание, как встарь
Отправил Авраам свою Агарь —
Покорную наложницу, рабыню.
Счастливее меня любая тварь.
Пускай бы надо мною ты глумился,
Мой гордый дух не так бы возмутился.
Ты был бы для меня и Бог и царь.
Но для тебя я — дама в высшем свете,
Не дотянуться до моей руки.
Здесь каждое движенье на примете.
И я сжимаю втайне кулаки.
Я в крепости. Тут стены высоки.
Я страсть мою должна держать в секрете.
Гордыня! Сердце бедное в затворе!
Должна ли женщина гордиться тем,
Что красоте не внемлет? Это горе,
Когда ты слеп, когда ты глух и нем.
Есть дар любви. Дается он не всем.
Как можно говорить тут о позоре!
Тот, кто жемчужину отыщет в море,
Преступник? — В том не соглашусь ни с кем!
И разве грех, что избрала тебя я,
Твоей пленилась скрытой красотой?
В себя вобрать сумел ты столько света!
Так драгоценный камень, собирая
Лучи, нам дарит солнечный настой.
Мы пьем глазами, в нас душа согрета.
Быть может, ты не так красив, быть может,
Педанта равнодушный, трезвый взгляд
Придирчивее бы судил и строже,
И отыскал бы недостатков ряд.
Того, кто лишь плохое видеть рад,
Твоя ребячливость к себе не расположит.
Но для меня ты — недоступный клад.
Сравнила бы тебя с упругою сосной,
Покрытою предутренней росой. —
Ласкает ветер голубую хвою, —
Иль с нежной сердцевиной голубой
У пламени. Но образ мой любой
Несовершенен, несравним с тобою.
Любовь меня не сделала слепой.
Я вижу все отчетливо и ясно.
Рассудок сердцем управляет властно,
И дни идут унылой чередой.
Обманчивые грезы, как запой.
И пробуждение от них ужасно.
К утру я брошена волною страстной
На берег безнадежности тупой.
И снова трезвый холодок в крови,
И мысли, мысли — без конца и края…
Моя любовь — зерно без прорастания.
Праматерь Ева! Ты лишилась рая,
Ты променяла пиршество любви
На сладкий плод горчайшего познания.
Итак, мой друг, сгорают налету
Мгновения, минуты и часы…
Проходят дни, и я на их весы
Кладу бессилие и немоту.
Когда же время подведет черту,
Лишь лунный цвет, коснувшийся косы,
Напомнит про погибшую мечту,
Про всю мою земную суету.
Нет, не хватило духу у меня,
Чтобы в Гивоне солнцу приказать:
— Замри и время приостанови!
И вот уж ночь идет на смену дня…
Но светлый час могу я задержать.
Он мой навеки! Он в моей крови!
За окнами дождя косые струны.
Огонь в камине разожги, мой друг.
Жар закурчавится золоторунный,
И отблески запрыгают вокруг.
На фоне осени твой образ юный
Свеж по-особенному и упруг.
Пылает сердце — жертва злой фортуны.
Холодный ум в объятьях зимних вьюг.
Тебя обманываю от души:
За материнство выдавать должна я
Свою огнем пылающую страсть.
Но ты будь ясен, этого не зная.
Здесь, возле тлеющих углей мне разреши
Часы любви себе на память красть.
Из твоего и моего окна
Виднеется один и тот же сад.
Я ко всему, что твой ласкает взгляд,
Душою всею приворожена.
И песня соловьиная слышна
Одна и та же нам всю ночь подряд.
Внимая ей, мы дышим как бы в лад,
И нас роднит взволнованность одна.
А каждым утром старая сосна —
На ней твой взор росою голубою —
Меня встречает трепетным приветом.
На все смотрели вместе мы с тобою,
Но ты понятья не имел об этом.
Об этом думала лишь я одна.
О, как прекрасен город был в тот день!
Горами окружен, простерся он.
Вдруг древности его исчезла тень,
Он светом глаз твоих был озарен.
А строгий камень башен и колонн
Твоей улыбкой юной был смягчен.
А переулки — со ступени на ступень
Их бег к твоим стопам был устремлен.
Вселенную обняв счастливым взглядом,
Два дерева — стояли мы здесь рядом,
Ликуя от корней и до вершины.
Мы очарованно смотрели вдаль —
Чуть тронутая сединой маслина
И пышно расцветающий миндаль.
Внутри меня поет, как в клетке, птица.
Звук песен слаще аромата роз.
Но ты не дал моей душе раскрыться,
И птице вольной стать не довелось.
В сетях ночей, что сотканы из грез,
Там в раковине тайна шевелится.
Но между мною и тобой граница.
Язык мой сковывает твой мороз.
Когда же смерть придет средь моря ночи
Холодным светом вечного покоя,
Она глаза мне бережно закроет.
К моей груди, в которой песнь клокочет,
Приложит ухо. Ей отдам я в руки
Сокровища моей любви и муки.
Позор! За счастья жалкого крупицу
Горела я в огне из тысячи костров.
Останется один лишь пепел слов.
Останутся лишь буквы на страницах.
Поверят ли, что был прилив суров,
Когда волна о берег кончит биться?
О, если бы мне знать, что сохранится
Хоть бледный след от рухнувших миров!
Жемчужины моей любви жестокой
Меня переживут. И, может статься,
Когда-нибудь их кто-нибудь заметит.
Рассмотрит их скучающее око.
И время будет ими забавляться,
Как забавляются игрушкой дети.
Сонеты любвиПер. Б. Камянов
1«Те, чья улыбка…»
Те, чья улыбка и в грозу цветет,
как звездный свет на гребне белопенном,
Все те, кому их радость не дает
в печальный час отчаяться, — блаженны.
Блаженны все, несущие вселенной
в годину горя свет любви своей.
Любовь блаженна. Даже горечь в ней,
терзания ее — благословенны.
Вдвойне блажен тот миг, когда тайком
в своей ладони твои пальцы грела
(а смерть моя таилась за углом).
…Я — пламя, что в зрачках твоих горело,
Взяла, как свечку, в вечный мертвый дом.
2«Расстались мы…»
Расстались мы. Мне очень горько было.
Туман стоял меж нами, как стена.
А капля, что мне руку увлажнила, —
из туч осенних пролилась она.
Беда ли наша в том, или вина, —
стыдится плакать наше поколенье.
И в ночь любви, и в день поминовенья
гордынею душа поражена.
Расстались мы. По-южному шумна,
меня толпа на улицах толкала.
Бреду, внезапной радостью полна.
Туман растаял, как и не бывало.
…А капля та — слезой была она.
ЗавтраПер. Я. Хромченко
Выйдем завтра на берег реки,
С крутизны зеленой в воду гляну.
Солнце золотые перстеньки
Растеряло там, на дне песчаном.
Покачнется лодка на волне.
Кинем невод мы в заветном месте,
Перстенек найдем на желтом дне,
И, надев его на палец мне,
Скажешь: я надел его — невесте.
А в завтрашнем небе распустятся юные ветки,
И вечер над нами взойдет наяву, как во сне.
Ты мне принесешь соловья, загрустившего в клетке,
Повесишь на спелыми звездами полном окне.
Мы, посвист послушав, певца на свободу отпустим;
Вспорхнет беспечально. Печаль не вернется ко мне…
Останется песенка, полная счастья и грусти,
И вечер, взошедший для нас наяву, как во сне.
Может, я красивой завтра стану.
Светлый лоб мой, волосы, щека,
Может, отразятся многогранно
В черном блеске твоего зрачка.
Может, завтра стану снова юной,
И твоя ушедшая любовь
В свете дня или в сиянье лунном,
Как с чужбины, возвратится вновь.
Как легко из завтра в то, что было, —
В прошлое из будущего плыть!
Завтра (как душа тебя любила!), —
Завтра все вернется. Может быть…
Из песен страны моей любви
2«В стране моей любви миндаль цветет…»Пер. В. Глозман
В стране моей любви миндаль цветет,
Страна моей любви пришельца ждет.
Семь дочерей,
Семь матерей,
Семь невест у ворот.
В стране моей любви — башня с флагом.
В страну моей любви придет бродяга —
В этот добрый час,
В этот славный час,
Когда забывают горе.
Кто орлиным взором его разглядит?
Кто мудрым сердцем его отличит?
Не обознается,
Не растеряется, —
Кто ему дверь откроет?
Я лежу и сплю, но чуток мой сон —
Гость проходит мимо моих окон…
Наступает утро,
И на дворе
Вслед ему шелохнулся камень.
3«Страна любви моей убога…»Пер. Я. Хромченко
Страна любви моей убога.
Там месяц в небе, месяц мой
Стоит, как нищий у порога —
Пугливый, бледный и немой.
Спешат изношенные тучи,
Чтобы стыдливо, на лету,
Лохмотьев пестротой летучей
Прикрыть нагую нищету.
Рассвет. Желтее листопада
Проглянет солнце на вершок,
А в переулке за оградой
Златится мертвый петушок.
«Небеса умирают…»Пер. Я. Хромченко
Небеса умирают, деревья
подготовились к смерти.
Кто знает? — быть может лишь камню
суждено пережить нас
и выступить нам в оправданье,
если его не убьют,
настилая шоссе к новостройке.
Кто поверит? — у нас было имя,
в небесах начертанное,
в складках древесной коры
и в сердцах у камней, —
мы были,
дышали
и прескверно ругались мы
в городе этом.