Я глажу Джейкоба по щеке, а потом направляюсь к первой двери. Впереди еще две. Дом из страшной сказки с бесконечным количеством дверей. Меня тут же окутывает темнота. Наш прежний дом мог похвастаться простором, открытостью и большими окнами, через которые ярко и радостно сияло солнце. Всего в нескольких шагах от нашей террасы с бассейном стоял величественный пихтовый лес, свысока глядевший на реку Капилано, чьи воды бурлили прямо позади нашего двора. Здесь же весь первый этаж отделан темной лепниной, а окна узкие. На пыльный деревянный пол мрачного темного цвета падают жуткие тени.
Я тяжело выдыхаю и прижимаю к себе стучащего зубами Джейкоба.
– Надо включить отопление.
– Конечно. Джейкоб, идем со мной. Давай-ка найдем, где тут термостат. Я уже и забыл, насколько в Торонто холоднее. Даже в сентябре. – Муж бледен. У него не менее измученный вид, чем у меня. Я чувствую очередной укол вины, но стараюсь сосредоточиться на Дэниеле. Он, кажется, рад возвращению в Торонто, где провел все детство, а теперь заново начинает карьеру в консалтинге, с десяток лет проработав прикованным к рабочему столу операционным директором в ванкуверской компании.
Ни на миг не отпуская черных перил, я поднимаюсь по изогнутой лестнице на просторную площадку второго этажа, устланную коричневой доской из древесины гикори. Хозяйская спальня большая, с дорогими и мрачными дубовыми комодами и такой же передней спинкой кровати. Мне не терпится обшарить все уголки и закоулки, чтобы узнать, кто жил здесь до нас и какие скелеты мог прятать в этом доме. Старые привычки так легко не отпускают.
Я закрываю дверь спальни и гляжусь в закрепленное на ней ростовое зеркало. Щеки впали, под глазами темно-фиолетовые круги. Мне все равно. Здесь я снова смогу быть Сарой Голдман – просто матерью и женой, а не фотографом и женщиной, одержимой ревностью к двадцатидвухлетней няне своего ребенка.
Усталость лишает меня жизненных сил. Я всегда плохо спала, но яростная гонка ради скорейшего отъезда из Ванкувера съела меня без остатка.
Пока Дэниел и Джейкоб разбираются внизу с отоплением и, надеюсь, заносят коробки из багажника, я ложусь на большую двуспальную кровать без постельного белья или покрывала. Мне не по вкусу этот сусальный дом, но в нем хотя бы уже есть мебель. Я с радостью замечаю на потолке детектор дыма. Однако маленькая лампочка в середине не горит. Надо проверить батарейки. При моем небольшом росте в пять футов и один дюйм мне приходится воспользоваться черным стулом возле выходящего на улицу окна.
Поднимая в воздух пылинки, я подтаскиваю стул под детектор дыма и, встав на него, вздыхаю, потому что не могу дотянуться до цели даже кончиками пальцев. Но теперь мне хотя бы удается рассмотреть датчик получше.
В центре него вовсе не лампочка, даже близко ее не напоминает. Но это что-то круглое.
Видеокамера.
«У дома есть глаза».
За мной кто-то следит.
Глава вторая
Отец Холли сидит напротив дочери за длинным обеденным столом красного дерева. Этим утром она проснулась особенно рано ради возможности позавтракать с ним наедине. Ей нравится это время – только они вдвоем, и солнечные лучи падают на свисающую со сводчатого потолка богато украшенную хрустальную люстру, заливая их с отцом золотым светом. В такие редкие моменты жизни он просто ее папа, а не Джон Монро – наследник империи «Хэлс Про Икс».
Только что пришедшие почтой копии документов с оценками Холли на медицинском факультете Университета Британской Колумбии лежат возле отцовской тарелки со свежими фруктами. Отец больше не ест тяжелую пищу перед работой. Мачеха Холли, Лизетт, держит его на строгой диете.
– Умница, Холли, – говорит отец, прихлебывая кофе. – Я, конечно, продолжаю считать, что в следующем семестре ты должна стать лучшей студенткой в группе, но средний балл на уровне четверки на первом курсе медицинского – это весьма неплохой результат. – Он стучит пальцем по бумаге. – Тебе пора подумать над выбором руководителя для фармацевтического исследовательского проекта, который тебе предстоит на третьем курсе.
Есть ей уже не хочется. Глаза щиплет от слез, но Холли не показывает вида. Представители рода Монро могут быть только лучшими; все остальное считается неудачей.
– Спасибо, пап, – отвечает она, откусывая кусочек круассана с маслом и кладя его на тарелку. – Может, пообедаем сегодня вместе?
Если он согласится, она проведет утро, набираясь смелости. Каким-нибудь образом она это произнесет, сообщит ему о своем нежелании возвращаться осенью на медицинский факультет. Ей не хочется быть навечно привязанной к «Хэлс Про Икс» и нести на себе груз ответственности за продолжение фамильного наследия. Ей хочется, чтобы у нее было время для путешествий, может быть, для изучения психологии, да просто была возможность существовать как принадлежащая себе личность, не завязанная на то, что она Монро. Но в то же время ей не хочется разочаровать отца.
Он качает головой с густой для его сорока семи лет шевелюрой:
– Прости, солнышко. У меня встреча с Чарли Лэнгом. Он хочет посмотреть нашу лабораторию и последнюю статистику по «Ритофану». – Потом отец подмигивает. – Чувствую, он уже близок к тому, чтобы решиться на инвестиции. Если нам удастся привлечь Чарли, этот бета-блокатор выведет «Хэлс Про Икс» на международный уровень. Лизетт организует вам встречу наедине. – Тут он улыбается Холли, и она чувствует себя принцессой. Под воздействием отцовского взгляда от ее тревог не остается и следа.
Но все-таки Чарли Лэнг – владелец одной из крупнейших ванкуверских девелоперских фирм и, возможно, самый богатый и влиятельный человек среди отцовских знакомых – ее пугает. Отец на нее рассчитывает. Но вдруг ей не удастся заполучить инвестиции Чарли? Это самое важное задание из всех, что ей поручались. Провала здесь быть не может. Это ей было ясно.
Холли не помнила ни единой совместной трапезы с отцом, когда бы он не упоминал «Хэлс Про Икс» – ведущую в стране фармацевтическую компанию. Она была собственностью Холли по праву рождения, а если отец добьется своего, то однажды станет и ее единственной целью в жизни. Отец хочет для дочери самого лучшего. Это ей известно. Он предан своей работе и всего себя посвятил тому, чтобы превратить их фамилию в живую легенду. Но сердце у нее обрывается при мысли о лете, которое ей предстоит провести, обхаживая инвесторов ради запуска «Ритофана» – отцовского революционного сердечного препарата. На предварительных испытаниях лекарство дало меньше побочных эффектов, чем имеющиеся на рынке аналогичные препараты. Это первый продукт компании, для которого отец собирается добиться одобрения Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Но для того, чтобы начать клинические испытания на людях – последний и самый дорогой этап, предваряющий подачу заявки на регистрацию нового препарата, – надо собрать сорок миллионов долларов. Это эпохальный период в жизни их семьи.
Может, Холли и не знает наверняка, чего хочет от жизни, но разве этого? Сегодня у нее голова идет кругом; она чувствует себя не в своей тарелке. Холли глядит на отца, а он с гордостью ей улыбается. Он не понимает. Всякий раз, когда она подходит вплотную к вопросу о своих деловых встречах, он уклоняется. Ему неведомо в полной мере, чего ей стоит заставлять этих могущественных людей вкладывать деньги. Когда Холли удается заманить в проект одного из них, для нее это становится лучшим моментом. Отец смеется и обнимает Холли, щедро изливая на нее похвалы и любовь, и говорит, что он счастливейший человек на свете, поскольку у него есть такая дочь, как она. Так почему же она несчастлива? Почему Холли недостаточно быть его маленькой девочкой, зеницей его ока?
Холли слышит, как в атриуме угрожающим эхом разносится цоканье каблучков Лизетт по полу итальянской древесины. Черт. Она идет. Холли слышит ее запах прежде, чем успевает увидеть глазами. Дорогой парфюм Лизетт отравляет воздух. Мачеха одета для дамского обеда. Цветастый сарафан облегает ее подтянутые в тренажерном зале изгибы. Она стоит рядом с Холли, и ее коротко стриженные черные волосы рассыпаются на макушке аккуратной шапочкой.
– Твое собеседование с Голдманами в девять, – объявляет она Холли.
– Собеседование? – переспрашивает Джон, отправляя в рот кусочек манго и улыбаясь жене и дочери так, будто они его сокровища. Или движимое имущество.
Лизетт скалится в улыбке, едва двигая закачанными ботоксом мышцами лица.
– Да. Дэниел Голдман ищет няню для шестилетнего сына. Им нужен человек на все лето, чтобы его жена Сара могла выделить какое-то время для себя. – Она протягивает руку за стоящей на боковом шкафчике фарфоровой чашкой и наливает себе кофе из серебряного френч-пресса. – Ты разве не помнишь, что он говорил в воскресенье за обедом?
– Кажется, я этого не слышал. Но если Холли побудет няней у Голдманов, это просто прекрасно. Мне нравится Дэниел. Он хорошо поднялся до исполнительного директора «Код тека». Растет. Помимо этого, он разумный инвестор, так что я думаю, тут тоже есть потенциал. Я имею в виду для нас. – Иногда он так делает, говорит о Холли так, будто ее нет поблизости.
Лизетт медленно подходит к падчерице. Она кладет руку на ее голое плечо, но прикосновение не несет в себе успокоения. Холли смотрит на женщину, плохо заменяющую ей мать, которой она никогда не знала. Ее родная мама Кейтлин умерла во время родов. Холли не уверена, что отец смог простить дочь за то, что она убила его жену. Для Холли женитьба отца на Лизетт – как предназначенное ей наказание.
То, что Лизетт так и не двинулась с места, означает, что она ждет. Ей что-то нужно. Поначалу Холли пыталась донести до отца, как печально ей становится от присутствия Лизетт, но он был ослеплен любовью к знойной красавице и искренне верил, что Лизетт любит Холли не меньше, чем собственную дочь Алексис и его. Мужчины. Они бывают так глупы.