У столика в окружении удобных диванчиков нас уже ждет официантка с меню. Чеховской заказывает бутылку виски для них с братом и самый лучший коктейль для меня. Я не успеваю отказаться от алкоголя в пользу сока, как официантка уходит. Ну ладно, выпить и расслабиться мне не помешает.
— Расскажешь о себе? — Рука подсевшего ко мне поближе Чеховского располагается на спинке дивана, пальцами коснувшись моего плеча.
Внутри все сжимается от его взгляда, тона, парфюма. Мачо во всех смыслах: и внешне симпатичен, и фигурой аполлон, и умеет подать себя. Варька уже бы на колени к нему забралась, но во мне нет столько уверенности.
Я смотрю на развалившегося напротив Камиля, а он и бровью не ведет, пялясь по сторонам и подергивая ногой в такт музыки. Явно выискивает себе подружку на ночь, бросив меня в жерло вулкана.
— Если вы не против, я не хотела бы сейчас говорить о себе, — отвечаю я.
Чеховской смеется, запрокинув голову.
— Вы? Ты серьезно? Вы? Я так стар? Может, все же на «ты»? Это сближает.
Я сглатываю, отсаживаясь от Чеховского и напрасно надеясь, что Камиль вмешается, выставив какой-то барьер между мной и его братцем. Но спасает вернувшаяся официантка. Принесенный алкоголь отвлекает Чеховского от меня. Он разливает виски и подает мне коктейль.
— Ну что, за нас? За кого нам еще пить? — усмехается он, поднимая тост.
Я стукаюсь с ними своим бокалом и присасываюсь к соломинке, поглядывая, как проглатывают свои порции мои новые друзья.
— Знаешь, брат, у Адель же есть причины конфликтовать со мной. — Чеховской снова откидывается на спинку дивана. — В Палермо не довольны ее работой. Говорят, Адель — прошлый век.
— Они предложили тебе встать во главе компании? — спрашивает Камиль, закуривая.
Чеховской кивает, улыбаясь уголком губ.
— Они видят во мне будущее.
— А ты?
— Мы с тобой были готовы к этому. Как только Адель схлестнулась с Глебом, все полетело псу под хвост.
Упоминание Глеба взрывает во мне очередную бомбу. В горле свербит, глаза начинает щипать. Я выбрасываю соломинку из коктейля и пью его прямо с бокала, ловя на себе озадаченный взгляд Камиля.
— Не спорю, — отвечает он. — Но ты сам-то что решил?
— Итальянцам нужна дурь из Средней Азии. Если мы с тобой уладим этот вопрос, то вырвемся из-под крыла Адель. У нас наладится собственный независимый бизнес.
— Нахрена им это?
— Дешевизна, брат, дешевизна. — Чеховской наливает им еще. — Ты же понимаешь, что Адель на дно нас тащит. Однажды она облажается — и нас всех повяжут. Я не собираюсь гнить за решеткой.
— Ты поэтому сделал предложение Паоле? Чтобы подлизать зад ее папаше?
Взгляды братьев встречаются. Улыбка сходит с лица Чеховского. Он уже не произносит тост, молча выпивает виски и стискивает зубы.
Похоже, у Камиля отвратительные отношения не только с сестрой. Он и с братом не всегда общий язык находит. Впрочем, ничего удивительного. Нужны стальные нервы, чтобы жить с ним в ладу.
— Конфетка! — вдруг обращается Чеховской ко мне, и я едва не захлебываюсь остатками коктейля, уже ударившего в голову. — Потанцуем?
— Я? Эм-м-м…
Едва я успеваю поставить бокал на столик, как Чеховской хватает меня за руку и, подняв с дивана, тянет к лестнице. Но подорвавшийся с места Камиль задерживает меня на полпути, горой появившись передо мной. Мои пальцы выскальзывают из руки Чеховского и интуитивно упираются в твердую грудь его брата. Голова приятно кружится, и хочется выпить еще.
— Бухая уже? — рычит он, сверля меня черными глазищами.
— Была бы бухая, ты стал бы казаться симпатичнее.
— Тебя вроде только что предали? А уже тянет на танцы?
— Тебе-то что?! — развожу я руками. — Какое тебе дело до меня?!
Он делает шаг вперед, обвивает мою талию рукой и притягивает к себе.
— Если ты забыла, я напомню: я тебя купил, — напоминает гневным шепотом мне на ухо. — Ты принадлежишь мне. Моя собственность, моя вещь, моя рабыня.
— В чем дело? — К нам возвращается хмурый Чеховской. — Мы просто потанцуем, брат!
У Камиля звонит телефон. Не отпуская меня, он свободной рукой достает его из кармана, и я прекрасно вижу высветившееся фото красивой брюнетки. Невольно улыбаюсь, чувствуя, как разжимаются его тиски-объятия, и вопрос сам срывается с губ:
— Невеста?
Глава 11. Римма
Камиль
Не получается из медсестрички серой забитой мыши. Отвечает мне тем же дерьмом, что я лью на нее. Это не может не восхищать. В обиду себя не даст. А когда свежая рана ноет, она в настоящую стервятницу превращается.
Гребаный телефон не перестает звонить, вибрацией врастая в мою ладонь, а медсестричка выскальзывает из моих объятий. Туманной дымкой растворяется в танцующей толпе, оставив меня наедине со своими демонами.
— Чего тебе? — рычу в телефон.
— Не груби, — льется в ухо сладкий до тошноты голосок Ермаковой. — Мне доложили, что ты в нашем клубе. Может, заодно поднимешься ко мне и заберешь свои вещи?
— Мне нечего забирать. Или думаешь, покоя не дают подаренные тобой безделушки?
— А часы, что тебе отчим на шестнадцатилетие подарил?
Так вот где они! Следовало догадаться, что они у этой ведьмы остались, ведь как раз после нашего расставания я их и потерял.
Я ладонью опираюсь о перила и замечаю танцующую внизу медсестричку. Девочка двигается изящно, скованность сменилась смелостью. У брата уже слюни по колено, так и липнет к ней.
— Я занят. Завтра пришлю Азиза, ему отдашь.
— Ой, да брось! Я знаю, что в клубе ты с Романом и Паолой.
Вот как? Значит, тебе доложили, что с нами девушка, и ты решила, это Паола. Это же потрясающе! Такой шанс отомстить тебе мне может больше не представиться.
— С чего ты взяла, что мы с Паолой? Она дома. Можешь у Адель спросить. Мы в клубе с моей девушкой, — отвечаю я, наслаждаясь тоном, которым преподношу эту новость.
— Не гони, Камиль, — хохочет Ермакова. — Кто тебя, мужлана, вынесет?
— Если у тебя личная жизнь после нашего расставания не складывается, это не значит, что у меня тоже все тухло. Смирись уже, что я не вернусь. — Сбрасываю звонок, чтобы больше не слышать ее голоса, и выпиваю еще.
Каким же набитым дураком я был, когда делал ей предложение. Думал, вот оно — счастье. Подарил этой суке свою долю в клубе. Хорошо, что квартиру не успел на нее переписать. Хотя из-за воспоминаний хочется ее спалить ко всем чертям: каждый метр, каждый кусок обоев, как те ее картины, что полыхали во дворе, а я за них двое суток в обезьяннике провел. Спасибо брату, что не стал сразу вытаскивать меня оттуда. Кто знает, что я натворил бы. А так отделался воспалением легких, на которое мне вовремя намекнула та самая медсестричка.
Охренеть, уже полгода прошло! Но не было и дня, чтобы я не вспоминал Ермакову. Эта мразь глубоко засела.
Вернувшийся брат усаживается на свое место и сразу наливает нам виски, а официантка подает медсестричке второй коктейль. Та улыбается, но в глазах все еще боль. Смотрю на нее и думаю: она, совершенно посторонний мне человек, обеспокоилась о моем здоровье, в то время как моя невеста пожелала мне мучительно сдохнуть.
— Она уже знает, что мы здесь, да? — спрашивает брат, выдергивая меня из скверных мыслей.
— Конечно знает! — Ермакова подходит к нашему столику, как всегда, надушенная приторными духами, и первым делом стреляет взглядом в медсестричку. — Это же и мой клуб.
Та не теряется, ответив не менее оценивающим взглядом, скользнувшим по короткому блестящему платью.
— Позволите составить вам компанию?
Брат с ухмылкой поглядывает на меня. Готов руки потереть в предвкушении скандала.
— Часы принесла? — спрашиваю я.
— Вот они. — Кладет их на стол и снова смотрит на медсестричку. — Мы не представлены. Я Римма. Только сегодня о тебе узнала.
— А я о тебе даже не слышала, — отвечает медсестричка, соломинкой помешивая коктейль.
Брат хрюкает от смеха и отворачивается, а Ермакова бледнеет на глазах. Давно ее так не уделывали. А меня разбирает желание подлить масла в огонь. Пересаживаюсь поближе к медсестричке и, закинув руку за нее спину, указываю Ермаковой на свой диван.
— Присаживайся. С нами отметишь.
Она еле-еле натягивает на свое размалеванное лицо улыбку и уточняет:
— Что отмечаете?
— Сегодня ровно месяц, как мы с Настей встречаемся.
Медсестричка медленно поворачивает голову, смотрит мне в глаза и выговаривает:
— А кажется, я знаю тебя целую вечность.
Зря говорит, что плохая актриса. Вон как быстро в роль вошла, даже брат оливкой подавился.
— Надо же — какой срок, — морщится Ермакова, поверив нам. — Ты, Настенька, сильно губу не раскатывай. Камиль у нас мнительный, во всем ищет подвох. Придет день — и он припомнит тебе каждую копейку, что на тебя потратил.
Медсестричка переводит взгляд на нее и спокойно отвечает:
— Я ему жизнь вверила. Пока не пожалела.
Черт, детка, если так будешь продолжать, я и сам начну тебя бояться.
— Ты не забывай, глупенькая, люди с неограниченными финансами считают, что все продается и покупается. Мы для них — мусор, — язвит Ермакова.
— Если тебе так спокойнее, — парирует медсестричка, — можешь считать себя мусором. — Она берет меня за руку и скрещивает наши пальцы. — А мне достаточно быть любимой.
Больше не в силах терпеть унижения, Ермакова делает шаг от столика и, пожелав нам приятного вечера, уходит.
Странно, но впервые мне полегчало от ее ухода. Даже при наличии потенциальной конкурентки она не изменила самой себе. Все та же обиженная жертва, а я монстр.
Медсестричка отпускает мою руку, отсаживаясь подальше.
— Ничего не хочу знать, — предупреждает раньше, чем я открываю рот. — Это ваше личное дело.
— Ты уверена, что Камиль виноват в их разрыве? — вмешивается брат. — Все не так, как кажется.
— Я же сказала, мне пофиг. — Она отставляет бокал и встает. — Мне нужно в туалет.