— Обвинения без доказательств — это слабость, господин Стомоняков. Японский народ ценит решительность, а не пустые слова. Три дня, господа. Он встал, слегка поклонился и вышел, оставив в зале тяжёлое молчание.
Молотов повернулся к Литвинову и Стомонякову, его голос понизился до шёпота:
— Он играет на нервах, но времени у нас нет. Максим Максимович, готовьте резолюцию для Лиги Наций, с доказательствами японской вины. Упомяните белоэмигрантов, перехваты из Харбина, план «Тигр». Борис Спиридонович, удвойте агентов в Маньчжурии, найдите организаторов взрыва. Иосиф Виссарионович ждёт доклада через пять дней.
Литвинов кивнул, потирая виски:
— Я добавлю пункт о санкциях на химикаты и нефть. Британия колеблется, но если мы покажем, что Япония угрожает ее колониям — Сингапуру, Гонконгу, — они могут нас поддержать. Нужно давление через американцев. Они боятся японцев в Тихом океане.
Стомоняков листал отчёт из Харбина, его пальцы дрожали от усталости.
— В Харбине нужна группа из агентов, под прикрытием, можно под видом торговцев или инженеров. Белоэмигранты работают через вокзал, их база на улице Лигутина. Японский офицер, капитан Танака, координирует их действия. Если возьмём его, получим доказательства.
Молотов собрал бумаги, его лицо было мрачным.
— Решено. Тянем время с Хиротой, держим КВЖД крепко, давим в Лиге Наций. По США — отправляем Сергея Васильева в Вашингтон, пусть встретится с Уорбургом и Фордом. Намекнём, что японцы угрожают их торговым путям. Проверьте лояльность Васильева перед отправкой, это приказ Сталина. Усиливаем Дальний Восток. Докладываем Иосифу Виссарионовичу через пять дней.
Комната затихла. Молотов чувствовал, как напряжение сгущается, словно перед грозой. Япония была не просто угрозой — это был тест на выживание СССР.
За день до этого, Сергей получил шифровку из Харбина. Взрыв на мосту через реку Сунгари разрушил 50 метров железнодорожного полотна, парализовав движение на КВЖД. Японцы, не теряя времени, обвинили советских диверсантов, требуя передачи дороги и угрожая усилить Квантунскую армию. Разведка ОГПУ подтверждала: операция «Тигр» была спланирована японским штабом в Мукдене, с участием белоэмигрантов из Харбина, связанных с атаманом Семёновым. Взрывчатку — 20 килограммов тротила доставили через китайского посредника, подкупленного японцами. Агент ОГПУ, внедрённый под видом торговца рисом, перехватил разговор капитана Танаки, координатора операции, который упомянул «следующий удар» — возможную атаку на пограничный пост у Благовещенска.
После встречи Молотова с японским послом, Сергей вызвал Молотова и Тухачевского к себе в кабинет. На столе лежала карта Дальнего Востока, где красные и чёрные стрелки обозначали советские и японские силы. Сергей постучал пальцем по линии КВЖД:
— Вячеслав, что с Хиротой? Михаил Николаевич, что с армией? Японцы хотят, чтобы мы повелись на провокации, но мы не дадим им повода. Докладывайте.
Молотов кратко пересказал встречу с Хиротой, его очки поблёскивали в свете лампы.
— Хирота намекает на эскалацию, дал три дня. Я предложил ему лес, уголь, концессии на рыболовство, но он настаивает на КВЖД. В Лиге Наций готовим резолюцию с доказательствами японской агрессии. Васильев завтра вылетает в Вашингтон, встретится с Уорбургом и Фордом. Намекнём на угрозу их торговым путям. По Харбину: отправляем агентов, ищем Танаку и белоэмигрантов, замешанных в провокации.
Сергей кивнул, его взгляд был прикован к карте.
— Хорошо. КВЖД не отдаём. Тяни время с Хиротой, предлагай всё, кроме дороги. В Лиге жми на санкции — нефть, сталь, химикаты. Разведку в Харбине удвоим, нам надо найти Танаку, и взять его живым. Доложи мне о результатах.
Тухачевский, стоявший у карты, развернул свои чертежи и отчёты.
— Иосиф Виссарионович, Дальний Восток — слабое звено. Наши силы — это ничто против Квантунской армии. Японцы могут ударить по Владивостоку, Хабаровску или Благовещенску. Мой план: создать три укрепрайона — по 10 тысяч солдат в каждом, с окопами, артиллерией и аэродромами. Нужны 10 мобильных бригад по 1000 человек для защиты КВЖД. Предлагаю установить 20 складов топлива и боеприпасов, задействовать 50 поездов для переброски войск, и выделить10 километров проволоки для связи.
Сергей изучал его, пытаясь разглядеть правду в глазах. Тухачевский был хорошим полководцем, архитектором военных реформ, но подозрения Ежова — письмо от Манштейна и его троцкисткое прошлое, не давали ему покоя.
— Михаил Николаевич, начинай делать все, что необходимо. Я скажу Ворошилову, чтобы выделил все, что нужно.
Тухачевский кивнул, его лицо было напряжённым. Он собрал бумаги и вышел, его шаги эхом отдавались в коридоре. Сергей знал: Тухачевский незаменим, но если он предатель, армия окажется под ударом.
Николай Ежов вошёл в кабинет. В руках он сжимал папку с красной надписью «Совершенно секретно».
— Иосиф Виссарионович, новые улики. Письмо к Тухачевскому — второе, через швейцарское посольство. Некий «друг из Цюриха» пишет: «Ваши реформы вдохновляют. Германия ценит таких лидеров». Это измена. Я настаиваю на его аресте.
По Каменеву: охрана, чтобы была у него в тюрьме, сейчас под следствием, записка на экспертизе. Он упоминал троцкистов в Ленинграде, но, к сожалению, о деталях умолчал. Или не успел все сказать.
Григорьев был застрелен в Минске, при попытке оказать сопротивление. На этот раз он точно мертв. Не удалось его взять живым, к сожалению, он начал стрелять первым и был убит нашими сотрудниками.
По Смольному: Смирнова, Иванов и Сидоров дают показания — они брали деньги за документы, но клянутся, что не знали о заговоре против Кирова.
Сергей сжал кулак. Смерть Каменева была слишком странной — его показания могли раскрыть сеть заговорщиков. Эта странная смерть Григорьева, теперь уже настоящая, была тоже не кстати. Почему-то умирали люди, которым было что сказать.
Новое письмо к Тухачевскому пахло немецкой интригой, письма слишком зачастили и все примерно с одинаковым содержанием.
Сергей заговорил.
— Николай, мне не нужно больше, чтобы умирали важные свидетели. Сделай так, чтобы эти смерти прекратились. По поводу Тухачевского, я слежу за ним. Я дам знать, если против него нужны будут действия. Все важные действия предпринимай только после моего согласия. И запомни, за все просчеты твоих людей я буду спрашивать лично с тебя. Переложить ответственность не получится.
Ежов послушно кивнул.
— Будет сделано, Иосиф Виссарионович.
Он собрал документы, положил их в папку и вышел. Сергей знал: Ежов рвётся к жёстким мерам, но его рвение могло посеять раздрай в партии и сыграть на руку врагам.
Поздним вечером Сергей сидел один в кабинете. Он вспомнил слова из своего времени: «История повторяется, если не учить её уроки». Он решил создать тайную комиссию под руководством Глеба Бокия, заместителя главы ОГПУ, чтобы проверить действия Ежова и подлинность писем к Тухачевскому. Ежов не должен был этого знать, его рвение могло спровоцировать панику в партии. Сергей взял лист бумаги и написал короткую записку: «Глеб, создай комиссию по Каменеву, Ежову и письмам к Тухачевскому. Докладывай только мне. Даю 48 часов». Он запечатал её в конверт, вызвал курьера и передал с указанием доставить лично Бокию. Затем он подошёл к окну, глядя на тёмную Красную площадь. Москва спала, но он чувствовал, как буря сгущается.
На следующее утро Тухачевский вошёл в кабинет Сергея. Лицо его было напряжённым, под глазами залегли тени, но голос оставался твёрдым. В руках он держал портфель с чертежами и отчётами, его пальцы слегка дрожали — не от страха, а от усталости и гнева. Он знал о подозрениях Ежова, о письмах, которые могли стать его приговором, но его мысли были заняты армией и угрозой с востока.
— Иосиф Виссарионович, армия не готова к войне, — начал он, разворачивая карту Дальнего Востока. Он снова начал перечислять недостатки армии и то, что по его словам, необходимо было сделать. Сергею нравилось, что Тухачевский не только жалуется, но и сразу предлагает, что можно сделать. Оперируя точными цифрами. Было видно, что он знает армию досконально и вникает в ее проблемы.
Письма из Германии и от «друга из Цюриха» могли быть немецкой провокацией, но они подрывали доверие.
— Михаил Николаевич, что с письмами? Пришло уже второе. Объясни, сказал Сергей.
Тухачевский побледнел, его голос стал тише:
— Иосиф Виссарионович, это фальшивка. Я никогда не связывался с немцами или швейцарцами, минуя Ворошилова или вас. Я знаю, что Ежов копает под меня, но я не предатель. Проверьте меня, допросите, если надо.
— Мы все проверяем, — сказал Сергей, его голос был усталым. — Начинай укрепление на Дальнем Востоке, Михаил. Ворошилов уже подготовил ресурсы. Держи все под своим контролем и докладывай мне все важные изменения. Ты можешь идти.
Тухачевский отдал честь и вышел, его лицо выражало растерянность. Он знал: каждый день под подозрением был испытанием, которое он должен был пройти достойно.
Глава 5
Сергей провёл весь вечер за картой, перечитывая шифровки из Харбина и Токио. Он знал: война с Японией сейчас была бы катастрофой. Красная Армия страдала от нехватки техники, коррупции и слабой дисциплины, а Германия на западе ждала момента для удара. Но внутренние угрозы были не менее опасны. Ежов, с его паранойей, мог спровоцировать чистки, которые ослабят партию. Тухачевский был под подозрением, но его арест мог посеять панику. Молотов контролировал дипломатический фронт, но и Япония не отступала.
Сергей вспомнил настоящий 1937 год, расстрелы, страх, парализовавший страну. Он не хотел повторять все снова, но чувствовал, как давление толкает его к жёстким мерам. Он решил: комиссия Бокия должна работать втайне, проверяя Ежова и письма. Если Тухачевский чист, его нужно защитить. Если виновен — его нужно устранить без шума.
Харбин, за тысячи километров от Москвы, был городом контрастов. Узкие улочки китайского квартала утопали в запахах жареного риса, соевого масла и угольного дыма. Китайские торговцы кричали, зазывая покупателей, русские белоэмигранты в потрёпанных шинелях толпились у вокзала, а японские патрули в тёмно-зелёной форме следили за каждым движением. КВЖД, замерла после взрыва на мосту Сунгари. Агент ОГПУ под кодовым именем «Сокол», 32-летний мужчина с неприметным лицом, пробирался через толпу, изображая торговца рисом. Его одежда — серый халат и соломенная шляпа — делала его незаметным среди местных, а под халатом он прята